Последний прошлогодний номер газеты «День» был посвящен не столько Новому году, сколько оценкам событий, связанных с президентскими выборами. В первом номере за этот год газета напечатала статью политолога О. Валевского «Новая власть» с анализом предварительных оценок. Автор объединил их в две версии — конспиративную и гражданскую. Первая версия определяет события как переворот, осуществленный западными спецслужбами. Вторая толкует их как революцию, вызванную коррумпированностью и неэффективностью старого режима. Сам автор считает, что оранжевые события не являются ни переворотом, ни революцией. Вывод, как определяет О. Валевский, достаточно противоречив, но другого нет.
Политически незаангажированный специалист, изучающий сегодняшнюю реальность, вряд ли может дать более четкую оценку. Однако историк способен связать прошлое с будущим. Оранжевые события стоят того, чтобы их поставить, с одной стороны, в вековой контекст, с другой — изучать на фоне закономерностей развития всего посткоммунистического мира. Во всяком случае, к ним серьезно отнеслись политические деятели и аналитики мирового масштаба. Впервые с декабря 1991 года на Украину опять направлено внимание всей планеты. Если 13 лет назад в отношении мира больше чувствовалось сомнений, чем надежды, то теперь пессимистических оценок наших перспектив гораздо меньше.
Предлагаю читателям газеты неожиданный ракурс изучения оранжевых событий. С радостью выслушаю возражения, ведь истина рождается в научной дискуссии. Нужно понять, что с нами случилось. Почему мы вдруг стали другими? Прослеживается ли в оранжевой революции необратимость?
«ЗАКАТ ЦИВИЛИЗАЦИИ»
С конца 80-х гг. страны Центральной и Восточной Европы начали освобождаться от тоталитаризма. Уходила в прошлое мутантная коммунистическая цивилизация, которая навязывала сотням миллионов граждан несвойственные человеческой природе нормы жизни.
Не все мирились с регламентированной жизнью в тоталитарной стране. В лидерах сопротивления, как помним, шли Польша, Венгрия и Чехословакия. Активного сопротивления в обескровленной сталинскими репрессиями Украине почти не наблюдалось. Со дня смерти Сталина, после которой стало возможным физическое существование диссидентов, и до конца 80-х гг. число тех, кто открыто проявлял несогласие с советским образом жизни, не превысило нескольких тысяч человек.
Но разница в масштабах активного сопротивления не имела существенного значения. Порабощенные страны Центрально-Восточной Европы и союзные республики СССР стали свободными не в результате борьбы с политическим режимом, а вследствие его самораспада. Он распался под грузом неразрешимых проблем, порожденных собственным существованием.
Многим из нас в 1991 году казалось, что крах коммунизма — достаточное условие для достижения европейских стандартов жизни. Оказалось, однако, что среди нас и до сих пор есть немало преданных коммунистической идее граждан. Еще больше тех, кто желал бы вернуться в прошлое, которое порабощало, но обеспечивало каждому минимальные стандарты существования. Но главное другое: тоталитаризм — это не только режим, способный исчезнуть за считанные дни, но и общественно-экономический строй, для трансформации которого нужны годы.
Посткоммунистические страны переживают трансформационный период каждая по-своему, с различной скоростью и качеством превращений. Одни способны преодолеть прошлое с помощью реформ, другим нужна революция, третьи застывают в бездействии.
На рубеже 80—90-х гг. революции состоялись в каждой порабощенной коммунизмом стране. Но тогда они были продуктом распада общественно-экономического строя. Ждали их или не ждали, хотели или не хотели, они обрушились на головы людей, как стихийное бедствие. Эти социальные катаклизмы не всегда называли революциями, поскольку они не подпадали под имеющийся исторический опыт. Еще никогда люди не были свидетелями внезапной гибели цивилизации.
Антикоммунистические революции 1989—1991 гг. привели к появлению группы посткоммунистических стран, которые должны регенерировать или создать заново структуры и институты, свойственные нормальной цивилизации. Трансформационный процесс может принимать эволюционную или революционную форму. Лучше, если проблемы решаются путем реформ. Хуже, когда их приходится решать с помощью революций. Совсем плохо, когда страна не имеет достаточных сил, чтобы устранить от власти людей, стремящихся сохранить подобие коммунистической диктатуры в демократической оболочке...
В отличие от антикоммунистических революций 1989—1991 гг., в которых выразительно прослеживался только элемент распада общественно-экономического строя (особенно в СССР), революции в посткоммунистических странах несут в себе творческое, жизнеутверждающее начало. Они устраняют с политической авансцены такой реликт коммунистических времен, как управленческую корпорацию, которая сберегла господствующее положение после гибели коммунизма. Такие революции также целесообразно назвать антикоммунистическими.
Ярким революциям, которые окружены ореолом праздничности и проходят без крови, дают собственные названия. Такими были Бархатная революция 1989 года в Чехословакии, Поющая революция 1991 года в Эстонии, Революция роз 2003 года в Грузии. Теперь уже можно утверждать, что таковой является Оранжевая революция 2004 года в Украине.
«ТРИ ЗАДАНИЯ И ТРИ СОСТАВНЫХ ЧАСТИ...»
Крах тоталитарного строя в советской империи и одновременный распад «социалистических федераций» (СССР, ФСРЮ, ЧССР) привел к появлению трех десятков посткоммунистических стран. Все они, за исключением ГДР, которая стала частью объединенной Германии, столкнулись с необходимостью самостоятельно выживать. Всем нужно было одновременно решать три задачи: создание демократической системы власти, осуществление рыночных реформ и построение социального государства. Остановимся сначала на первой из них.
Переход от диктатуры к демократии был одномоментным актом и составлял основное содержание антикоммунистических революций 1989—1991 гг. С распадом КПСС исчезла диктатура, державшая в поле своего притяжения народы СССР и стран-сателлитов. Однако, и это нужно подчеркнуть с самого начала, скорость перехода к демократии оказалась обманчивой.
В коммунистических странах диктатура правящей партии скрывалась под оболочкой конституционных органов власти. Персональный состав этих органов формально определялся избирателями, а фактически — комитетами государственной партии. Распад КПСС освободил органы конституционной власти от диктатуры и впервые поставил их под контроль избирателей. Иными словами, антикоммунистическая революция почти не сопровождалась появлением новых людей в органах власти. Это заведомо определило замедленный ход декоммунизации во многих странах. В том числе и в Украине.
Трансформация власти началась еще во время существования СССР и осуществлялась по инициативе последнего генсека ЦК КПСС. Суть задуманной М. Горбачевым перестройки политического уклада заключалась в том, что советские органы власти становились независимыми от компартийных комитетов. «Руководящая и направляющая» роль КПСС должна была реализоваться путем выборов партийных функционеров в советы и их работы во главе советов или исполнительных комитетов советов.
Парадоксально, что в реформе, которую в окружении Горбачева назвали «полновластием советов», компартийно-советская номенклатура не почувствовала опасности. Летом 1988 года ХIХ конференция КПСС единодушно одобрила переход к полновластию советов, а в конце года Верховный Совет СССР проштамповал это решение. Руководящий состав КПСС привык к тому, что депутатство в советах было дополнением к высокому партийному чину.
Изобретенный В. Лениным двуединый политический организм под названием «советская власть» одним своим ликом (советами) был возвращен к обществу, другим (парткомами) — к вождям государственной партии. Советы укоренялись в народных низах и имели полноценные управленческие функции, обеспечивая на всех уровнях — от сельсовета до правительства — жизнедеятельность общества и государства. Парткомы не занимались непосредственным управлением, ограничиваясь решением кадровых вопросов, контролем за советскими, профсоюзными и общественными органами и организациями, а также пропагандой и агитацией. Персональный состав этих органов диктатуры формально определялся членами КПСС, которые выбирали руководящие комитеты по демократическим нормам партийного устава. На самом деле состав комитетов определялся высшим по рангу комитетом. Состав Центрального комитета КПСС, над которым не было более высокого органа, за исключением партийного съезда, определялся политическим бюро ЦК во главе с генеральным секретарем. Партия, как и все другие созданные ею общественно-политические структуры, строилась на основах «демократического централизма», которые требовали абсолютной подчиненности низших инстанций высшим.
Установление полновластия советов в корне меняло государственный строй. Сам того не понимая, Горбачев нарушил два фундаментальных условия существования тоталитарной власти — ее неделимость и независимость от общества. Если тоталитаризм понимать как господство государства над обществом, а демократию — как господство общества над государством, то СССР после конституционной реформы перестал быть тоталитарной страной.
Реализация конституционной реформы началась с 1989 года и содействовала перерастанию бюрократической кампании «перестройки» в революционные действия масс. Перерастание состоялось под влиянием решений, принятых самой властью, а не вследствие народной инициативы. Население до первых свободных выборов находилось в состоянии политической летаргии.
Пробуждение народа создало новую политическую ситуацию. Но воспользоваться ею смогла только компартийно- советская номенклатура, которая держала под контролем все и вся. Именно взлелеянная Кремлем номенклатура и положила начало независимой Украине. Она поддержала идею суверенной Украины, чтобы удержаться на гребне революционной волны. Впервые это проявилось в Верховном Совете УССР во время принятия Декларации о государственном суверенитете. Этот документ повышал должностной статус номенклатуры. Безусловно, немало суверен-коммунистов, как их стали называть, руководствовались и патриотическими чувствами. Но меру их патриотизма следует определять индивидуально.
Революция вынесла на поверхность политической жизни писателей, ученых и преподавателей вузов, всех тех, кого тогда называли национал-демократами. Они также стали суверен-коммунистами, потому что, за исключением диссидентов со стажем, были членами КПСС. Интеллектуальный труд на профессиональной основе разрешался только членам государственной партии.
Национал-демократы не занимали руководящих должностей в структурах власти и были малочисленными, поскольку начали организационно сплачиваться только на последнем этапе «перестройки». Значительная часть «неформальных», т.е. не зависимых от компартийно-чекистских органов, структур объединилась в Народный рух Украины. Несмотря на малочисленность, интеллектуальный вклад национал-демократов в антикоммунистическую революцию был колоссален. Они проложили мостик между истребленным поколением строителей Украинской Народной Республики и современным поколением, которое не знало своей истории.
Руководство УССР понимало, что борьба за власть в Москве между М. Горбачевым и Б. Ельциным не будет длиться вечно. Чтобы действительно отделиться от России, нужно было идентифицировать независимую Украину с антикоммунистической УНР. Поэтому суверен-коммунисты в окружении Л. Кравчука радикально изменили отношение к «украинским буржуазным националистам», перехватили у национал-демократов их лозунги вместе с политическими деятелями, соблазнившимися властью, и поставили на службу независимой Украине государственную символику УНР.
Сразу после путча 19—21 августа 1991 года суверен-коммунисты вместе с национал-демократами провозгласили выход Украины из Советского Союза и даже запретили Компартию Украины. Парадоксально, но антикоммунистическая революция осуществлялась руками республиканских коммунистических вождей.
«Партия власти», которая стала беспартийной после запрета Компартии Украины, психологически не была готова немедленно отказаться от стереотипов советской эпохи. Это показал чрезмерно долгий процесс «огосударствления» национальной символики.
Периферийная «партия власти» разделилась в отношении к коммунистическому прошлому на две части. В западных областях еще живо было поколение, которое подвергалось в послевоенный период тяжелым репрессиям, и оно передало детям и внукам свою боль и отвращение к коммунизму. Здесь (как и в республиках Балтии) компартийно-советская номенклатура утратила власть еще в ходе революционных событий 1989—1991 гг. В восточных областях, где в послевоенный период террор существенно уменьшился, компартийно-советская номенклатура не утратила позиций и не пожелала «уступить принципы». Она вынуждена была принять идеологические ценности нового государства, но постаралась сохранить максимум реалий советской эпохи. В частности, в южных и восточных областях улицы и площади, а то и города, до сих пор носят имена политических деятелей коммунистической эпохи. В том числе и вовсе одиозных деятелей, например, «железного Феликса» (главы ВЧК Ф. Дзержинского).
После исчезновения государственной партии украинское общество избавилось от тоталитарной «опеки» и смогло самостоятельно определять персональный состав органов власти. Почему это не привело к обновлению политической жизни? Потому, наверное, что общество только формально поднялось над государством. Все его организационные структуры сохранили прежнее строение, основанное на принципах «демократического централизма». Т.е. они были адаптированы к трансляции воли руководителей членской массе, а не наоборот. Это означало, что руководящие центры профсоюзных и общественно-политических организаций входили в ту же «партию власти», а в прошлом компартийно-советскую номенклатуру, которая олицетворяла государство.
Надо ли обвинять в сложившейся ситуации «партию власти»? Не нужно требовать от нее того, на что она органически не способна. Политики в своей массе делают то, что им выгодно, если не находятся под контролем. А контроль общества над государством возможен только тогда, когда это общество — гражданское. Т.е. когда оно структурировано, а граждане объединены в независимые от государства организации. Тогда голоса отдельных людей сливаются в общественное мнение. Его не каждый политик осмелится проигнорировать, потому что перед ним всегда стоит перспектива новых выборов в органы власти.
И все же современное украинское общество качественно отличается от тоталитарного. Разницу можно выразить тремя словами: наличие свободных выборов. Чтобы понять, насколько свободными являются выборы, к которым мы начали привыкать с 1989 года, нужно сравнить их с выборами, проходившими под бдительным глазом комитетов государственной партии. В советские времена избиратели вынуждены были голосовать за или против единого кандидата в депутаты от «блока коммунистов и беспартийных». Голосование против, если становилось явным, считалось антисоветским выступлением, которое могло быть покарано по соответствующей статье уголовного кодекса. Если выступление избирателя против заказного кандидата оставалось электоральной тайной, избирательные комиссии во время подсчета голосов знали, как бороться с анонимными антисоветчиками.
Итак, подытожим. Компартийно- советская номенклатура практически без потерь (кроме областей Галичины) пережила революционные события 1989—1991 гг. и сохранила власть в независимой Украине. Но каждый, кто занимал выборные должности, вынужден был теперь проходить через испытание свободными выборами. «Партия власти» приспособилась к такому испытанию. Она манипулировала волей избирателей, используя средства массовой информации, административный ресурс или/и небольшие стимулирующие инъекции деньгами. Но, как оказалось, манипулировать можно было только до определенного предела… Конфликт между государством («партией власти»), которое было олицетворением коммунистического прошлого, и обществом (избирателями), которые все больше отдалялись от прошлого, должен был проявиться как раз на электоральном поле.
ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЭВОЛЮЦИИ
Обратимся теперь к рыночным реформам и, в первую очередь, к приватизации государственной собственности.
Компартийные пропагандисты отодвигали коммунизм в будущее утверждением, что он является строем, при котором материальные и культурные блага будут распределяться по потребностям. На самом деле суть коммунизма, как и всех других общественно- экономических систем, состояла в отношениях собственности, а не распределения. Этот строй отличался от других отрицанием частной собственности. В ходе национализаций, коллективизаций и конфискаций материальные ценности общества были объявлены общенародной или колхозно-кооперативной собственностью, а фактически превращены в государственную собственность. Одновременно само государство стало собственностью коммунистической партии, а партия — собственностью нескольких десятков (на последнем этапе — нескольких сотен) членов ее руководящего органа — Центрального комитета. В конечном итоге политическая и экономическая диктатура сосредоточилась в немногочисленном (десяток — полтора) круге компартийных вождей — в политбюро ЦК.
В нормальном обществе труд и капитал являются равноправными участниками процесса производства. Ленинская фракция русских социал-демократов взяла на вооружение революционный марксизм времен «Манифеста Коммунистической партии» (1848 года) и попыталась обойтись без предпринимателей. Коммунистический эксперимент породил экономику с колоссальным мобилизационным потенциалом, но она оказалась неэффективной. Лишенная регулирующего влияния мирового рынка, эта экономика работала благодаря директивам управленческих органов, которые имели субъективный характер. Только компартийная диктатура и огромные природные богатства страны держали ее в трудоспособном состоянии.
В 70-х гг. советскую экономику спасли от краха нефтедоллары. Однако в конце 80-х гг. ни диктатура, ни природные богатства уже не могли предотвратить экономического краха. Лекарство в виде конституционной реформы оказалось слишком сильным, и советская империя стала разваливаться. В уже независимой Украине экономический кризис растянулся на целое десятилетие. Чтобы преодолеть кризис, необходима была приватизация средств производства.
Уже указывалось, что в 1990— 1991 гг. украинская номенклатура бросила вызов Кремлю и не остановилась перед запретом Компартии Украины. В независимой Украине «партия власти» стала инициатором и активным участником кампании приватизации. Следовательно, ее ведущая роль в декоммунизации государства и общества не подлежит сомнению. Учитывая масштабы и глубину превращений, декоммунизацию следует определить как антикоммунистическую революцию. Следует ли из сказанного, что компартийно-советскую номенклатуру следует рассматривать как движущую силу антикоммунистической революции? Абсурдность такой постановки вопроса очевидна.
Снова приходится повторять, что коммунизм советского образца был цивилизацией, в которой не действовали общечеловеческие исторические закономерности. Диктатура делала невозможным появление нормальных, то есть отличных от официальных, социально-экономических и политических структур. Они начали появляться только в ходе антикоммунистической революции. Налаживать жизнь во время и после краха коммунизма могла только бывшая номенклатура, которая не выпустила из рук рычагов власти. Не имея возможности подлить существование строя, из которого она вышла, номенклатура стремилась продлить собственное существование в зарождающемся. То есть привить будущему гены прошлого...
Отсюда вывод: после краха коммунизма не возрожденная Компартия Украины, а как раз «партия власти» осталась живым воплощением прошлой эпохи. Именно из-за нее политическая и экономическая жизнь в Украине лишена настоящей демократии. Именно из-за нее жизненный уровень населения не выдерживает сравнений с другими развитыми странами.
В СССР носителями компартийной диктатуры были только олигархи — члены политбюро ЦК КПСС. Номенклатурная корпорация была транслятором их воли, а не носителем диктатуры. Государством она руководила потому, что получала от олигархов мандаты на должности. Потеря должности была для номенклатурщика жизненной катастрофой. А после краха коммунизма государственная власть давала возможность не только распоряжаться судьбой людей, но и приобретать материальные блага в частную собственность. Одно только неудобство: мандат на руководящие должности стало нужно завоевывать в свободных выборах.
Первичная приватизация и в Украине, и в России осуществлялась под прикрытием демагогической идеи А. Чубайса. Он предложил разделить «ничейную» собственность на условные части и раздать всем гражданам ваучеры, то есть свидетельства на право владения ими. Как из-под земли появились акционерные общества, которые обменяли ваучеры на сертификаты и начали выпускать дополнительные акции. Вследствие этого стоимость первичных сертификатов свелась практически к нулю. Никто не позаботился принять законы в защиту мелких акционеров. Миллионы граждан остались при своих интересах, а единицы стали владельцами больших предприятий.
В середине 90-х гг. в Украине уже возникли мощные финансово-промышленные группы. Чтобы сделать их деятельность прозрачной, нужно было принять соответствующие законы. Опять- таки, никто не позаботился это сделать, что содействовало росту влияния олигархического капитала на высшие эшелоны власти. Сливаясь с властью, олигархический капитал с ее помощью создавал себе тепличные условия прогрессирующего самовоспроизведения.
Большими владельцами стали те, кто имел дар предпринимательства и власть или тесные связи с властью. Номенклатурщики вместе с советскими теневиками, предприимчивыми комсомольцами и полулегальными кооператорами «перестроечных» времен и главарями криминальных структур толпились вокруг объектов государственной собственности, отрывая от нее самые лакомые куски. Все они в Украине и России руководствовались циничным ельцинским принципом: «разрешено то, что не запрещено». Длительное отсутствие законов и регулирующих процедур в сфере приватизации было не случайным: они мешали бы процессу, названному в народе «прихватизацией».
Никто не смог бы предложить рационального способа приватизации заводов и фабрик, которые на протяжении трех поколений находились в государственной собственности. Но без приватизации и других рыночных реформ экономика существовать не могла. Поэтому пересматривать результаты приватизации нецелесообразно. Такой пересмотр в современных условиях выглядел бы как большевистский передел собственности.
Парадоксально, но именно на это обстоятельство обращает внимание бывший украинский премьер П. Лазаренко, которого американская Фемида отпустила на свободу под залог в 65 млн. долларов. Обвиняемый в присвоении сотен миллионов долларов, он надеется выйти сухим из воды, потому что не нарушал непринятых законов.
Переплетение власти и собственности, которое стало в Украине отличительной чертой новорожденного общественно-экономического строя, во всем мире всегда называли коротко и точно: коррупция. Коррупция поразила все этажи власти, в том числе самые высокие.
Общественно-экономическая эволюция посткоммунистической Украины выглядела бы совсем непривлекательно, если бы в ней не развился отечественный капитал. Как правило, он не сросшийся с государством. Связанный с ним средний класс заинтересован в прозрачном ведении дел и составляет базис гражданского общества.
Средний класс страдал от государственных институтов, которые декларировали желание помочь ему, но на самом деле нередко вели себя нецивилизованно, если не сказать — по-разбойничьи. Но его рост в условиях рыночной экономики являлся неотвратимым процессом.
Жесткая политико-административная вертикаль власти, которая была построена в Украине за два президентских срока Л. Кучмы, выглядит большим достижением по сравнению с анархией и своеволием власти во время короткого президентства Л. Кравчука. И действительно, власти удалось преобразовать Украину в страну с рыночной экономикой. Но кланово-бюрократическая модель государства, сформировавшаяся в эти годы, даже углубила тот разрыв между властью и обществом, который существовал во времена коммунистической диктатуры. В «атоминизированном» посткоммунистическом обществе свободные выборы мало чем отличались от тогдашних выборов без выбора.
Ситуация начала меняться после преодоления экономического кризиса, то есть с 2000 года. Пять лет стабильных и высоких темпов экономического роста существенно усилили средний класс. Украинский электорат начал приобретать новое качество.
ВХОД — ВЫХОД
Компартийные отделы агитации и пропаганды убеждали советских граждан, что они построили рабоче-крестьянское государство и живут в самой демократической стране мира. Страны по ту сторону границы, как уверяли пропагандисты, порабощены «загнивающим капитализмом». Но убедиться собственными глазами в правдивости последнего утверждения советским людям не удавалось. Разрешение на каждую поездку в «капстрану» обставлялось большим количеством преград и зависело от слишком высоких компартийных инстанций.
Падение «железного занавеса» открыло миллионам украинских граждан благополучную и процветающую Европу. Они спасались в ней от бедностей и безработицы и надеялись на то, что их Родина так же станет благополучной. Зная об этих надеждах, украинские политики начали выступать за перестройку социального государства. Под ней понимали такую, как уже сформировалась на Западе.
Предпосылки для появления социального государства в странах Запада были обеспечены революционной борьбой. Великая Французская революция 1789 года и европейские революции 1848—1849 гг. положили начало переходу от традиционного в своей основе феодального общества к обществу гражданскому. В этих странах утвердилась капиталистическая система ведения хозяйства, построенная на признании неприкосновенности частной собственности, а также на договорных, то есть рыночных отношениях между владельцами. Прибыль от предпринимательской деятельности по большей части капитализировалась, то есть вкладывалась в производство с целью достичь расширенного воссоздания. Определенная часть прибыли выводилась за рамки производства и направлялась через налоговые каналы в государственный бюджет, или расходовалась по собственному выбору предпринимателя.
Непосредственное становление социального государства в странах Запада началось после Великой войны 1914–1918 гг., то есть практически одновременно с коммунистическим строительством в большевистской России. Оно связывалось, прежде всего, с внедрением общего избирательного права. Зависимые от населения правительства вынуждены были проводить сильную социальную политику. В виде налогов у предпринимателей теперь изымалась существенно большая часть прибыли. Эти средства направлялись не только на государственные потребности (например, на содержание армии или управленческого аппарата), но и на удовлетворение потребностей общества: развитие образовательных и медицинских программ, материальную поддержку безработных, иммигрантов, пенсионеров, ветеранов, вдов и сирот и тому подобное. Перераспределение валового внутреннего продукта было социалистическим по своей природе (от слова «социум» — общество). Государство, осуществлявшее такую политику, уже называли не капиталистическим, а социальным. Его назвали бы социалистическим, но популярный в массах термин «социализм» присвоили российские большевики и немецкие национал-социалисты.
Как свидетельствует опыт стран Запада, социальное государство является продуктом развитой демократии и развитого рынка. Социальный мир достигается в нем в борьбе интересов — классовых, региональных, национальных, религиозных, гендерных и др. Эта борьба, происходящая по установившимся демократическим процедурам и признанными общественностью моральными нормами, стимулирует общественный Прогресс.
Чтобы установить, насколько современная Украина близка или далека от параметров социального государства европейского образца, нужно снова заглянуть в коммунистическое прошлое. Уже мертвое, оно держит страну в своих лапах.
«Государство-коммуна» В. Ленина и социальное государство, у которого много родителей-основателей, вышли из одних корней — социал-демократии. Разница между большевиками и европейскими социал-демократами (к которым нужно отнести русских меньшевиков и украинских социал-демократов В. Винниченко и С. Петлюру), определялась отношением к предпринимательству и частной собственности вообще. Социал-демократы стремились сохранить в обществе классовый мир и создать благоприятные условия для свободного предпринимательства в конкурентной среде. Эффективное производство было способно одновременно обеспечивать интересы капитала, труда, государства и социальных слоев, которые нуждались в государственной помощи. Социал-демократия при власти относилась к капиталу, как к курице, которая несла золотые яйца: всячески беспокоилась о нем, но часть яиц забирала для потребностей социума. Вместо этого большевики стремились разжечь классовую войну, чтобы ликвидировать собственность и уничтожить предпринимательство как форму человеческой деятельности. Осуществленная ими коммунистическая революция в корне изменила лицо бывшей царской империи и дала их вождям невиданную власть над обществом. Обратной стороной медали становился долг «государства-коммуны» кормить людей, чтобы они во всяком случае не умерли от голода. Растущая несостоятельность выполнять этот долг при невозможности держать общество в повиновении с помощью массового террора привела к самораспаду общественно-экономического строя.
Анализируя развитие Украины после 1991 года, следует сделать достаточно пессимистический вывод: «партия власти» практически ничего не сделала для утверждения социального государства. Нужно отдать ей должное только в одном: за сравнительно короткий срок были созданы органы и структуры, необходимые для полноценного функционирования самостоятельного государства. Желая закрепить свое положение, «партия власти» полагалась не на завоевание популярности в народе осуществлением мощной социальной политики, а на увеличение численности войск и спецподразделений МВД, оснащенных резиновыми пулями и дубинками, баллонами со слезоточивым газом и водометными машинами. Такое вот социальное государство…
Ради справедливости следует отметить, что трудность переходного периода была объективной. Через длинную полосу бедности прошло население каждой посткоммунистической страны. Исключением была только ГДР, на экономическую стабилизацию которой немецкое правительство израсходовало сотни миллиардов марок. Выход из коммунистической цивилизации, несмотря на все превратности оказался, вдвое короче, чем вход в нее. Коммунистическая «революция сверху», что осуществлялась с помощью массового террора, продолжалась два полных десятилетия — с 1918 г. до начала Второй мировой войны. Преобразование Украины в страну с рыночной экономикой заняло не больше десяти лет.
В Украине (так же, как и в России) сложилась олигархическая модель экономики, которая характеризовалась слиянием власти и собственности, политики и бизнеса. Опираясь на могущественную поддержку государства, финансово-промышленные группы смогли вытянуть страну из бездны и обеспечить после 2000 года стабильно высокие темпы экономического роста. Однако этим ростом воспользовался капитал, а не труд. Рабочие и служащие не смогли заставить государство и сросшихся с ним олигархов более справедливо разделить прибыль от экономической деятельности. Минимальная почасовая оплата труда в Украине сегодня в 30 раз меньше, чем в США. В советские времена такой ужасной разницы не наблюдалось.
Эгоистическое поведение власти трудно назвать дальновидным. Будучи реликтом прошлой эпохи, «партия власти» считала, что таким реликтом остается и население. Однако открытость границ и отсутствие цензуры изменила народ, во всяком случае — значительную его часть, и особенно — молодежь. Это стало понятным в дни оранжевой революции.
200 ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ МИР
Революции приходят неожиданно. Но предварительный анализ убеждает в том, что самым вероятным фоном для новой украинской революции должны стать президентские выборы.
Революция не вспыхнула в 1994 году, когда положение населения вследствие затягивания рыночных реформ оказалось просто-таки ужасным. Революция не вспыхнула в 1999 году, когда власти удалось искусственными средствами создать противостояние между действующим в то время президентом и претендентом на эту должность от Компартии Украины. Население в своем большинстве отпрянуло от призрака коммунистического прошлого и избрало «меньшее зло». Революция вспыхнула в 2004 году, когда украинское общество решило воспользоваться правом на свободные выборы, чтобы избавиться от людей, которые привыкли держаться на поверхности политической жизни десятками лет. Когда волю избирателей открыто, нагло и грубо сфальсифицировали, сотни тысяч людей вышли на улицы и площади, чтобы защитить демократию.
Иногда говорят, что оранжевая революция — это обычная смена элит: руководители советских времен идут на пенсию, а на смену приходит новое поколение. И у нас была возможность присмотреться на экранах телевизоров к подобранным президентской администрацией руководящим деятелям областного масштаба. Стало понятно, что они также живут и работают по законам номенклатуры времен Л. Брежнева. Отличие состояло, по- видимому, только в том, что в борьбе за власть некоторые выдвиженцы Л. Кучмы проявляли готовность развалить государство, в котором занимали высокие должности.
Украина поставила абсолютный рекорд длительности президентской кампании — с 3 июля 2004 года до 20 января 2005 года, то есть 201 день. За ходом выборов во время первого тура следил 991 официально зарегистрированный иностранный наблюдатель, в ходе второго тура их количество выросло до 3 тысяч. А за повторным голосованием следило уже более 10 тысяч иностранцев. Существенно меньшая степень фальсификаций во время повторного голосования была достигнута однако не количеством иностранцев, а революционной ситуацией.
Почему победила оранжевая революция? Ведь понятно, что «партия власти» имела в своем распоряжении достаточные силовые и пропагандистские аргументы, чтобы навязать обществу свою волю. В частности, ей удалось расколоть страну почти пополам в попытках удержать свои позиции.
Но главной причиной их провала следует признать политическую активность избирателей, которые в знак протеста против фальсификации их воли перешли к ненасильственным действиям, направленным против власти. Эти действия не следует считать стихийными. Они были заранее запланированы и хорошо координировались. Другое дело, что широкие слои населения, особенно молодежь, активно поддержали организаторов ненасильственных действий.
После всего сказанного целесообразно вернуться к двум версиям оранжевых событий, сформулированным О. Валевским — конспиративной и гражданской. Очевидно, что в украинском избирательном марафоне активно участвовали другие государства и международные организации. Речь идет не только об иностранных наблюдателях или о главах правительств и руководителях международных организаций, которые устраивали «круглые столы» с участием действующего президента, председателей Верховной Рады и кандидатов в президенты. В избирательный процесс вмешивались и другие «болельщики». Чего стоит, например, поездка в Донецк мэра Москвы Ю. Лужкова!
Следовательно, события в Украине разворачивались на глазах у всего мира, и это сдерживало представителей «партии власти» от резких движений. Пули, палки и слезоточивый газ остались невостребованными. Никто из политических деятелей не желал оказаться на месте Слободана Милошевича. Никто из финансовых олигархов не захотел рисковать своими капиталами в западных банках и зарубежными рынками сбыта.
Из всех стран СНГ Украина первой выходит на дорогу окончательного преодоления коммунистического прошлого. Именно поэтому общественность и политические силы Запада приняли так близко к сердцу оранжевую революцию. Именно поэтому события в Украине вызвали такую большую тревогу у руководителей стран СНГ. В украинском настоящем они увидели свое будущее.
Действительно, бывшая компартийная номенклатура остается при власти в странах СНГ только потому, что умело манипулирует сознанием населения. Из-за отсутствия диктатуры ей остается надеяться только на то, что возможности манипулирования не исчерпаны. Лидеры России и Туркмении, у которых есть возможность уменьшать социальное напряжение за счет экспорта энергоносителей, чувствуют себя более уверенно. В других странах оранжевые настроения могут дать такой же результат, как в Украине, причем очень быстро.
