В глухой Слободке Сатанивской — новость, которая «тянет» на сенсационную. С тех пор, как в село приехала интернациональная семья (она — украинка, он — итальянец), купила ветхую хату с садиком и огородом, прошло месяца три, однако преобладающее здесь пожилое население и до сих пор не устало обсуждать очень нерядовое событие, присматриваться, как супруги обустраиваются, приспосабливаются к этим условиям.
Чернявая женщина бальзаковского возраста по имени Галина ласково смотрит на своего 57- летнего Франко. Счастлива, что муж не заболел ностальгией, как она там, в далекой и теперь близкой Италии. «Увидели бы, как он припал к земле, когда услышал, что она — наша. Залился слезами, словно малый ребенок. Так мой дорогой Франко расчувствовался». И все ему, Франкo, тут нравится. Уже понемногу говорит и даже пишет на украинском языке. Поэтому понимает, о чем рассказывает его жена, охотно соглашается со сказанным.
Галина по профессии — учительница биологии и химии. Сразу ее личная жизнь не сложилась: «Была двенадцать лет без мужа с двумя детьми на руках. Дочь, зять уже учились в клинической ординатуре, сын — студент... Нужно было им как-то помогать материально. Ну, не из пенсии же». О том, что поедет на заработки куда-то за границы Родины, решила окончательно и бесповоротно: «Я планировала, что поеду в Грецию, где моя двоюродная сестра устроилась. Выучила греческий, но не смогла визу получить». Искренне радуется, что в ту страну ей была дорога закрыта. Считает, что это ее женская судьба именно так распорядилась: «А иначе не встретила бы своего Франкo». И вообще, мол, все шло через несчастья, лишения, отчаяние, оскорбления, разочарование, неверие, но к тому, чтобы Галина, наконец, нашла свое счастье. Вспоминает: «Когда-то давно мне гадалка нагадала, что будет бракосочетание и смерть в один день. Так оно и вышло».
Небось, не сам человек ходит, а судьба его водит. Что же касается смерти (ничего не сделаешь, человек рождается, чтобы умереть), то в тот же день, когда Франко сделал предложение Галине и устроили помолвку, не стало его мамы Марии, за которой она, Галина, ухаживала за 400 американских долларов в месяц. Помнит, не забывает, что пожилая Мария очень переживала за своего сына Франкo: «Он остался вдовцом. А в Италии одному очень тяжело прожить. Но Мария была свидетелем нашей помолвки. Дождалась, видите ли, успокоила свое сердце и отправилась в иной мир».
Это уже потом, когда на берегу времени останутся сознательные и несознательные решения, события, вспоминают об обстоятельствах — счастливых и не очень счастливых, случайных и закономерных. «Мне же не сразу выпало за Марией ухаживать... Ехали из Хмельницкого микроавтобусом — одиннадцать пассажирок, среди которых и я, горемычная. Ехали через Польшу, Германию, Австрию. Прибыли в Италию, не запомнила даже, как тот город называется. Все едут оттуда дальше, до Неаполя. Как услышала, что оттуда до Неаполя девятьсот километров!.. Ну, думаю, не доеду туда, куда все. Потому что сильно устала, изнервничалась. Было девять вечера. Иду на вокзал. Еще дома взяла номер телефона Гали из Тернополя. Она в городе Местре работает. Купила билет до Местре. Прибыла, звоню по телефону Гале. А она: «Не выйду, извини. Потому что я на работе. Вот тебе телефон Ларисы, она поможет». И Лариса ответила, что не выйдет, потому что на работе. Я — опять к Гале из Тернополя...»
Еще в Хмельницком одолжила денег у людей — на дорогу и на трудоустройство. «Прейскурант»: «Наши там, в Италии, устраиваются на работу за четыреста долларов. Галя сказала: давай деньги, будешь за дедом за столько же, за четыреста долларов, ухаживать. В городе Трелизе. Подопечному — восемьдесят лет, вдовец. И что бы вы себе думали? Ко мне — с претензиями. Понимаете, по-видимому, с какими претензиями. Я пожаловалась его дочери. Она меня вроде бы поддержала. А утром все трое его детей собрались. Говорят: «Ты — свободна!». Вышла из дома. Пять часов утра. Дождь льет как из ведра. Куда же мне идти? Что же делать на чужбине? Плачу, словно Ярославна. Может, помните: «Сумує, квилить, плаче рано...» Вспомнила и Горбачева с его перестройкой, и Ющенко, и Кучму, и Тимошенко, и весь загнивающий капитализм. Как, спрашиваете, вспомнила? Злыми словами, а какими же еще?! Имею в кармане лишь четыреста долларов, чтобы опять работу купить. На вокзале много таких же несчастных, как я. Слышу, что все говорят о каком-то каритас в Венеции. Спросила у одной женщины, что это все говорят «каритас, каритас»? Ответила, что это столовая для бедных. Куда все, туда и я. Нас встретила игуменья, а с ней — монашка. Кого там только не было! Албанцы, турки, болгары, россияне, белорусы, сербы, хорваты, но больше всех — наших...»
Венеция произвела на Галину незабываемое впечатление. Запомнила: «Был тихий ласковый вечер. А у меня слез, словно воды в речке, по которой месяц ясный плывет. Такая тоска взяла, что прямо дышать не дает. Я громко запела: «Місячна доріжка край воріт...» Я, чтобы вы знали, дома так не пела, как в Италии». Месяц — фольклорный символ печали: «Ой місяць ясний, який ти прекрасний, який мій талан нещасний...» А вот и эта песня из «итальянского репертуара» Галины: «Пливе місяць, пливе ясний...» Мол, «не зразу сонечко заглянуло у віконечко».
Франко де Марки внимательно прислушивается к волнующему рассказу своей жены. Все понимает. И слова, и чувства. Невысокого роста, худощавый, живо отвечает на ее вопросы о том, как правильно называются населенные пункты, в которых пришлось побывать Галине раньше, чем она его, Франко, встретила. Он уже давно все знает, но опять и опять проявляет оживленный неподдельный интерес к тропинке-дорожке, которая вела Галину к нему одному. Сворачивала в разные стороны, терялась в чащах мегаполисов, но не потерялась, чтобы они все-таки встретились, стали на рушничок в загсе в Хмельницком и заверили друг друга, что дальше дружно будут идти вместе. Будут делить радости и печали там, где «місячна доріжка край воріт».
Тогда же Галина не думала, что встретит Франко. Она была в поисках работы: «Там, в каритасе, как-то ко мне обратилась одна женщина. Она — из Кривого Рога. Говорит, что ее не приняли на работу, а меня, может, и примут. Там такая ситуация сложилась, что за Марией, матерью Франко, ухаживала женщина, у нее — билет на самолет, чтобы домой вернуться. Это — в Виладжио Виори. Село Цветов — так это название на наш язык с итальянского переводится. Расположено в двадцати километрах от Венеции. Да, Франко? Села я в седьмой номер автобуса, который привез меня в Виладжио Виори».
На том решающем этапе прошедшей жизни Галине де Марки запомнились все подробности: «На шестом этаже жилого дома меня встретила блондинка по имени Оксана. Она — со Львова. Говорю ей, что я и есть Галина, которая желает работу купить. А она: давай быстро деньги, потому что через двадцать минут мой самолет отправляется в полет. «Горит» билет. Взяла четыреста долларов и исчезла. С ней я больше не встречалась никогда. А в квартире меня встретила Карла, сестра Франка. Сообщила, что я буду ухаживать за ее мамой Марией. Испытательный срок — неделя. Я пошла за Карлой в спальню. Там — две деревянные кровати, на одной была пожилая женщина. Седая-седая. Она была после инсульта».
С Франко Галина не сразу же познакомилась-подружилась. Но трудоустройство без него не состоялось бы. Галина рассказывает: «У Марии четыре сына и две дочери. Чтобы остаться на работе, я должна всем понравиться. Ой горе мое: самому младшему сыну Алиджи почему-то не понравилась. Но все ждали, когда приедет Франко. Что не говорят, я все делаю. Я же проворная в работе. До меня за Марией четверо ухаживали, я была пятой. Разные были. Одна даст лошадиную дозу снотворного, чтобы спала подопечная, не надоедала, другая еще какой-то вред сделает. Почему, спрашивают, кое-кого из наших там бьют и даже убивают? Потому что не все с добрыми намерениями на заработки отправляются. Да, все в семье ждут, когда же приедет Франко. А он всегда приезжал в одиннадцать автобусом из города Болонья, который в двухстах километров от Виладжио Виори. Мария как раз отправила меня в магазин за молоком. Я, словно ветер — туда и назад. Возвращаюсь, а он уже дома. На кухне сидит. Таким, как вот он, представляла себе Робинзона Крузо. Господи, такой заросший!..»
После этого Галина почему- то вспоминает не о Франко, а о его маме: «Мария просила меня, чтобы пела ей «В’ється, наче змійка, неспокійна річка». Все ее интересовало. Расспрашивала, что это такое — колхоз, о социализме... Ну, а Франко три раза приезжал, но ничего мне не говорил. Уж потом, в четвертый раз приехал и пригласил меня на экскурсию в Венецию».
Вместе с Франко она увидела не ту Венецию, какой впервые увидела эту жемчужину сама в минуты отчаяния и несказанной тоски: «Венеция это сказка нерассказанная. Везде вода, старинные скульптуры...» Одно слово, в этот раз уже все было по-другому, все содействовало признанию: «Здесь-таки он и предложил мне руку и сердце. А я? Это было так неожиданно для меня. Ответила, что приехала, чтобы заработать, а не для того, чтобы выходить замуж. Если нет, говорит, значит — нет... В другой раз приехал и опять — о своем. Я же за этот период все взвесила и сказала: если поедешь со мной в Украину, то принимаю предложение».
Потому что там, в Италии, жила в ней и эта песня: «На Україну повернусь...» Галина вспоминает о Венеции, но не забыла, что в Италии вместе со своим Франко ходила к памятнику В. И. Ленину: «А как же, положили цветы благодарности к монументу Ильичу. Там, чтобы вы знали, и улица Ленина есть». Франко двенадцать лет своей жизни служил в полиции: «Патрулировал порядок в Венеции. Из лодки, не из машины — в Венеции автомобилей нет». Однако отставной страж правопорядка в Италии был и остался преданным идеалам марксизма-ленинизма. «В его семье все — коммунисты», — с гордостью заявляет Галина.
Не отводит от своего итальянца кротких глаз. Похоже на то, что их судьбы соединили в одну и идейные убеждения. Потому что и она, и он говорят о том, почему им не по вкусу этот капитализм. Рассказывают: едешь дорогами Италии — везде тополя, тополя, тополя. Как будто в природе других деревьев нет. Она обратила на это внимание и спросила у своего Франко: почему так? Услышала, что это дерево служит сырьем для бумажного производства. Вспоминают о массовой забастовке в Риме, в которой участвовали ...
Вон оно что, оказывается. Франко поехал с Галиной на руины социализма, где на его пенсию можно жить и горя не знать. Купили старую хату на высоком берегу Збруча. Выйдут за порог — любуются прекрасными пейзажами. Со двора просматривается лес, где шумят реликтовые деревья. За домом — приусадебный участок. Аж 66 соток! Земля здесь еще не приобрела ту цену, которую на самом деле имеет. Поэтому Франко не верит, что это — его. Вдохновенно трудится на своих сотках с раннего утра до позднего вечера. Выкорчевал старые деревья в саду, посадил новые, молодые — ждет урожая персиков, абрикос, груш, яблок. «Копает, полет — ухаживает за культурными растениями в огороде», — хвалит Галина своего дорогого мужа за хозяйственность и трудолюбие.
То, что село, в котором они строят свое семейное гнездо, еще не имеет так называемой социальной инфраструктуры, не испугало и ничуть не разочаровало итальянца. «Сел в машину, поехал в райцентр, где купил все торговые и бытовые услуги», — говорит итальянец с оптимизмом. На месте старого дома, из которого ушли на вечный покой две пожилых сестры, Франко планирует построить дом, к которому подведет воду и газ. Он поладил со взрослыми детьми Галины, которые остались в Хмельницком. Иногда звонит по телефону своим детям в Италию.
Как сообщила корреспонденту «Дня» заведующая отделом загса Валентина Орехова, много таких браков регистрируется в Хмельницком: «Наши женщины всех очаровывают. Итальянцев, немцев, французов, чехов, австрийцев, бельгийцев, венгров... Здесь, в Хмельницком, вступают в брак, потому что у нас — меньшие расходы, чем у них. Но едут за своими мужьями «назад». Галина де Марки — первая женщина, которая вернулась домой вместе с мужем-иностранцем».
Она же, Галина, считает, что обратный процесс еще только начинается: «А я легкая на почин!»
