Конференция историков «Национальная история и историческая память. Взгляды из России, Украины, Франции», в работе которой приняли участие также австрийские ученые, несомненно, стала событием не только в научном мире. Она была организована Посольством Франции в Украине. Герой фильма «Доживем до понедельника» учил своих учеников, что история делает человека гражданином. С этим трудно спорить, остается лишь неясным, на какой истории хотят сделать человека гражданином. На утвержденной государством официальной полной мифов и умалчиваний — или на настоящей академической, основанной на фактах, источниках и других научно обработанных материалах, на данных других наук. Известно ведь, что многие исторические свидетельства получили подтверждение по данным астрономии, физики и других наук, имеющих на первый взгляд весьма далекое отношение к истории.
Понятен интерес политиков к истории. Собственно, не к самой науке: мы были свидетелями, что они имеют о ней весьма поверхностное и часто превратное представление. Гораздо больше их интересует использование истории в своих конъюнктурных целях. Еще Бисмарк сказал: «Войну с Францией выиграл не Мольтке (начальник прусского, потом германского генерального штаба. — Авт.), а немецкий школьный учитель». Надо понимать, преподававший «правильную» с точки зрения Бисмарка историю.
Об этом много говорилось на упомянутой конференции. По мнению профессора Галины Зверевой из Российского государственного гуманитарного университета, следует разделять академическую историю и дидактическую, то есть ту, которую пишут в учебниках и преподают в школе. Именно последняя в значительной степени есть объект использования в интересах политики. Соответственно, и призыв к ученым оставаться в рамках академической науки и не становиться объектом использования в чуждых науке целях, несомненно, призыв правильный. Только воплотить его в жизнь весьма трудно. Если не профессиональные историки, придерживающиеся строгих научных правил, будут рассказывать широкой публике об исторических событиях и их интерпретации, то этот вакуум заполнят политики и дипломаты. Что мы и видим по перманентному обмену нотами и заявлениями внешнеполитических ведомств России и Украины. К тому же, политика вторгается не только в дидактическую историю, а и в самую что ни на есть академическую науку.
Наиболее ярко это проявилось в дискуссии вокруг проблемы: «Голод 1932—1933 годов: всесоюзное, украинское, международное измерение». Сначала отметим общее, что объединяет историков практически всех стран, занимающихся этой проблемой. Достаточно полно это нашло отражение в выступлении Виктора Кондрашина из Пензенского педагогического института. Он занимается проблемой голода на территории России в ее тогдашних границах. В том числе затрагивалась проблема голода в Казахстане, который в то время административно входил в состав РСФСР.
Виктор Кондрашин и другие выступающие отметили, что голод был даже в относительно благополучный период НЭПа. В Сибири, на Южном Урале он был в 1925-1926 гг., но начал приобретать черты катастрофы в 1929 г., когда власть перешла к насильственной коллективизации. Голодала практически вся страна, но особенно страшным и искусственным это явление стало в основных зерновых районах страны: в Украине, Нижнем Поволжье, Центрально-Черноземном округе, на Дону, на Кубани, в Казахстане. Именно там, где сопротивление коллективизации было особенно сильным. Все исследователи однозначно определяют эту катастрофу как осознанное и спланированное преступление коммунистического режима и лично Сталина против народа СССР. Погибли миллионы людей, и не только в селах, а и в городах, хотя возможности выжить в них было больше.
Основные дискуссии вызывают вопросы о мере ответственности местных партийных руководителей, был ли в голоде национальный аспект и в связи с этим являлся ли голод в Украине и на Кубани геноцидом.
Российские историки в своем большинстве придерживаются точки зрения, что голод не имел национального содержания, а только социальное. Другими словами, никто не планировал и не осуществлял изъятие продовольствия с учетом этнического фактора. В доказательство Виктор Кондрашин привел данные о смертности в Автономной Республике Немцев Поволжья в 1929—1932 гг. В этот период смертность по сравнению с 1926 г. достигла 217%, в Украине — 200%. Учитывая, что немцы составляли более 66% населения этой территории, то, естественно, они и больше пострадали. По мнению Кондрашина, этот факт, как и приведенные другие, подтверждают тезис о том, что политика большевистского центра не имела национального острия, а только антикрестьянское и социальное. Аналогично и в Центрально-Черноземном округе (ЦЧО), где от голода умирали как в русских, так и в украинских селах. Поэтому невозможно говорить о геноциде.
С таким подходом не согласился Юрий Шаповал из Института политических и этнонациальных исследований НАНУ. Он привел документальные подтверждения особой политики сталинского центра в отношении Украины. Дело не в акцентах, как говорил Кондрашин, а в целенаправленной политике и вытекающих из нее действиях, в особой жестокости и изощренности по изъятию хлеба и нехлебного продовольствия в украинских селах и тем самым в сознательном провоцировании голода. Система запрета выезда из Украины и с Кубани применялась только там и выборочно в ЦЧО. Все согласились, что, несмотря на жестокость голода, в частности, в Поволжье, таких запретов не было, многие стали беженцами и от смерти спаслись. В Украине не было и такой возможности. И это не случайно.
Да, руководители тогдашней УССР были послушными исполнителями приказов из Москвы, не сообщали о массовом голоде до февраля 1933 г. И в этом смысле они несут прямую ответственность за катастрофу. Но попытка, например, Кондрашина выделить их особую роль не получила поддержки. Ничего не менял в системе тот факт, что руководители других зерновых регионов, в частности, ЦЧО, раньше начали сообщать о голоде. Украинская партийная организация не была самостоятельной и никакого влияния на события оказать не могла, даже если бы ее руководители и хотели этого. Действовать по-другому они не могли, так как при малейшем подозрении в мягкости присылались особо доверенные люди из центра: Молотов, Постышев и другие.
Понятно, что рассмотрение голода в Украине как геноцида также вызвало полемику. Интересно, что профессор Николя Верт из парижского Института истории современности не сразу пришел к убеждению, что это был геноцид. Кстати, не только против украинцев, а и немцев, евреев, поляков, которые жили в наших селах. При том, что украинцев среди умерших от голода было по понятным причинам подавляющее большинство, следует от этнического подхода перейти к политическому. Это был геноцид против украинского народа как политической нации независимо от этнического происхождения конкретного человека.
Профессор Верт считает, что голод того периода требует комплексного подхода в экономическом, социальном и политическом аспектах. Именно последний фактор играл определяющую роль в особом отношении Сталина к Украине. Вождь видел в этой республике источник опасности, о чем прямо писал своему сатрапу Кагановичу. Страх потерять Украину определял особую жестокость в проведении коллективизации и в изъятии всего продовольствия у крестьян. При этом его недоверие было тотальным, в том числе и к своим ставленникам из партийной верхушки в Харькове. Не случайно все они, за исключением Григория Петровского, были расстреляны в период Большого террора 1937-1938 гг. Именно в этот период начинает свертываться украинизация, и временное совпадение с массовым голодом не случайное, а закономерное продолжение антиукраинской политики большевистской Москвы.
К сожалению, на конференции практически не был затронут международный аспект Голодомора. Не в плане реакции мира на это преступление. Ее по разным причинам не было, хотя дипломаты в Одессе, Харькове подробно писали в своих донесениях о трагедии и уже тогда давали однозначную оценку Голодомора как геноцида, хотя сам этот термин появился позже.
Сталин был весьма обеспокоен, во-первых, желанием Германии оказать продовольственную помощь немцам в СССР, в том числе и в Украине. От нее категорически отказались под известными предлогами. Тем не менее, Берлин настаивал, и это значительно ухудшило отношения двух стран. Понятно, что Сталин опасался не только огласки страшных событий, а появления иностранных граждан, не подконтрольных ОГПУ, и вполне прогнозируемых последствий этого. Их присутствие в стране могло подтолкнуть антисоветские выступления среди немцев и перекинуться на украинцев.
Во-вторых, активностью украинских националистических организаций на территории Польши и их возможным влиянием на внутреннюю ситуацию в Украине. И в этом смысле голод был самым эффективным орудием в его руках. Виктор Кондрашин привел такие цифры из справки, подготовленной ОГПУ. В 1930 г. по стране было 14 тыс. выступлений против изъятия хлеба, в том числе и вооруженные. В 1931 г. уже только шесть тысяч, дальше их становится еще меньше. Понятно, что умирающему от голода человеку не до оружия и сопротивления. И даже так называемая помощь, которую власти начали оказывать с весны 1933 г., была совершенно недостаточной и избирательной. В первую очередь она оказывалась тем, кого не подозревали в нелояльном поведении. Но и здесь проявился особый подход к Украине. Она в списке оказалась последней.
Полемику вызвало утверждение Кондрашина, что недостаточность помощи была вызвана скудостью продовольственных запасов в госрезерве из-за тотального экспорта в предыдущий период. Как сказал Кондрашин, с весны 1933 г. хлебный экспорт практически прекратился. Однако украинские участники конференции привели документальные свидетельства, что это не так. В справке госрезерва, представленной Сталину, сообщалось, что запасы зерна в 1933 г. составляли около 4 млрд. пудов, и этого хватило бы на снабжение городов, армии и на другие государственные нужды в течение целого года, а также на питание 14 млн. голодающих крестьян на полгода. Но запасы госрезерва на это не были использованы. С экспортом хлеба тоже дело обстояло не совсем так. Дело в том, что это был вынужденный шаг. Продолжалась Великая депрессия, и мировой рынок задыхался от избытка продовольствия, в том числе — зерна. Из-за невозможности реализации его сжигали в топках паровозов. Поэтому советское зерно просто не покупали, даже по демпинговым ценам, и экспорт хлеба был прекращен по объективным причинам.
Профессор Верт на наш вопрос о том, как изменялись его взгляды на трагедию Голодомора, сказал: «Мои представления изменялись под влиянием многих работ американских, украинских и российских ученых. И в работе с документами, в первую очередь, по специфике украинского голода. Важнейшую роль сыграл авторитет Лемкина, который считал, что в Украине происходил советский геноцид. На данном этапе пусть те, кто не согласен, доказывают, что Лемкин ошибся». Здесь отметим, что Рафаэль Лемкин, уроженец Галичины и выпускник Львовского университета, первым дал юридическое определение Голодомора как геноцида. Кстати, именно он ввел в 1944 г. в научный оборот этот термин в своей работе «Власть Оси в оккупированной Европе — анализ правительства» и добился принятия ООН в 1948 г. Конвенции по предотвращению и наказанию геноцида. И очень странно, что о нем в Украине мало известно. В Варшаве именем Рафаэля Лемкина названа улица, есть мемориальная доска о его жизни и заслугах.
Конференция была очень интересной. Наряду с темой голода, рассмотрены и другие важные вопросы нашей истории, в том числе и общей с Россией и Беларусью. Профессор Верт считает, и с ним можно согласиться: «Отрадно, что она состоялась на очень высоком историческом уровне. Я очень доволен, что был минимум политики и максимум истории». Хотя, как мы видим, без политики не обошлось. Пока без нее в истории никуда.
