НЕМНОГО ИСТОРИИ
Гуманитарная политика украинского государства всегда была персонифицированной. При президенте Кравчуке ее конструкторами стали академики Сергей Комиссаренко и Николай Жулинский (первый и второй гуманитарные вице-премьеры независимой Украины), Иван Дзюба (министр культуры), профессора Петр Таланчук и Анатолий Погрибный (министр и первый вице-министр образования), Сергей Рябченко (глава Госнауки). При Леониде Кучме их сменили Дмитрий Табачник (в середине 1990-х — глава администрации президента, перед Оранжевой революцией — гуманитарный вице-премьер), академики Иван Курас, Валерий Смолий, Владимир Семиноженко и еще раз Николай Жулинский (гуманитарные вице-премьеры в 1994 — 2001 годах), академики Михаил Згуровский и Василий Кремень (руководители минобразования в течение почти всего «кумовского» десятилетия), опытный аппаратчик Юрий Богуцкий (министр культуры).
Во времена Виктора Ющенко единственным академиком в гуманитарном сегменте власти остался ветеран украинской политики Игорь Юхновский в ранге и.о. директора новообразованного Института национальной памяти. Гуманитарными вице-премьерами вместе с тем последовательно побывали Николай Томенко, Вячеслав Кириленко, еще раз Дмитрий Табачник и Иван Васюник. Минобразования возглавляли специалист по профтехобразованию Станислав Николаенко и физик-теоретик Иван Вакарчук. Ощущение калейдоскопических, но поверхностных перемен оставили по себе в минкультуры Оксана Билозир, Игорь Лиховой и Василий Вовкун.
И единственной постоянной точкой во всем этом броуновском движении оставался академик Борис Патон, который с 1962 года неизменно возглавлял Национальную академию наук Украины.
И все же в определенном смысле во времена Кравчука — Кучмы — Ющенко гуманитарной политике была присуща и определенная преемственность, которую уместно было бы назвать «преемственностью компромиссов ради европейской перспективы». С теми или иными отклонениями и особенностями, обусловленными личными убеждениями и темпераментом, все названные выше руководители (даже Дмитрий Табачник, который в 1995-м защитил докторскую о сталинских репрессиях, а в 2003-м в ранге вице-премьера убедительно утверждал, что голодомор таки был геноцидом украинского народа) реализовывали тот курс на членство Украины в ЕС и НАТО, который был законодательно определен именно первым правительством Виктора Януковича. Ради этого выстраивалась концепция национальной памяти, образования и культуры, призванная сделать из бывшей республики СССР с ее сильно русифицированным населением европейскую нацию с осознанием собственной культуры и тысячелетней истории.
Конечно, делалось это с учетом украинских реалий и ментальности — а значит, медленно и неконфронтационно. Этой медленностью были недовольны «крайние» с обоих флангов. Но что бы там кто ни говорил, эта государственная политика приносила свои плоды, и наиболее убедительно ее шансы на успех выглядели именно в начале второго срока Леонида Кучмы.
Но потом на украинской сцене появился еще один сверхмощный игрок. На место почти демократической, весьма аморфной и занятой собственными проблемами России Бориса Ельцина пришла собранная, целеустремленная и ориентированная на возвращение роли мировой силы Россия Владимира Путина. Грянул «кассетный скандал». Шансы на членство в ЕС и НАТО начали выглядеть призрачно (и именно по старому принципу «qui prodest?» — «кому выгодно?» можем догадываться, кто именно и откуда теребил за ниточки кукол в «Трагедии о Георгии Гонгадзе»). А накануне выборов 2004 года, напуганная возможным проигрышем, властная элита решила отказаться от многовекторности и компромиссности и провозгласила четкую ориентацию на возглавляемое Россией постсоветское пространство, — даже рискуя расколоть надвое общество и государство.
Но произошло чудо. На не ожидаемом никем Майдане украинский народ привел к власти тех, с кем связывал в тот момент свои надежды на справедливую и достойную жизнь. Многие поверили, что в начале 2005-го Украина окончательно стала демократической и европейской. В столицах западных демократий не скрывали восхищения, в Москве — разочарования и злости.
В задачи автора не входит анализировать трагифарс под названием «эпоха Ющенко». Подчеркну одно. Гуманитарная политика этой эпохи ничем принципиально не отличалась от политики эпохи Кравчука или Кучмы. Но реализовалась она уже на фоне конфликтного потенциала, вброшенного в украинское общество (по совету московских политтехнологов) осенью 2004-го. Так что то, что до сих пор воспринималось естественно и спокойно, вдруг стало источником конфронтации. Советские ветераны, которые вполне спокойно отнеслись к открытой еще в 1994-м экспозиции о борьбе УПА в Музее истории Великой отечественной войны в Киеве, принципиально отказались от любых контактов с «коллаборантами-бандеровцами» в 2005-м. А деятели Донецкого облсовета, которые при министре Василии Кремене спокойно и без всякого сопротивления родителей открывали новые украинские классы и школы, начали в один голос кричать о «насильственной украинизации» (до этого «языковые притеснения» были темой КПУ и ПСПУ).
НОВАЯ ИГРА И НОВЫЕ ИГРОКИ
Когда в феврале-марте 2010-го эпоха Ющенко наконец закончилась, многие вздохнули было с облегчением, ожидая возвращения к спокойной определенности времен «позднего Кучмы». Однако жизнь быстро опровергла эти благодушные ожидания.
Сомнительное с правовой точки зрения формирование «коалиции тушек», харьковские договоренности и дальнейший апофеоз слияния в братских объятиях с Кремлем, украинские вояжи патриарха Кирилла, действия нового министра образования Дмитрия Табачника, возвращение к Конституции в редакции 1996 года, которое установило режим личной власти президента и сделало всякие парламентские коалиции ненужными, — все это показало, что власть действительно «строит новую страну».
Однако какими именно должны быть окончательные контуры этой страны — не знают, похоже, и сами строители, которые после стадии «захвата территории» только принимаются за стадию ее обустройства на длительный период.
Любой политический режим нуждается в собственной легитимации — в глазах как собственных сограждан, так и мирового сообщества. И гуманитарная политика является, кроме всего, мощным инструментом такой легитимации, поскольку оперирует теми сферами, которые раньше принято было определять как «идеологические». Тем временем об осмысленной гуманитарной политике новой власти говорить сложно хотя бы потому, что непонятно, каким образом и кем вырабатываются решения, которые ложатся сегодня на стол верховному арбитру — Президенту.
Ведь со 2 июля, после неожиданного вотума недоверия Владимиру Семиноженко в парламенте, Украина впервые в новейшей истории живет без гуманитарного вице-премьера, который должен такую политику координировать. Так что министры образования Дмитрий Табачник и культуры Михаил Кулиняк оставлены на самих себя. И если курс в культуре до сих пор остается преимущественно инерционным, то изменения в образовании дают больше всего материала тем, кто говорит о «гуманитарной катастрофе» и «оккупационном» характере новой власти в отношении украинцев.
На Банковой за гуманитарную политику отвечает заместитель председателя АП Анна Герман — одна из немногих фигур нынешней власти, которая последовательно декларирует свою украинскость и украиноязычность. Здесь создан Общественный совет по вопросам гуманитарной политики под руководством самого Президента Януковича. В него введены несколько «знаковых» для украинской интеллигенции фигур — Борис Олийнык, Иван Драч, Дмитрий Стус, Богдан Ступка. Впрочем, нет недостатка здесь и в людях, которые последовательно декларировали пророссийскую и антизападную позицию (академик-историк Петр Толочко даже покинул совет в знак несогласия с указом Виктора Януковича о праздновании 1000-летия Софии Киевской в 2011 году, — российские академические «светила», вопреки расшифрованным новым граффити, настаивали на традиционной более поздней дате, которая делала Новгородскую Софию старше).
Однако до сих пор, как следует из сообщений СМИ, этот гуманитарный совет занимался преимущественно вопросом создания общественного вещания и на процессы в образовательной сфере или на законопроект «О языках», внесенный народными депутатами Ефремовым, Гриневецким и Симоненко (именно они стали предметом наибольшего беспокойства и протестов в украиноязычных кругах) никак не реагировал.
Известны и гуманитарные интересы нынешнего министра Кабинета Министров Анатолия Толстоухова, который находил возможности для поддержки ряда важных для украинской культуры и науки проектов, в частности, издательских (и вместе с тем нигде ни на йоту не уклонялся от «официальной линии» своей партии, зафиксированной в ее программных документах). В условиях отсутствия гуманитарного вице-премьера именно министр Кабинета Министров мог де-факто перебирать отдельные его координационные функции.
Очевидно, нет недостатка на гуманитарном поле и в «теневых» игроках, в том числе и «нерезидентах», а именно — лоббистах крупных московских дистрибьюторских компаний, которые стремятся любой ценой уничтожить украинский дубляж в кино (из соображений не столько политических, сколько бизнесовых), или в аналитиках всяких фондов типа «Русского мира», которые публично и непублично советуют представителям действующей власти, как именно Украину в этот «русский мир» эффективнее всего инкорпорировать.
Итак, попробуем коротко обозреть ситуацию по секторам нашего «гуманитарного поля», обходя при этом медицину и социальную сферу, которые очевидно требуют отдельного детального анализа.
ПОЛИТИКА ПАМЯТИ И ИДЕНТИЧНОСТИ
Политика памяти отнюдь не была изобретением времен Виктора Ющенко. Ее осуществляет каждое государство, воспитывая патриотизм граждан на образцах «славного прошлого», консолидируя их в гражданском чествовании «выдающихся героев». Примером осуществления целенаправленной и агрессивной политики памяти является сегодняшняя Россия, где даже создан президентский совет «по противодействию фальсификациям истории» (а реально — по подавлению исторического вольнодумства, которое выходит за рамки официальных имперских схем).
Прошлого президента Украины можно упрекнуть разве в том, что, искренне стремясь воспитать у украинцев модерную европейскую идентичность, он почему-то опирался не так на фигуры «героев-граждан», потенциально приемлемых для большинства украинского общества (Ярослав Мудрый, Богдан Хмельницкий, Михаил Грушевский, даже Иван Мазепа с Симоном Петлюрой, не говоря уже о выдающихся писателях, художниках и ученых, в частности и тех, кого «присвоили» россияне), как на откровенно мифологизированное «Триполье» (которое ко всему не более чем периферия румынской по нахождению основного массива памятников археологической культуры Кукутени) и на проводников весьма уже демонизированной московской пропагандой УПА.
Запоздалое присвоение звания «Героя Украины» Степану Бандере (защитника крымских татар Петра Григоренко Ющенко сделать «героем» так и не успел) не только привело к очередному расколу в обществе, но нанесло не осмысленный нами удар по украинско-польским отношениям (на это болезненно отреагировал в публичном заявлении даже такой стопроцентный украинофил и друг Ющенко, как покойный президент Лех Качинський). Официальное размещение в центре национальной памяти чествования миллионов жертв Голодомора 1932 — 1933 годов, вопреки обоснованным ожиданиям, не содействовало широкой общественной консолидации из-за спора, чем именно этот Голодомор считать: геноцидом или просто страшным преступлением коммунистического режима. На этом фоне даже наименее противоречивые шаги бывшего президента (а именно — восстановление гетманского Батурина) так же наталкивались на критику: почему средства тратятся на сооружение «новостроек», а не на восстановление настоящих памятников эпохи барокко, которые остро нуждаются в реставрации.
Был создан Украинский институт национальной памяти (по образцу польского ИНП, который занимается исследованием преступлений, совершенных против поляков тоталитарными режимами ХХ века) и открыты архивы бывшего КГБ. Но закон об УИНП принят не был, ведомственные архивы СБУ в УИНП так и не передали. А значит сейчас, с уходом Игоря Юхновского и назначением историка КПСС Валерия Солдатенко, «очищенный» от «националистов» УИНП утратил всякое значение.
Центральным событием истории ХХ века для новой власти в то же время стала «Великая Победа», 65-я годовщина которой была отпразднована (вместе с Москвой и Минском) с небывалой помпезностью. На уровне образовательных ведомств Украины и России наконец сформировали рабочую группу по написанию учебного пособия (сейчас лишь для учителей), которое должно подать «согласованное» видение спорных моментов национальной истории.
Вообще, следует отметить: не пассивному ныне УИНП, а именно возглавляемому Дмитрием Табачником минобразования принадлежат многочисленные инициативы, которые должны воспитать у маленьких украинцев такой взгляд на собственную историю, который более или менее согласуется с тем, чему учат в школах их российских ровесников. Для этого из учебников истории устраняются «конфронтационные» моменты (даже в рассказах о колониальной политике царской власти в Украине), Вторая мировая война (в которую украинцы вступили еще 1 сентября 1939 года) снова стала «Великой отечественной», на место курса «Зарубежная литература» (россияне же не являются для Дмитрия Табачника зарубежьем!) вводится курс «Мировая литература» (где, как объявлено, русская литература будет занимать видное место и будет изучаться по-русски). Для того, чтобы чувство дежавю было полным, для школьников восстановили советскую парамилитарную игру «Зарница» (и лишь в последний момент разрешено провести Национальный конкурс украинского языка имени Петра Яцика).
С вопросами исторической памяти тесно связаны вопросы идентичности. Украинцы обрели независимость тогда, когда процесс формирования модерной политической нации еще не был завершен (и в этом они не уникальны — аналогичные процессы продолжаются на Балканах, не говоря уже о постколониальных государствах Азии и Африки). Таким образом, модель формирования политической украинской нации неоднократно становилась предметом дискуссий. Вопреки заявлениям радикалов, на уровне элит, к счастью, существовал неписаный, но эффективный консенсус: эта нация строится не как этническая, а как политическая, которая объединяет граждан разного этнического происхождения. Тем не менее по европейскому образцу к консолидационным факторам этой нации принадлежат также украинский язык, история, культура.
Такая работа имела свои последствия. Периодические заявления российских политиков и публицистов о том, что на самом деле украинцы и русские — один народ, вслух не решались поддерживать даже деятели Партии регионов (по крайней мере те из них, которые предпочитают сохранять респектабельность). И понятие гражданского патриотизма довольно крепко укоренилось даже на русскоязычных востоке и юге.
Однако сегодня московские имперские идеологи модифицируют свою слишком прямолинейную позицию непризнания украинцев как таковых. В противоположность процессу формирования европейской украинской нации как равноправного члена европейской семьи народов предложена концепция «русского мира» — как наднационального сообщества русских, украинцев и белорусов, объединенных общей историей, культурой и «православной духовностью». Особенно ярким пропагандистом этой идеи стал в последнее время патриарх Московский Кирилл.
Такая модель при более тщательном анализе оказывается не более чем современной модификацией модели «триединого русского народа», официально принятой в Российской империи. Согласно ей, никто не отрицал этнического своеобразия великороссов, малороссов и белорусов и даже права двух последних «племен» на региональные литературы «для домашнего употребления». Однако языком государственной жизни, образования и высокой культуры должен был быть только русский, а чувство государственного единства должно было охватывать и поглощать гордость за «малую родину» и ее «местную» историю.
Фактически модель «русского мира» предусматривает то же самое. Согласно ей, украинцы (и белорусы) имеют собственный язык, культуру и историю. Тем не менее украинская история является органической частью Великой общей истории (вот для чего школьные учебники нужно согласовывать) с ее Великой общей победой над немцами и их пособниками из УПА (об армии генерала Власова упоминать не рекомендовано). Украинский язык прекрасно предоставляется для песен за рюмкой и лирических стихов о любви (но Пушкина, Шекспира и Библию украинцам лучше читать по-русски, так как этот язык более «развитый» и «культурный»). Украинская культура по праву гордится богатейшим фольклором, решетиловскими вышиванками, опишнянскими кувшинами и петриковской росписью, но «высокая культура» творится на общей для всех православной основе и на русском языке.
(Непонятно при этом, что делать с галичанами, — кое-кто из идеологов «русского мира» готов даже отпустить этих «неблагодарных лакеев Запада» с их тремя областями на все четыре стороны; другие в то же время предлагают силой вернуть Святоюровской горе во Львове статус «твердыни православия» и вернуть «заблудших чад» на «путь истинный» — для их же блага).
Ни один из украинских высокопоставленных чиновников нигде не объявил до сих пор об официальном принятии Украиной такой концепции. Более того, даже последняя, принятая уже по инициативе Виктора Януковича редакция закона об основах внутренней и внешней политики (та, которая уже не предусматривает членства в НАТО как цели) содержит немало «реликтов» предыдущей эпохи относительно очерчивания консолидационной роли украинского языка и формирования современной украинской европейской нации. Тем не менее отдельные практические действия минобразования под руководством Дмитрия Табачника на удивление хорошо согласуются именно с концепцией построения «русского мира».
ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА
В условиях безгосударственного существования именно язык служил основой национальной самоидентификации украинцев. Причем часто речь шла об украинском не как языке повседневного употребления (в условиях империи в очень многих сферах можно было разговаривать лишь на русском), а об украинском как «материнском», «родном» языке, трактуемом как определенная сакральная ценность.
Языковая политика периода независимости фактически строилась на неписаном общественном компромиссе: признание украинского единственным государственным языком и его реальное внедрение в определенных сферах общественной жизни (прежде всего в государственном управлении и образовании) сопровождалось сохранением статус-кво в большинстве других сфер (бизнес, производство, спорт, светская жизнь и т.п.), которые и дальше оставались почти исключительно русскоязычными.
Такой компромисс продемонстрировал свою действенность. Так, еще во времена президентства Леонида Кучмы фактически сошли на нет русскоязычные средние школы в западных и центральных областях (еще в 1987 году они преобладали по количеству учеников во всех городах, кроме Галичины). Причем произошло это без всяких протестов русскоязычных граждан, которые таким образом считали вполне естественным получение их детьми среднего и высшего образования именно на украинском языке (который, даже не употреблявшийся повседневно, оставался для них «родным»). С другой стороны, даже Виктор Ющенко не проявил решимости в попытке дальнейшего радикального передвижения «языковых границ», и единственным успешным украинизационным проектом эпохи его президентства следует считать введение дублирования фильмов западного производства в кинотеатрах (российские фильмы дублированию не подлежали).
Попытки нарушить этот компромисс до сих пор имели сугубо ситуативный предвыборный характер. Леонид Кучма пришел к власти в 1994 году под лозунгом предоставления русскому языку официального статуса, но быстро изменил свои намерения на должности президента. Пункт о предоставлении русскому языку статуса второго государственного содержался в предвыборной программе Виктора Януковича, однако уже в марте 2010 года, открывая после реконструкции музей Тараса Шевченко на Чернечей горе в Каневе, Виктор Янукович как Президент говорил о необходимости защиты украинского языка как единственного государственного.
Однако толкование роли этого «единого государственного языка» в рамках правящего лагеря сильно разнится. Согласно внесенному в сентябре 2010 года законопроекту Ефремова, Гриневецкого, Симоненко (в его основу лег подготовленный в свое время российскими экспертами законопроект Евгения Кушнарева) фактически все основные общественные функции государственного языка берет на себя русский как «региональный». При этом явление украинско-русского двуязычия объявляется безусловно положительным достоянием украинцев.
Ряд протестов заставил главу Верховной Рады Владимира Литвина передать этот законопроект (вместе с другими проектами «языковых» законов, зарегистрированных в парламенте) на рассмотрение Национальной академии наук. А высшее научное учреждение государства в заключении, подписанном его президентом Борисом Патоном, подтвердило очевидное: законопроект Ефремова, Гриневецкого, Симоненко (как и шесть других, направленных на анализ ученых) противоречит Конституции Украины и международному законодательству.
Параллельно по инициативе министерства культуры и туризма на рассмотрении правительства находится альтернативный языковой законопроект, который, признавая право использования региональных языков там, где на них разговаривает большинство (параллельно с государственным, но не вместо него), оставляет вместе с тем контуры неписаного языкового компромисса, который выполнялся до сих пор. Во время написания этого обзора законопроект минкультуры был согласован всеми министерствами и ведомствами, кроме минобразования.
Таким образом, языковая политика новой власти до сих пор остается преимущественно инерционной. Даже утвержденная Виктором Ющенко в последние дни его президентства Концепция государственной языковой политики не была официально отменена и она до сих пор остается на президентском сайте.
Последовательные антиукраинизационные шаги осуществляются лишь на уровне руководства Министерства образования (где министр уже объявил о желательности и «справедливости» возрождения русских школ в центральных и западных областях, а на востоке и юге государства количество учеников украиноязычных классов существенно сократилось уже в 2010 — 2011 учебном году) и ряда государственных администраций востока и юга (часть которых возглавили украинофобы по убеждению). Вместе с тем Министерству культуры до сих пор удавалось (с определенными тактическими отступлениями) защищать украинский дубляж кинофильмов, за требованием отмены которого стоит не так политика, как бизнес-интересы российских кинодистрибьюторов.
На сегодня сложено прогнозировать дальнейший ход событий в языковой сфере. С одной стороны, радикальные «русофоны» (а именно — глава движения «Русскоязычная Украина» депутат-«регионал» Вадим Колесниченко или лидер КПУ Петр Симоненко) настаивают на необходимости принятия законопроекта Ефремова, Гриневецкого, Симоненко (и, значит, на сведении украинского языка к статусу «языка фольклорного гетто»). С другой стороны, отсутствие заявлений с Банковой дает основания думать, что Президент Виктор Янукович (который сам в совершенстве выучил украинский язык еще в бытность главой Донецкой ОГА) не настаивает именно на таком сценарии (при наличии четкой команды с Банковой противоречивый законопроект был бы принят еще до местных выборов, когда он действительно имел определенное значение для избирателей Партии регионов на востоке и юге; сегодня же политическая острота вопроса заметно уменьшилась).
Будет ли взят за основу будущего языкового компромисса законопроект минкультуры (который позволит местным советам объявлять русский язык «региональным» и выполнит предвыборное обещание Виктора Януковича, но вместе с тем сохранит определенные гарантии для использования украинского языка по крайней мере там, где он звучал до сих пор), или вместо этого попробуют таки реализовать более жесткий сценарий «геттоизации» украинского языка по белорусскому примеру — покажет будущее.
