С улицы Энгельса сворачиваю на Орджоникидзе, дальше направляюсь
вниз по улице Октябрьской революции, проходя вдоль площади бросаю взгляд
влево (Господи, кто же там стоял — рабочий, крестьянка и матрос? Нет, не
припоминаю, но огромный Ильич возвышался над ними точно) и сворачиваю вправо,
на площадь Ленинского комсомола, где стоит тот большой дом, «похожий на
дворец» — музей Ленина. Когда невольно, а когда и сознательно, с пренебрежением,
присущим только посвященным, я прибегаю к этим прежним названиям, которых
давно нет на карте, то ловлю себя на мысли, что с таким же щегольством
лет десять назад в нашей компании употребляли как определение места «Фундуклеевская»,
«Лютеранская», «Бибиковский бульвар» и времени — «на масленицу», «на Пасху»,
«на католическое Рождество» и пересказывали «всамделишные истории» об украинских
солдатах, которые доныне бродят в Карпатах. Эти бесконечные улицы Ленина
(в любом населенном пункте огромной страны) — это улицы моего детства.
Страна, в которой я родилась — СССР — возникла в результате Октябрьской
революции (переворота?), который произошел (случился? свершился?) в 1917
году, а начиналась эта родина с портретика Володи Ульянова в букваре.
На Европейской площади музея Ленина уже нет. Я не говорю,
что это плохо. Но в коллекции этого музея, кроме рубашки вождя, было также
400 единиц хранения живописных работ, 1200 единиц графики, более 200 единиц
скульптуры, 17 тысяч единиц литературы (из них приблизительно 300 — уникальная
книжная миниатюра — художественная лениниана и произведения Ленина на языках
народов мира), коллекция тематических ковров (в частности, из знаменитых
центров ковроделия — Средней Азии и Азербайджана), а также фарфора и хрусталя.
Какова ныне судьба этих экспонатов? С этим вопросом мы обратились к заведующей
фондами бывшего Музея Ленина, а теперь Украинского дома Нине Степановне
Шейко.
— Когда стало понятно, что время Музея Ленина уже прошло,
экспозицию демонтировали, а все оригинальные произведения отправили в фонды
Украинского дома. Со стороны руководства музея — ни старого, ни нового
— не было попыток выбросить что-то на мусорник. Но существовало общественное
мнение. На заре перестройки под этими стенами бурлили страсти. Помню митинг,
когда сюда приносили гроб и требовали символически захоронить Ленина и
соответственно все, что есть в музее, выбросить на свалку. Вопрос о передаче
наших фондов другим музеям даже не рассматривался, а вот относительно мемориальной
квартиры-музея семьи Ульяновых, в коллекции которой, кстати, была очень
красивая антикварная мебель, уникальная библиотека, то ее экспозиция была
демонтирована, а экспонаты переданы в фонды Музея истории Киева.
— В бывшей экспозиции музея Ленина были представлены также
личные вещи вождя пролетариата. Есть даже такой анекдот, что в каждом музее
Ленина экспонировался пиджак или даже кепка Ильича. Как вы как специалист
прокомментировали бы этот анекдот?
— Я не могу отвечать за все музеи, хотя стоит отметить,
что гардероб Ленина был небольшой. Но относительно наших экспонатов, то
мы их получили из Москвы, из специального фонда, созданного сразу после
смерти Ленина. В наш музей передали блузу, которую он носил в Разливе,
и костюм, в котором он ходил в первые годы советской власти. Поэтому мы
можем доказать, что это действительно оригинальные вещи и они сохранены,
поскольку имеют музейную ценность, ведь Ленин — это, бесспорно, человек,
который останется в истории: для кого — демоном, для кого — героем.
— А что произошло с мраморной фигурой вождя работы скульптора
Борисенко, которая стояла в зале первого этажа?
— Это была интерьерная вещь, которая не состояла на учете
в фондах. В связи с перепрофилированием учреждения ее демонтировали.
— Какие интересные художественные экспонаты были в коллекции
музея Ленина?
— Эта коллекция была чрезвычайно многоплановой: кроме сугубо
тематических работ, закупалось много других произведений. Ведь в реальной
жизни все зависит от конкретных людей, их вкуса и возможностей. Наш музей
с 1974 года возглавляла Светлана Кириллова, которая хорошо разбиралась
в искусстве, поэтому мы закупали не только соцреализм, но и авангард, и
народно-декоративное искусство, и просто добротный реализм. У нас есть
работы Рокитского, Павленко, Жукова, Васильева, Иванова-Ахметова, Андреева,
Кребеля, Пинчука, Никушина (того самого, который знаменит своей пушкинианой).
Даже тематические работы, представленные в коллекции музея, выполнены не
кем-либо, а лучшими специалистами — народными и заслуженными художниками.
Конечно, можно пренебрежительно сказать: так это же придворные мастера.
Хоть бы и так, но в придворные не брали худших. Допустим, тот же Репин
рисовал и портрет императора, и бурлаков на Волге.
Художественная лениниана представлена уникальным портретом
Ленина 1920 года Ивана Пархоменко (художник писал его с натуры), картинами
«Ленин в Смольном» Исаака Бродского (авторский повтор 1930 г.), «День первый»
Моисея Вайнштейна, «Октябрьский ветер» ленинградского художника Девятова,
которая, кстати, получила серебряную медаль на выставке в Брюсселе в 1957
году; а также произведениями Михаила Божия, Григория Свитлицкого, Константина
Филатова, Александра Лопухова, Анатолия Наседкина (кстати, ученика Михаила
Дерегуса, работы которого тоже есть в нашей коллекции). Кроме этого, в
коллекции графики представлены работы Касияна и Шилинговского.
Есть уникальные работы «придворного» сталинского художника
Налбадяна, которые, кстати, как и сталиниана вообще, не экспонировались
с 1956 года, есть и работы с образом Хрущева, которые тоже находятся в
спецфондах с 1964 года. А жаль. Допустим, у нас есть уникальный ковер работы
художника Вовченко «Сталинская конституция». Когда смотришь на эту работу
— Сталин на трибуне, у подножия которой барашки резвятся, кто-то лезгинку
выплясывает — сразу представляешь себе ту эпоху (смесь раболепия и энтузиазма)
— хорошую или плохую — но такую, какой она была. И это нужно понять тем,
кто упрекает нас, будто эти работы хранятся с тайной надеждой на возвращение
социализма. Ни в коем случае, а только учитывая их художественную и историческую
ценность.
— В связи с этим не считаете ли вы, что сейчас нужно выставлять
этот соцреализм, потому что нынешнее поколение способно воспринимать его
беспристрастно, адекватно?
— Возможно, я и не права, но считаю, что время еще не пришло.
У нас была попытка не настолько эпатажной выставки, как вы предлагаете,
а такого себе смягченного варианта, когда в 1996 году мы выставили народно-декоративное
искусство, в частности кролевецкие рушники. Среди них было и несколько
«идеологических» — с вышитым комсомольским значком, образом Ленина, изображением
«Авроры». Тогда было немало отзывов, в которых высказывалось возмущение,
мол, организаторы выставки ностальгируют по социализму. Были даже визитеры,
которые требовали эти экспонаты снять. Поэтому наше общество еще недостаточно
демократично для такой выставки: некоторые только говорят о новом строе,
а мыслят старыми категориями.
— Не предлагали ли вам купить эти уникальные экспонаты:
ведь спрос на соцреализм в мире достаточно высок?
— В начале перестройки к нам приходили крутые парни, которые
интересовались скульптурой и книжной миниатюрой. Относительно последней,
то мне лично в 1991 году предлагали по $50 за книжечку.
На аукционы мы тоже ничего пока предлагать не собираемся,
поскольку экспонаты эти действительно бесценные. Надеемся, что придут времена,
когда спадут идеологические шоры и все это можно будет выставлять. Ведь
в художественных музеях выставлены портреты императоров и кайзеров, которые
сегодня воспринимаются как сугубо художественные произведения, а не пропаганда
монархизма.
Р. S. У шестилетней Маргариты спрашиваю: «Ты знаешь, кто
такой Ленин?» «Знаю, — отвечает и ничтоже сумняшеся добавляет, — это президент».
«Чего?», — ошарашено переспрашиваю я. «Франции», — отвечает Маргарита.
«Хорошо, что не трастовой компании», — думаю я.
Вот они и выросли — другие дети. Рожденные на той же земле,
да не в той стране, выученные на других букварях; они, завидев вдали красный
флажок, радостно кричат: «Ура! Макдональдс!» Итак, теперь вопрос только
в том, кто реабилитирует соцреализм, или они... для нас, или все-таки мы
для них?
