Сегодня День памяти жертв голодомора и политических репрессий. Каждая четвертая суббота ноября ежегодно, согласно Указу Президента от 31 октября 2000 года, станет Днем памяти.
Указ принят. А что за ним? Ведь сегодня даже в профессиональных кругах нередко приходится слышать: «Опять голодоморы. Опять репрессии. Сколько можно этой чернухи? Неужели в нашем прошлом не было ничего светлого и святого». Да, было, конечно. Было и светлое, и святое, было то, что дало силу и жизнь многим предшествующим поколениям, дало им чувство собственного достоинства, уверенность в себе и будущем своих потомков. Но было и то, забыть которое, презреть его перед своей совестью, стало бы преступлением.
Чего, к примеру, стоит пресловутый «красный террор», который не щадил ни университетского профессора, ни «гегемона социалистической революции» заводского рабочего, ни крестьянина. Все они, невзирая на свои политические убеждения, отношение к быстро сменяющейся (как в известной советской оперетте) власти, нашли свой последний приют в единой, небрежно выкопанной братской могиле.
Все происходящее в Украине в годы гражданской войны повергало в ужас не только местное население, но и многочисленные международные организации, которые пытались каким-то образом воздействовать на ситуацию в Украине. В отчете Международного комитета Красного Креста, составленном в феврале 1920 года, прямо констатировалось: «Картины насилия, ужаса и крови, описанные ниже, не имеют себе подобных в истории культурного человечества. Умалчивать о них было бы преступлением».
Если поход большевиков на Украину и связанный с ним бесчеловечный красный террор напоминали лавину, не щадящую ничего и никого на своем смертоносном пути, то с установлением Советской власти у политического руководства открылась возможность для четкого и планомерного уничтожения своих политических противников, нейтрализации всех тех, кто общечеловеческие ценности ставил выше классовых.
Так, уже в конце 1920 года в кулуарах Чрезвычайных органов и Харьковского ревтрибунала «созрело» дело т.н. промонархического «национального центра», вследствие которого на скамье подсудимых оказались лучшие представители украинской нации, не пожелавшие смириться с актами вандализма, совершенными большевиками. Сегодня имена подсудимых профессоров Н.Сумцова, Ф.Шмита мы можем найти во всех энциклопедиях. Тогда же эти авторитетные ученые были вынуждены сутками объяснять малограмотным следователям, как и почему вместе с шестьюстами своими коллегами они подписали «Обращение ученых Юга России и ученых Западной Европы».
Не успев дослушать приговор, сценаристы — уполномоченные ЦК КП(б)У и полностью подчиненные им спецслужбы, — готовили все новые и новые процессы. Теперь в их поле зрения уже попали активные деятели Центральной Рады, правительства гетмана Скоропадского, директории. Ничего, что многие из них в это время находились за границей. Главное, как отмечал один из дирижеров этих процессов Д.Мануильский — была политическая целесообразность. Дальше «шли» меньшевики, левые, правые эсеры, анархисты. Их вина состояла лишь в том, что они в силу своих мировоззренческих убеждений не воспринимали, да и не могли воспринять созданную большевиками на крови модель существующего общества.
Своеобразным вызовом украинской интеллигенции стал процесс «Киевского центра действий», проведенный в Киеве в марте-апреле 1924 года. Среди тех, кто попал под карающий меч советского правосудия, был видный ученый, академик Н.П.Василенко. И пусть наказание в конечном итоге не было столь суровым, оно продемонстрировало независимым в своих суждениях интеллектуалам, кто теперь определяет и будет определять их образ мышления.
Не послушались. Ну и ладно. В спецслужбах созрела новая «заготовка» — процесс «Спілки Визволення України». И фигуранты были подобраны идеально: академики Сергей Ефремов, Михаил Слабченко, профессор Иосиф Гермайзе, дочь известного украинского драматурга Мария Старицкая- Черняховская. Два академика, пятнадцать профессоров высших учебных заведений, три писателя, одиннадцать школьных педагогов, один геолог, один священник УПЦ, пять редакторов, два юриста, один библиотекарь, два кооператора, два студента — всего 45 человек. Для каждого из них нашлась своя роль в исполнении этой трагедии или, вернее, судебного фарса.
Готовился в 1931 году еще один показательный процесс — «Украинского национального центра», главным фигурантом которого должен был стать выдающийся украинский историк, государственный и политический деятель М.С. Грушевский. Но что-то, очевидно, в системе не сработало. Грушевского, хотя и подкошенного обстоятельствами, отпустили, а сам процесс, без особой огласки, проводили уже с другими действующими лицами. А может быть, дело совсем не в сбоях в системе? Просто власть, сорвав последние лоскутки демократии, решила не церемониться со своими идеологическими противниками. К чему эти игры с защитниками и обвинителями, свидетелями, когда уже в годы гражданской войны был опробован надежный механизм внесудебных репрессий. Теперь судьбы людей решали «тройки», «двойки», «особые совещания». Военная коллегия Верховного Суда СССР под председательством В.Ульриха, лишь ритуально имитирующая судебные заседания, была не чем иным, как инквизицией, произвольно, с оглядкой на Кремль, интерпретирующей право.
Даже сегодня, за десятилетие независимости Украины, испив наполненную до краев чашу правды, переворошив груды ранее засекреченных материалов, нельзя без волнения воспринимать сухую и в то же время такую красноречивую статистику, прошедшую катком по простым человеческим судьбам. В 1935 году в Украине было арестовано 24934 наших соотечественника, в 1936 году — 15717, в 1937 — 159573, в 1938 — 108006, в 1939 — 2458, в 1940 году — 44303. Таким образом, только во второй половине 30-х годов в тюрьмах и лагерях оказалось около 355 тысяч граждан Украины. Возможно, на фоне тех многомиллионных показателей, представленных рядом зарубежных ученых, эти цифры не кажутся впечатляющими, однако они свидетельствуют о тех величайших потерях, которые понес украинский народ, шагая по пути строительства социализма.
Не стоит думать, что политические репрессии коснулись лишь политических противников правящей партии или тех, кто, неожиданно прозрев, осознал всю пагубность «начертанного» пути. В числе других они коснулись и рабочих, которым за малейшее нарушение трудовой дисциплины, вынужденное отклонение от технологического процесса навешивался ярлык «вредителя», «участника контрреволюционной организации», а то и «шпиона, пособника мирового империализма».
Особенно в ходе социалистических преобразований пострадало украинское крестьянство. Смерч коллективизации не только лишил его сильного, устойчивого хозяйства, не только разрушил веками сложившуюся на селе структуру, а и превратил многих хлеборобов в изгнанников. Только в 1930—1931 годах из Украины было депортировано 63817 семей. Даже по самым скромным подсчетам, число выселенных на север, Урал, в Западную и Восточную Сибирь, Якутию и на Дальний Восток составляет около 300 тысяч человек.
А чего стоят операции по очищению пограничных полос, когда без всяких обвинений, необходимой аргументации огульно выселялись граждане польской, немецкой и других национальностей. По данным НКВД, только в феврале — марте 1935 года из пограничных областей было выселено 4769 польских и немецких семей. Не менее интенсивно проводились подобные операции и в последующие годы.
Под стать политическим репрессиям и перманентный голод, который в 20—30-е годы то затухал, то вспыхивал с новой силой. Какой бы не была экономическая подоплека, господствующая власть стремилась не упустить важнейшей для себя политической цели — разрушить индивидуальное крестьянское хозяйство, загнать крестьянина в колхоз, искусственно оторвав от земли, бросить его в шахты, поставить у станков на фабриках и заводах. Своего апогея голод на Украине достиг в 1932—1933 годах, когда, цитируя официальные документы того времени, из «отдельных фактов недоедания населения» он вырос до уровня национальной трагедии. Не будем будоражить воображение читателя жуткими примерами вымерших или полувымерших сел, фактами каннибализма, когда мать, спасая всю семью, приносила в жертву младшего из своих сыновей. Пример хрестоматийный — блокадный Ленинград меркнет перед тем, что пережила в эти страшные годы Украина. Даже по самым минимальным подсчетам потери украинского народа в 1932—1933 годах составили около 3 млн. человек.
Все это — ничем и никогда невосполнимые потери. Но нельзя не сказать еще об одной потере, которая во многом определила наше сосуществование. Своей необузданной жестокостью, отсутствием нравственных начал система раздавила самое главное в человеке — его чувство собственного достоинства. И, может быть, поэтому мы так горячо восхваляли вождей, свергая их после очередного принятого партийного решения. И, может быть, поэтому из зашторенных окон мы наблюдали, как шли в лагеря Василий Стус, Алексей Тихий, Николай Руденко, Николай Литвин и Вячеслав Черновил; шли только для того, чтобы вернуть нам это достоинство.
Не будем лукавить: выдавить из себя раба не поможет ни Акт о провозглашении независимости Украины, ни какой бы то ни было президентский Указ. Покаяние приходит с годами. А свобода — результат, прежде всего, внутренний.
