Наверное, многие отметили мнение Путина (высказанное им на «старте» избирательной кампании — в ходе встречи с доверенными лицами) о крахе СССР как об «общенациональной трагедии огромного масштаба». «Есть и определенные плюсы состояния, в котором мы находимся», — добавил российский лидер. По его мнению, для России этот плюс заключается в том, что «она должна перестать быть дойной коровой для всех и каждого». «Мы выполняем требования наших партнеров, учитывая их интересы, и вправе требовать такого же учета наших интересов с их стороны», — подчеркнул Путин. При этом он отметил, что для интеграции стран СНГ «есть все, чего нет у других регионов мира, где идут интеграционные процессы: русский язык как язык межнационального общения, похожий менталитет, общая история, личные связи». Как оценивать подобный пассаж главы соседнего государства — как «дань» настроениям электората накануне выборов или же речь идет о российской политике следующих четырех лет? Об этом — в комментариях экспертов.
Глеб ПАВЛОВСКИЙ , президент Фонда эффективной политики (Москва):
— Речь идет, прежде всего, о политике национального государства. Буквально накануне этого выступления Путин сформулировал понятие «российской нации». Это произошло впервые в нашей политической практике. В Украине это принятая формулировка, а у нас она была непринята. Прежде он не употреблял этого слова по отношению к гражданам России, не говорил, что они все вместе представляют собой многоязычную российскую нацию. В связи с этим Путин подчеркнул, что Россия является национальным государством и, естественно, будет соблюдать свои национальные интересы и добиваться взаимовыгодных условий сотрудничества. Но, помимо взаимовыгодного союза, у России есть цель. СНГ, в частности, является фактором стабильности на постсоветском пространстве, и несомненно Путин будет добиваться, чтобы любая трансформация (а все постсоветские страны находятся в состоянии демократической трансформации, просто все на разных фазах этого процесса и развивают разные модели) проходила мирным путем, а не путем переворота, внешних влияний и революций. В этом смысле мессидж Путина — это мир и прогресс на постсоветском пространстве.
Что касается России, то мы, как и любая страна, особенно находящаяся в состоянии экономического роста (Украина тоже, насколько я понимаю, относится к странам позитивного экономического роста), должны обеспечить доступ максимального количества граждан к благам этого роста, чего Путин и будет добиваться. То есть надо расширить массовую базу государства, если оно хочет действительно быть демократическим, материализовать Конституцию. Он поставил задачу расширить отношения доверия между обществом и государством, в связи с чем упомянул гражданское общество как сферу, где должно осуществляться взаимодействие того и другого. Для нас очень важно то, что Путин подчеркивает: будут проводиться новые реформы не против бюрократии, а совместно обществом и государственными институтами.
Хотел бы еще раз подчеркнуть, что в отношении наших союзников Путин не сформулировал какого-то изменения курса.
А что касается развала Советского Союза, то Путин никогда свою позицию не менял. Он считает абсолютно закрытым вопрос о возвращении к Советскому Союзу (любимая тема коммунистов). Однако он считает незакрытым вопрос, как именно осуществлялся выход из СССР и как именно обращались при этом с демократическими процедурами. Путин оценивает распад СССР как драматический и революционный процесс, за который была заплачена высокая цена. Но для него, конечно же, основной государственной ценностью является Россия и упрочнение ее позиций в мире.
Вадим КАРАСЕВ , директор Института глобальных стратегий (ИГЛС):
— Этот фрагмент из презентации новой программы действий Путина зарегистрировал новые подходы в российской политике на постсоветском пространстве. И, в некотором смысле, перезаявку позиций и инструментария России в двух- и многосторонних отношениях с постсоветскими государствами. Если в начале своего первого срока Владимир Путин был сосредоточен, скорее, на инвентаризации и аудите всего околороссийского (постсоветского) пространства и методичном и непоказном прощупывании способов «реорганизации» последнего, то к концу первого срока, учитывая комплекс внутри- и околороссийских обстоятельств и более четко обозначившуюся динамику ориентаций постсоветских государств, российское руководство обнаружило, что никакая прагматика не заменит стратегию. Обобщенно — политика «нового» переизбранного Путина — это более активный переход от «прагматичной» к целеустремленной и проективной политике (например, проект реорганизации постсоветского пространства — ЕЭП — масштабные и не последние стратегические инициативы России).
Очевидно также, что российское руководство все меньше будет склонно верить на слово старым и, тем более, новым элитам постсоветских государств, пассивно наблюдать за их «многовекторными колебаниями» и платить (в любой форме) за показную политическую лояльность. Финансовые и экономические рычаги (главное оружие — транспортировка энергоресурсов) будут задействованы по полной программе (что уже почувствовал непредсказуемый Лукашенко). Россия ощущает себя экономически сильной относительно других постсоветских стран и способной в случае необходимости диктовать условия политэкономических сделок постсоветскому миру.
С другой стороны, это можно рассматривать и как признание относительной экономической силы ряда постсоветских государств-партнеров России, «кредитная история» которых становится все более надежной и оптимистичной. Сильным не прощают не только силу, но и долги. Возможно, в подтексте «фрагмента речи» о «дойной корове» содержится признание об отказе от геополитического патернализма на постсоветском пространстве.
