Что делать кинематографистам, когда кругом кризис, все подработки закончились, а профессиональные перспективы очень туманны?
Поступить совершенно нелогично — снять кино, несмотря на все вышеперечисленное. Именно так появилась неигровая картина «2033 километра от Эйфелевой башни». Сорежиссеры Александра Хребтова (ее «Бархатный сезон» стал одним из лучших короткометражных дебютов 2006 года) и Александр Балабан (автор документального мини-сериала «Волынь. Знак беды») собрали небольшую съемочную группу и поехали в село Остривск Заричанского района Ровенской области. Результатом стала 34-минутная картина.
Сначала «2033 километра...» выглядит как типичный очерк о сельской жизни. Городской внимательный взгляд на природу, на подробности быта. Когда-то Остривск был процветающим селом, еще до советской власти сюда проложили самую длинную в Европе — свыше ста километров — узкоколейную железную дорогу (называют «кукушка» за протяжное «ку-у» локомотива), чтобы вывозить лес, а уже во времена СССР действовал овощесушильный завод. Лесозаготовка прекратилась, завод закрыли, а оборудование с него вывезли. Теперь Остривск — полузабытая местность, таких по всей Украине — тысячи.
Эту заброшенность, рутину гости из Киева сначала и передают. Затянутое тучами небо, отсутствие ярких красок, земляная серо-зелено-коричневая гамма господствует во всем, от пейзажей до одежды селян, без лишних эмоций рассказывающих о своей повседневности. И так «2033 километра от Эйфелевой башни» остались бы еще одним краеведческим этюдом, но авторы фильма, старательно воссоздавая социальную плоскость провинциальной жизни, умело и постепенно приобщили к ней дополнительное измерение.
Сначала следует сказать о звуковой дорожке. Наименее ожидаемое сопровождение — тревожная и ироничная музыка австрийского экспрессиониста 1910 — 1920-х годов Альбана Берга, наложенная на образы сельской жизни, дает мощный эффект отстранения: в кинематографическом полотне появляется еще один смысловой ракурс. Это чрезвычайно удачное решение поддержано также визуально.
Съемки проходили в Вербное воскресенье, когда все село выходит наряжать придорожный крест — распространенный в тех краях обычай. Украшение становится главным событием фильма. Фактически в рамках документалистского повествования происходит, по-иностранному говоря, «перформанс»: люди отовсюду сносят красочные ленты и целый день обвязывают ими высокий трехметровый крест, пока тот не становится похож на настоящий художественный объект. Но метафизическая вертикаль возникает в фильме не только благодаря необычному ритуалу и музыке. Особый прирост смысла над социальной конкретикой чувствуется и в том, как звучат рассказы остривчан, как на крупном плане смотрит в камеру проводница «кукушки», как меняется в лице местный авторитет и активист — эмоциональная тетка Вера, как все не может смириться с развалом завода его бывший директор Анатолий Владимирович, и даже в том, как некий Серёга говорит последние слова «Вот такие вот делы». Трагедия этих людей — не бедность; это трагедия существования, свойственная всякому в той или иной мере на этой земле, потому что уже крест наряжен, и уже новый день, и снова за забором мычит корова, и вновь нужно сажать картошку в ту же землю, и опять с узкоколейки тянется далекое «ку-у».
Финал запечатлевается в памяти с первого же просмотра: под музыку Берга от нас отдаляется воз с двумя крестьянами, дорогу пересекают черные, как смоль, похожие на гномов куры, на обочине видны два наряженных креста, а над всем этим неподвижным белым иероглифом в гнезде застыл аист. Этот последний кадр поражает силой обобщения — как символ вечного замкнутого движения и такой же господствующей здесь вечной неизменности, в «2033 километрах от Эйфелевой башни», в до боли узнаваемом и до умопомрачения странном мире; в эти секунды понимаешь: здешних отчаяния и жажды жизни хватило бы для Камю или Сартра — на хороший роман.
Вот такие вот делы.
