В октябре 1914 г. Д. Донцов в берлинской, по его же словам, «красной» газете «der TAG» опубликовал статью об Украине, которую он охарактеризовал как «Ein kulturhistorisches Zwischending» . Очень тяжело это точно перевести — что-то типа исторически незавершенная (еще в себе) вещь, дословно «Межвещь»
Сегодня мы публикуем очень интересное, на наш взгляд, письмо, которое пришло к нам по электронной почте из Праги. Собственно, сам автор немного ниже расскажет о себе. Мы же только отметим, что дискуссия, которую начал «День» по проблемам, поднятым в статье Любови Ковалевской «Развитие — не наша идея?» («День», №206 за 10 ноября 2000 г.) продолжается! Напоминаем вопросы, с которыми мы обратились к читателям:
1. Какие черты национального характера украинцев являются ресурсом, а какие — балластом в современном мире?
2. Считаете ли вы способность украинцев к самокритике и самоиронии недостаточной? Или, наоборот, мы склонны к излишнему самобичеванию?
3. Как нам «модернизировать» нацию?
Уважаемая редакция, уважаемые коллеги, желаю подключиться к очень полезной дискуссии, которую газета «День» начала с целью содействия размышлению над прошлым и настоящим Украины, ее будущим. Вызвали дискуссию статья Л. Ковалевской и интервью Е. Головахи. Я, правда, не гражданин Украины, однако связан с ней как один из тех «периферийников», которые родились за ее пределами (в русинско-украинской стихии в Восточной Словакии). В 1968 г., 18-летним, через Прагу я выехал на Запад, где прошла большая часть моей нынешней жизни. После тридцати лет, из Мюнхена через Киев, я опять вернулся, но уже в другую Прагу. Читаю вашу газету в здании бывшего федерального парламента ЧССР, в котором — какой парадокс! — размещена ныне штаб-квартира Радио «Вільна Європа — Свобода».
В переполненной искренней болью за государство Украина, за его будущее статье Л. Ковалевской «Развитие — не наша идея?» («День», 10 ноября 2000), можно сказать, отдельно выведен феномен ПРИСПОСОБЛЕНЧЕСТВА. Это «гибкость поведения», «украинская хитрость», «лукавство» — черты, которые, может быть, помогают «иметь», но мешают БЫТЬ. Имеет место и попытка найти причину того, почему Украина до сих пор не состоялась как государство. В поисках ответов Л. Ковалевская (далее — Л.К.) отталкивается от мысли, сформулированной Е. Головахой («День» от 24.10.2000): «Мы совсем недавно пережили урбанизацию, и родовые, клановые связи, которые существовали в селе, перешли в город... Эти связи тянутся на высшие уровни нашей иерархической системы».
Затем Л.К. дает в своей статье 14 характеристик, так сказать — «философии жизни» села. В основном перечислены отрицательные черты, порой удачно, однако весьма обобщенно. Читатель не сразу сориентируется, о каком селе идет речь — село как таковое или село «советское», до или после «великого перелома» начала тридцатых или, может быть, речь идет о селе времен брежневщины или после развала СССР. Отсутствие временных координат и акцентирование преимущественно на отрицательных чертах крестьянской психологии производит впечатление определенной «демонизации» села, которое, хлынув в украинский город, «подбросило» ему свои сомнительные ценности, свое поведение приспособленчества, кумовства, круговой поруки и т.п..
«Воловье трудолюбие» украинского села и в самом деле достойно сочувствия, а не восхищения. В этом следует согласиться с уважаемым журналистом. Тем не менее, и регулярное «хождение» на дачу, например, актеров — заслуженных и народных — является не столько проявлением фанатичной любви к земле, а скорее вынужденным мероприятием, для того, чтобы легче было перезимовать с банками собственных помидоров, огурцов, с картофелем из собственного огорода, вместо того, чтобы в свободные часы или дни удовлетворить свое любопытство поисками информации о том, что нового творится в мировой театральной жизни. Это достойное сочувствия явление присуще и другим профессиональным слоям творческой и научной интеллигенции Украины. Это бедствие. Но обусловлено ли оно «клановыми связями» политической элиты государства, которые она принесла в город из села?
Л.К. признает, что село, как таковое, — «самодостаточное образование, самоорганизация которого произошла и держится на политико- культурной системе неписаных законов, которые, в свою очередь, сохраняют равновесие общины, ее консервативность». Конечно, Л.К. делает акцент на слове — «консервативность», а не на слове «самоорганизация». Если культура, как пишут ученые, является процессом самоорганизации ноосферы, то и село, (нормальное село в нормальном обществе) со своим укладом жизни, своими ценностями, с плугом, косой, но и с писанкой и вышиванкой также является составляющей этого процесса самоорганизации. Конечно, дело не в идеализации села. Да, оно консервативно, в отличие от «либерального» города. Однако, проблема не в том, что консервативное — плохое, а либеральное обязательно хорошее. Дело в том, чтобы эти две силы находили между собой в общественном развитии равновесие, «золотую середину» переплетения как консервативных, так и либеральных ценностей. Краеугольный камень крестьянской философии и практической жизни, по моему мнению, можно охватить словом — целесообразность (ничего не делать лишнего) как фактор сохранения энергии с целью выжить, по возможности — жить лучше и еще лучше... В Германии федеральная «крестьянская» земля Бавария также является бастионом консерватизма, что, однако, очень гармонично вписывается в общенемецкий социокультурный и политический ландшафт. А в Украине село как будто виновато в деформации сознания ЭЛИТЫ.
А есть ли в современной Украине село в понимании постулата Е. Головахи «правильная модель — самоорганизация»? Проблема украинского села с его ментальностью (хитрого дядьки-приспособленца, который ненавидит власть, но подчиняется ей, умеет считать, но не уважает ученого, если он ему непосредственно не полезен, не доверяет всему новому; упомянутое уже кумовство и круговая порука, которая, кстати, наверняка функционирует и в столице, например, в органах МВД, Таможенной службы Украины и т.п.) возникла не на пустом месте.
В отличие от русской семьи с ее патриархальным устройством, где все домочадцы были обязаны проявлять покорность перед главой семейства, «большаком», писал в прошлом столетии русский историк Л. Котелянский, семья в казацкой Украине выигрывала в моральном аспекте: «осознание своей самостоятельности, своего достоинства, своего «Я» развивалось в отдельной личности довольно сильно». Михаил Драгоманов в работе «Украина и центры» (Женева, 1878), которую следовало бы переиздать, затронул, среди всего прочего, школу в тогдашней Черниговской губернии и подсчитал: если в 1748 году один ученик приходился на 29 душ (одна школа на 746 душ), то в 1877 г. один ученик — на 87 душ (одна школа на 6730 душ). В 1760 г. секретарь гетмана Разумовского, человек, не расположенный к порядкам казацкой Украины, Теплов писал о склонности народа к науке: «В склонности народа малороссійскаго к ученію и наукам нималого сомненія нет, потому что в Малой Россіи от давняго времени заведеннія школи, не имея никакого к себе содержанія (од казны), а учащіеся и по силе обученія никакого одобренія (привилегий, чинов), не токмо по сіє время не ослабывают, но еще по временам число учеников больше оказывается». Ссылаясь затем на статью Сухомлинова, Драгоманов приводит его слова, что в XIX ст. в той же Черниговской губернии «училищному начальству приходилось прибегать даже к содействію полиціи для того, чтоб заставить учеников ходить в новыя школы». Ведь в прошлом украинское село было не таким уж и отсталым. Однако, уже не воспринимало «новую школу».
После большевистской революции село как ячейка «мелкобуржуазной» психологии и практики с «невыносимой гнусностью» — религией стало объектом ленинской ненависти и сталинской жестокости. В Украине село перестало быть селом. Оно стало жертвой форсированной политики (на всех парах через болото) индустриализации, мелиорации и создания искусственных водохранилищ со всеми присущими такой индустриализации в СССР аномалиями.
А позднее, при брежневщине, село, как и вся «наша страна стала страной массового героизма, так как социализм создал такие условия, которые вызвали к жизни новый тип поведения людей, новый тип героической личности» («Молодь України», 23.7.1986).
Может ли (и как долго?) нормальный человек жить под прессом ненависти или «массового героизма»? Какое общество, не то что село (!), может при таких условиях оставаться «нормальным»? Собственно, во избежание постоянного стресса инстинкт самосохранения человека демонстрирует свою изобретательность. А одним из ее проявлений будет и приспособленчество. Впрочем, Л.К. в своей статье подчеркивает, что «пресловутая украинская хитрость» родилась не из «врожденной испорченности украинца», а из условий жизни, как способ приспособления, как способ выживания.
Один из вопросов, который попутно затрагивает Л. Ковалевская и который заслуживает отдельного и серьезного обсуждения, — это вопрос очень поверхностного понимания христианства, преобладание обрядности (формы) над содержанием, то есть над правдами Евангелия, наличие в украинском селе христианско-языческого дуализма. Это и вопрос роли православной церкви в украинском обществе в прошлом и сегодня, когда иерархи, например, обнародуют (1998г.) послание, предостерегая верующих (налогоплательщиков) от «числа дьявола», радуются, что «наше» украинское общество еще не такое «распущенное», как западное, и сохраняют олимпийское спокойствие по поводу печальной действительности, что работающим (их овечкам) не платят зарплату, а в соответствии с церковными заповедями, это грех, который взывает к небу за местью.
Чтобы завершить тему «провинностей» украинского села перед украинским городом в связи с незавершенной урбанизацией, дадим слово «постороннему» человеку. «В России не существует крупной промышленности в европейском смысле этого слова. Есть все отрицательные следствия урбанизации, но нет городов, нет феномена «урбис», — подытоживал в конце горбачевской перестройки выдающийся грузин Мераб Мамардашвили.
В октябре 1914 г. Д. Донцов в берлинской, по его же словам, «красной» газете «der TAG» опубликовал статью об Украине, которую он охарактеризовал как «Ein kulturhistorisches Zwischending». Очень тяжело это точно перевести — что- то типа исторически незавершенная (еще в себе) вещь, дословно «Межвещь».
Целью его статьи было обратить внимание, что «великая борьба между народами теперь снова выдвинула старый вопрос, который за давностью, казалось, навсегда похоронен. Этот украинский вопрос приобретает вес». Со временем оказалось, что «украинский вопрос» никто из протагонистов военной драмы не трактовал как субъект истории. А перед лидерами украинских, как, в конце концов, и чешских, и польских политических сил, стоял вопрос, «как выиграть чужую войну», пушечным мясом в которой служили и сыновья народов двух империй. То есть как использовать эту сумятицу в своих национальных интересах? И хотя стартовые позиции чехов и поляков не слишком отличались от украинских, с чехами и поляками разговоры со временем велись на другом уровне, нежели с украинцами. В создании самостоятельной Украины не был всерьез и надолго заинтересован ни один неукраинский фактор, не говоря уже о поляках. Более того, этого не желал и известный чешский гуманист, позднее первый президент Чехословацкой республики, Т.Г. Масарик. При этом не следует сбрасывать со счетов действительность разъединенной Украины — часть в Польше, большая часть в Русской империи.
Я бы не отважился утверждать, что тогдашние украинские идеалисты-самостийники «проболтали и время, и страну». Это не так однозначно.
В конце концов, Украина как самостоятельное государство не предусматривалась Западом и во время апогея горбачевской перестройки, о чем заявил Джеффри Сакс киевским студентам в 1996 году. Профессор из Гарварда лишь напомнил о том, что сказал открыто тогдашний президент США Дж. Буш тоже в Киеве в 1991 г., за две или три недели до ГКЧП. Через 70 лет после Донцова с его определением Украины как «Межвещи» (это хорошо «укладывается» в контекст современных характеристик Украины — «в межвременье», «на распутье») не в берлинской газете, а в советском концлагере В. Стус очень критически откликнется по поводу «византийско-московского обряда», который Украину — «самую восточную часть Запада приобщил к Востоку. Наш индивидуалистически- западный дух, спертый деспотическим византийским православием, так и не смог освободиться от двойственности духа, двойственности, которая выработала со временем комплекс лицемерия». Может, именно здесь следует искать ключ к украинскому раздвоению? Или речь идет в основном о незалеченных ранах от глубокой печати XX столетия?
Если попробовать осмыслить Украину с помощью характеристик Донцова и Стуса, учитывая нынешнюю действительность, например, с ее «многовекторностью» при испорченных светофорах и, куда не глянь — «стратегическими партнерами», то станет очевидным, что украинская идея «не сработала» прежде всего в верхах. Т. Шевченко, к сожалению, актуален: «І ми не ми, і я не я...» И не потому, что Украина имеет «националистический» Запад и «интернационалистский» Восток. Корень этой раздвоенности, наверное, где-то в другом месте.
Может, это болезнь порабощенного народа, когда вчерашний «раб», привыкший подчиняться, неожиданно получил свободу, избавился от страха, но не осознал, что свобода — это ответственность. Что, кроме собственных детей, которым он, дорвавшись «до корыта», хочет обеспечить будущее, есть еще дети у соседа и что в Украине суждено жить и грядущим поколениям. Недавно украинский поэт, будучи убежден в существовании «мирового правительства», высказал мысль, что спасением для Украины могла бы стать конституционная монархия. При этом он считает себя убежденным коммунистом, парафразирует слова Лютера перед отцами церковного собора hier stehe ich, ich kann nicht anders (на этом стою и не могу иначе) и утверждает, что «идеология коммунистов проистекает из идеи, заложенной еще в Десяти (Божьих) Заповедях». Это очень своеобразная точность мышления. Другая сторона медали: если патентованный патриот размахивает транспарантом «Прочь от Москвы» (и изо всех сил к Европе), но не знает или молчит, что существовал также М. Хвылевой, который, безоговорочно одобряя, описывал, как крестьяне жгут иконы, и восхищался, что мужики возле этого костра даже «гопака вшкварили» («По Барвінківському району», 1930), то с чем хотим «возвращаться» в Европу? (Конечно, сейчас в Украине иконы уже не жгут, их контрабандным путем продают на Запад).
Подобные примеры раздвоения мысли и слова можно найти, в частности, в заявлениях и поведении украинских руководителей и народных избранников. Они подтверждают слова М. Мамардашвили, вынесенные в эпиграф, так как природа многих нынешних явлений, как констатировал он, языкового происхождения. Когда язык опережает внутреннее развитие субъекта, который им пользуется. Своего рода «ускорение реальности» с помощью языковых средств.
Виновато не село, а система, которая разрушила «правильную модель — самоорганизацию».
Что дальше? Поскольку Украина не прошла (и уже не пройдет) через горнило «декоммунизации», а институт люстрации, как действует он, скажем, в Польше или Чехии — будем реалистами — в Украине также невыполним, то следует, по моему мнению, заняться саморефлексией на почве универсальных этических ценностей. 10 лет назад белорусский писатель Василий Быков предложил довольно простое средство: «попытку устыдиться».
Начать размышлять, например, над такими вопросами: из чего система была сделана, почему длилась так долго, что делало ее такой прочной, вездесущей, наконец — «нормальной», реальной, и даже — «родной». Каким было мое место и роль в этой системе и что я могу (должен!) сегодня сделать, чтобы содействовать возрождению правильной модели общества — САМООРГАНИЗАЦИИ. Если это возможно, если чувство стыда для верхов и низов украинского общества не является чем-то абстрактным, «архаическим», то можно выбраться из трясины. Тем более, что, как считает социолог Е. Головаха, политическая культура украинского электората не так уж и низка, «преобладает рациональный политический выбор, в основе которого лежат не эмоциональные мотивы, не настроения, а прежде всего рациональная аргументация», которая, прибавляет он, «часто может быть ошибочной».
Но это относится ко всем обществам, так как ответственность за целое и осознание, что государство есть продукт непосредственного творчества миллионов, а не внешней, грязной, капризной силы, дается в муках. Этот процесс не завершен даже в наиболее демократичных и наиболее либеральных странах. Самый свежий пример — последние в этом тысячелетии президентские выборы в США.
