Это событие произошло в сентябре 1960 года в одном из сел Днепропетровской области в период сельхозработ, на которые по традиции ежегодно отправляли горожан и, в первую очередь, студентов. В этом колхозе все было не так, как в других. Во-первых, полное отсутствие в хатах селян электрической энергии, во-вторых, минимальное количество сельхозтехники и абсолютное преимущество гужевого транспорта над автомобильным, в-третьих, несмотря на первых два обстоятельства, достаточно высокий для тех времен уровень демократии.
Итак, примерно через две недели после достаточно добросовестной работы на колхозной ниве, нас, студентов, пригласили на колхозное собрание. Это еще одно существенное отличие. Обычно на такие мероприятия студентов никто не приглашал. На этом собрании поражал непривычный для тех времен уровень откровенности селян, которые жили при керосиновых лампах. Возможно, это были первые плоды оттепели хрущевских времен, а может быть остатки демократии времен казатчины и УНР, которые власти не удалось полностью придушить, и которая пыталась силой привести человечество в «светлое будущее». Выступающие ругали председателя за то, что не обеспечил обещанные полтора рубля за трудодень, ругали местного участкового, который вместе с зоотехником умыкнул колхозного поросенка, ругали даже секретаря райкома за то, что тот, имея собственную жену, положил глаз на местную красавицу — супругу кладовщика. Но все это выглядело как-то интеллигентно. Вся эта свара была лишена оттенков пошлости. Скажем, одна женщина укоряла своей сотруднице, что та не гнушается ненормативной лексикой и работает с ленцой, такими словами: «Она высшую математику хорошо знает и материализм, а как на работу, так не дозовешься». И вообще, глубинный украинский язык, еще не исковерканный суржиком, нас, выросших в почти полностью русифицированном городе под влиянием матерных слов того же российского происхождения, зачаровывал и убаюкивал. Лично я, этнический украинец, но россиянин по месту рождения, ощущал себя словно в другом измерении, одновременно таком далеком и, должно быть на генетическом уровне, чувствовал таким родным. Я до сих пор скучаю по тому собранию, первому ростку демократии, а возможно и предвестнику нашей независимости.
