Что-то случится, кто-то скажет слово — и, спустя некоторое время, вызревает у нас мысль. Год назад, во время круглого стола в редакции газеты «День», когда в разговоре о Подляшье мы обсуждали события 1917—1921 гг., пани Лариса Ившина задала вопрос: «А почему у нас, украинцев, не было своего Пилсудского?». В этом году, в 80-ю годовщину целого ряда событий, начатых образованием в марте 1917 г. Украинской Центральной Рады, этот вопрос вполне актуален — почему Пилсудский, возглавив Польское государство, сумел защитить его самостоятельное политическое существование, да еще и присоединил при этом кусок этнических земель Украины, Беларуси и Литвы, а Грушевскому и Петлюре оказалось это не по силам? Не удалось даже повторить половинчатого успеха Хмельницкого — образования под чужим протекторатом автономной Гетьманщины (кто- то может сказать, что таким образованием стала организованная большевиками Советская Украина, но она была, скорее, следствием половинчатости успеха ленинской идеи построения «государства крестьян и рабочих», которое, невзирая на последующие перестройки: сталинскую — террором и горбачевскую — гласностью, все же развалилось).
Если нет намерения рассматривать подробности исторического календаря, то общий ответ может быть очень простым — после завершенного в 1795 г. раздела Речи Посполитой (кстати, с русской стороны трактат с Пруссией и Австрией подписывал малорос — канцлер царицы Екатерины и светлейший князь Александр Безбородько) поляки стали нацией без государства, однако сохранили свою аристократично-шляхетскую политическую элиту, превратившую ХIХ век в эпоху борьбы за восстановление национального суверенитета, а в 1918—1920 гг. сумевшую ангажировать на эту борьбу народные массы. Украинцы же на рубеже XVIII— ХIХ ст. превратились в почти полностью лишенный национального инстинкта этнос («малоросское племя»), а век романтизма и национализма стал эпохой борьбы небольшой группы интеллигенции за зарождение самой нации, которая не закончилась и тогда, когда Первая мировая война превратилась в борьбу за новую политическую карту Центральной и Восточной Европы. Это несовершенство украинского нациосозидания, с его пропастью между надеждами и нуждами и возможностями мобилизации народа, именем которого провозглашена сначала автономия Украинской Народной Республики, а впоследствии и ее государственный суверенитет, превратило всю нашу дальнейшую историю в сплошной кошмар.
Все же история, какой бы она ни была, останется вычитанным из книжек рассказом, как сказка о Змее Горыныче или железном волке. А мое Северное Подляшье оставалось в стороне от величественных и трагических событий — Освободительного движения, Голодомора, борьбы УПА. Эмоции, бурлившие в те времена, не передавались нам с рассказами дедов внукам, не «смотрели в глаза» сквозь вписанные в историю знаковые места родного пейзажа. Поэтому как бы парадоксально это не выглядело, темные страницы украинской истории прошлого века мне пришлось прочувствовать не на украинской земле, а забравшись в августе прошлого года аж под столицу Великопольщи — Познань. Там, неподалеку г. Слупца, расположен погост, на котором похоронено несколько тысяч украинских солдат — петлюровцев, которых в 1921— 1923 гг. интернировали в лагере в Стрилкови (Strzalkowo). Погост больше километра в длину и ведет к нему полная выбоин грунтово-болотная дорога — среди вспаханных полей и многогектарных посевов свеклы. И сам погост многогектарный, ведь там покоится около 8 тыс. солдат. Этот лагерь был заложен немцами еще в 1914 г. для пленных российской армии.
Над стерней и свеклой я увидел квадрат буйной зелени, с кустами и деревьями, закованный в бетонный забор. А среди этой зелени белел памятник с восьмиконечным крестом — словно светился под августовским солнцем в праздничный день, ведь был праздник Преображения Господнего. Это был одинокий часовой над тысячами зарытых в чернозем.
От металлических ворот с надписью «Cmentarz wojenny» к бетонному памятнику-кресту проведена дорога из бетонных плит — прорублена в зелени. А кругом трава, кусты, липы и тополя. Эти деревья выросли из казацкой крови. Надо всем этим еще и пенье шумных птиц. Но птичий гвалт только подчеркивал тишину безлюдья. Казалось, что физически слышу заупокойную молитву и ощущаю благодарную память потомков: страдание, одиночество, тоска, или даже страх, не чуждый и героям... Казалось, что все это поднимается невидимым туманом с земли, уползает полями сонных трав, простирает лапы из стеблей зверобоя. Это ужас, которым был пронизан воздух, которым наполнялась голова... Хотелось бежать... Но от прошлого — не убежишь!
Все-таки могилы тех, кто двинулися «в бой кровавый от Сяна до Дона» и погиб в боях, — не причина лить слезы, ведь по их реке ни один народ не доплыл до будущего. Не за то ведь поднимались они лицом к лицу со смертью, чтобы мы плакали, а за то, чтобы жили мирно и радостно...
Как без крови и боли не рождается ребенок, так без страданий и крови, пролитой в боях, не рождается полноценная нация. Кровь героев — это спай для здания свободы, это дрожжи, на которых пышно вырастает насущный хлеб родного слова, песни и национального духа.
Приходите на святые места памяти, потому что именно нашей памятью души предков утоляют свою жажду и голод!
