Выставка репортажного фото — довольно масштабная, все лучшее, собранное отовсюду в течение последних лет. Большинство работ просто бьет по глазам, наотмашь. Ведь работали самые смелые объективы, настоящие мастера без страха и упрека; можно только догадываться, чего им стоил тот или другой кадр. Местами кажется, что бумажный прямоугольник просто не в силах удержать эти страдания, которые вот-вот начнут раскаленной лавой струиться просто на зрителей. Аномалией начинает выглядеть наше, относительно благополучное, существование. Голод. Войны. Стихийные бедствия. Убитые, изувеченные, замученные, изнасилованные. Эпидемия беды, которая пожирает обезумевшую планету. От цунами в Индонезии до войны и голода на Гаити, от утопающих в Средиземном море нелегалов до резни в Судане, от брошенных детских вещей в Беслане до очередных похорон в Кашмире. Но... но...
Поражает почему-то не это.
Даже не то чтобы поражает — а запоминается.
Тихий-мирный снимок, который и висит в не слишком выгодном месте — почти в углу, сразу возле входа в один из залов. На нем — заплаканный, разъяренный и расстроенный мальчишка лет восьми. Сидит, сжимая в руке какую-то позолоченную статуэтку, — типичную спортивную призовую цацку — на последней, четвертой ступени пьедестала. Он, собственно, только что занял это место, последнее из четырех возможных, на чемпионате по свободной борьбе в своей школе.
Но — снова но — почему именно эта фотография сразу возникает перед глазами, когда вспоминаю об этой выставке?
Объяснения разные. По-видимому, самое первое и самое главное — все пространство моего быта и без того перегружено травматической информацией. Ужасные образы с тех фото выглядят только обездвиженным эхом телеэфира, интернета, газет, которые богаты на подобные впечатления с избытком.
Или так: человеческой природе свойственна инстинктивная самозащита от стрессов. Поэтому в сознании срабатывают потайные фильтры, предохранители от слишком неприятных впечатлений.
Или так: там, где страдание является нормой, оно определенным образом обесценивается. Даже в опосредствованном искусством виде. А вот беда, пускай и маленькая, в мирных, безопасных условиях — поражает, потому что является аномалией. Иными словами: горе одного — трагедия, горе миллионов — статистика?
Не хотелось бы так думать.
Кажется, объяснение все же в другом.
Итак, тот неудачник-борец — последний, хотя и с призом.
И это его, маленького гордого мужичка, отнюдь не радует. Именно в момент первого, наиболее острого отчаяния и злобы его и поймал фотограф. И перенес на пленку, а потом на бумагу, целую, полноценную историю. К которой каждый волен придумать собственный вариант продолжения. Потому что что-то же будет с ним дальше, с тем смешным и амбициозным плаксой.
Вот эта возможность продолжения, породненная со свободой, которая остается хотя бы зрителям, и является наиболее ценным. На фото катастроф история уже закончена, там уже точка, финал.
А здесь — еще нет. Сюжет жизни еще продолжается и продолжается, захваченный врасплох. И моя история продолжается вместе с ним, и в ней тоже остается выбор.
На такое способна только фотография — настоящий призрак свободы. Самый милосердный из всех остальных.
