Ужанская долина раскрылась к небу цветом и зеленью. Село Горбок на холмике. Венерин холмик Ужанской долины. На одинокой горе, на самой верхушке — высокое дерево.
— Это церковь, — говорит сын.
— Не церковь. Это просто высокое дерево, говорю я.
— Нет, наверное, церковь, — не соглашается он.
И читает комиксы о микки маусах, которых навезли сюда из Америки, и они оставляют Украину без урожая. Антинациональные и противные микки маусы, но комиксы о них интереснее национальных об оборотнях.
Наши оборотни хорошо разбираются в иерархии, и поэтому хорошо живут в материальном плане. В духовном — хуже. У кое-кого есть сексуальные и патриотические проблемы — они любят кого-то отдельного или эту несчастную Родину, а людей — не очень. Разве, если они...
Это такой интересный бартер: ты отдаешь свою любовь, когда тебя любят; когда же тебя не любят — ты свою любовь не отдаешь. Был такой волшебник Иисус Христос. Он отдавал другим свою любовь первым. Но это нетипично. Ремесленники сделали много распятий с ним, на них молятся толпой, а когда рядом умирает какой-то бедняга — его не видят. Хотя в нем также Иисус Христос. Живой. Еще более явно выраженный, чем деревянная копия при дороге.
Волновая бесконечность времени волнует. Нам тепло жить в Ужанской долине, и когда нет мяса — едим щавель, когда нет возможности напечататься в международной газете «Карпатський галас» — печатаемся в «Картинках Закарпаття» или на машинке.
Со временем у нас что-то начинает болеть, мы за большие деньги, со своими бинтами и шприцами, ложимся сдуру на операционный стол, а потом годами чешем шрамы и пессимистически думаем о смерти.
Хотя, как говорил художник Мирослав Ципле, только она, в общей вышивке жизни, естественна. Размножение, которым спонтанно, под курево и питье, занимаются люди — неестественно... Дети, робинзоны и пятницы на безлюдном (или больше того — бездушном?) пространстве Украины — тому свидетельства.
Мы любим не так детей, как ту работу. А в какой форме, немного спустя, будут заниматься этой же работой дети, — родителей не волнует. Вымирание, больше вырождение, нашей Украины очевидно. Одни размножают обкуренных сигаретами детей, другие — партии, группы. И снуют по улицам закомплексованные люди с дермантиновыми папочками или такие, которые хотят притвориться приобщенными к крутому бандитизму, но «стреляют» стеснительно на сигарету.
Вот разве партии.
Хотя с ними в умах народа неоднозначно. Когда-то, помню, шел по улице Победы весь в черном, постриженный «налысо» (чтобы не потеть на тренировках), в черных очках с маленькими стеклами. Дед, где-то из Великоберезнянщины, с ненавистью посмотрел на меня, прошел для безопасности несколько десятков метров, оглянулся и плюнул. Я, по-видимому, ассоциировался в его уставшем воображении с украинской мафией, которая не дает дохнуть на белом свете.
Теперь, сообщил мне как-то областной депутат Н., не верят и ненавидят всех в галстуках.
Лысые, как и положено, стали туда, куда нужно, — кто в попрошайки, кто в общие и одиночные камеры.
Но партии определенный процент людей уважает, и охотно выдвигает из своих масс активистов на презентации и конференции.
Идя навстречу очередной конференции, обычно думают о ее кульминации в лучезарном ресторане и эпилоге — хмельном возвращении в дармовом транспорте домой, когда планы партии сполна, на все сто процентов, становятся планами народа.
Народ в веселом автобусе торжествует и верит, хотя утром, на похмелье, некоторые меняют свое мнение. Не навсегда, впрочем. До очередной или внеочередной конференции с кульминацией и эпилогом.
Следует отметить: чем чаще проходят массовые форумы, тем более прочные позиции партии. Потому что ее члены набираются в ресторанах сил, и у них все больше и больше здорового духа.
В одном из городов закарпатской долины проходила конференция. Были представлены почти все районы, кроме тех, где в связи с экономическими реформами не оказалось ни одного исправного автобуса. Слабо выступал партийный председатель, члены бюро и желающие. Регламент выдерживался. Все жадно смотрели не на краевого лидера, а на республиканского. Красной нитью (не симоненковской и даже не ленинской. — Авт. ) через все зачитанные записки и экспромты проходило:
— Все члены, а тем более руководители партии, должны быть обеспечены работой и чувствовать себя материально уверенно.
Пылкую речь начал «центровой» руководитель. Все восторженно, выпятив грудь, выпрямив спины, сияющими глазами смотрели на него.
— Что касается материального обеспечения? — задумался вслух он. — Это легко решится...
Все еще больше потянулись в его сторону, даже заскрипели стулья, как чумацкие возы, когда довольные чумаки везли из Крыма много соли для родного народа.
— ... если вы разбудите народ, — продолжал председатель, — соберете 150 гривен членских взносов, напечатаете на них листовки, люди узнают о наших прекрасных целях. Вступит в ряды еще 100 человек. А это еще 100 гривен. Так постепенно и решим дело с материальным обеспечением наших дорогих партийцев.
Все погасли, словно накачанные резиновые куклы, из которых внезапно на треть спустили воздух.
Предложений с мест о перестройке партийной работы больше не поступило. Маленький буфет с несколькими бутербродами на каждом столе и щепоткой растворимого кофе в каждом стаканчике добил всех. «Даже по пятьдесят не дали», — прозвучала реплика.
Все тоскливо стягивались к партийному транспорту. Ждали вожаков. Их все не было.
— Жрут с верховным начальством, — допустил кто-то.
— Точно, — с болью сказали из группы.
— Я видел, в какой они ресторан шли, — сказал один партиец. — Побегу проверю.
Через пять минут вернулся — вспотевший, запыхавшийся, с улыбкой Сатира:
— Сидят. Уже все красные, как шаровары. Подали первое. На столах тарелки с холодной закуской. Дыни.
— Так подло дыни есть? — сказала молодая женщина с печально опущенными уголками губ. — Надо совесть иметь. Они же очень дорогие!
— Партийная казна выдержит, — сказал дядя, на вид — сельский бухгалтер.
— А что они пьют? — спросил у «разведчика».
— О, я и забыл сказать вам. Водку «Шустов», пиво и кока-колу.
— Шустов!.. Дусту бы им, дусту, — сказал бухгалтер, и я заподозрил, что он имеет отношение к сельхозхимии.
Опять отправилась в путь разведка. Усиленным составом. Втроем.
Возвращение их мало кого утешило, потому что они сказали:
— Уже галстуки сняли и расстегнули рубашки. А второе на таких больших блюдах, как полная луна. И мяса так много.
Воцарилась молчанка.
Ею встретили вожака и заместителя, которые, игриво жестикулируя, шли по улице, по которой ветер анархически катил обрывки воззваний и прокламаций.
В автобусе один из активистов не выдержал при опоздании нескольких однопартийцев.
— Не спешите! — надрывно закричал он. — Вы из Ужгорода, а мне на электричку в Великий Березной... Я ужгородские звезды, падлюги, считать не собираюсь!
Партия понуро разошлась до следующей конференции...
Заранее было ясно, что дойдут не все.
Где-то на дне колодца моей души задрожала тоскливая нотка (ничего общего с тоской по Советскому Союзу и КПСС она не имеет. — Авт. ).
«Будто ничего и не случилось — погибла Отчизна... ее хотелось, как жену («О, Русь моя, жена моя» у Александра Блока), и вдруг ее, заветной, не стало. Мы сначала начали плакать, а потом подумали: «Зачем?»
Зачем плакать о том, что никогда в мире не состоится?
Можно подумать, что США состоялись... Едят разве что много, из- за чего игнорируют презентации партий... Хорошо, но на вид оттуда все, будто из «зоны»: жадные, зашмыганные, противные. Потому что много секса, но без смысла...
Поляки разве и греки. Но они почему-то равняются молитвенно на США, хотя я, украинец, молитвенно прошу порой политического и душевного убежища у них:
— Вы же состоялись, а нам вот не повезло!..
«Тут свині всі прийшли з грішми.
А гроші що? Одна розпуста!
За ними темно так і пусто,
Що сором бути між людьми.
Люблю я більш адмінлюдей!
Кого ж в пустелі цій любити?
Бо любиш — будешь добре жити
Наперекір до всіх смертей...»
Я ездил, в роли молодежного журналиста, в эти, такие теперь зачумленные. Города и села. Были результаты. Потому что была структуризация одной партией и комсомолом. Но недоставало структуризации любовью, злостно не выполнялась позиция «Морального кодекса строителя коммунизма»: «Человек человеку — друг, товарищ и брат». Разве в тюрьмы прибывало братвы, потому что бараны с чистыми анкетами шли в директора и доценты, а мудрецы прозябали, писали за корчагу (большая емкость для вина. — Авт. ) и солонину им диссертации, страдали от милиции и КГБ.
Так и случилось — не стало Союза.
Но что будет с Украиной? Нет той же структуризации любовью. Украинцы из различных партий — уже не братья, а из разных конфессий — и подавно.
Какой там ближний? Ближняя — своя шкура. Общества продажных шкур заполняют пространство.
Старый университетчик горько сказал мне:
— Опять этот Бенага лучший на факультете. Тогда в каждом молодом распутнике, который через окна выскакивал от девчат в общежитии, находил украинского буржуазного националиста. А теперь опять — золотой, первый борец за свободу. Чехвостит всех, кто против Украины.
— Дело не в том, — рассуждаю, — что он «закладывал» нормальных людей, а в том, что не исчез у него рефлекс палача, не пришло покаяние, не распустилась любовь. Это — самая большая беда Отчизны.
Мы привыкли к продажности и чертам поведения пугливой и коварной гиены, как это прослеживается в поведении многих представителей власти, которые всех себя, до последнего потаенного места, отдадут в объятия любого неправедного лидера, чтобы с еще большим эпатажем встречать любого нового. На аэродроме. С караваем еще большего диаметра на полотенце с более яркими узорами. А вокруг в национальных одеждах — студентки, которые пускают к себе за деньги парней, потому что хотят борща, кофе и «Примы» с фильтром.
Мы привыкли к фальши и передергиванию своей истории.
Но действительность ее, как пепел Клааса, когда-то да постучит в наше сердце.
Как бы не было поздно.
Потому что слишком мы уже привыкли к различным видам пресмыкательства, хотя не пресмыкающиеся, а — граждане Украины. Но где гражданское мужество, совесть? Почему слишком уж немалый слой населения из числа лучших сынов народа, подчеркнуто разговаривающий на национальном языке, предает, подло предает свою нацию?
Я не против существования компартии, но мы не осудили главного промаха в недавней советской истории — остатков коммунизма, не осудили, по убеждению диссидентов Суворова и Буковского, его. Это же не устраивало наших старых пауков в новой банке с надписью «Демократия». Против этого был Ельцин. Архивы КГБ не захотел раскрывать и Запад. Это показывает гармонию наших красавцев и их в борьбе против нас, чтобы мы были крепостными и в очередях за субсидиями забыли о свободе.
... Впрочем, довольно этих переживаний.
Пойду отдохну.
Озеро. Высокий и худой мужчина-альбинос с ярким ртом трогает розовым пальцем ноги голубую воду.
У берега то взлезают, то падают со скользкой колоды бедовые мальчишки. При каждой неудаче они ругаются.
Мужчина надувает шею, терпит, а потом вскрикивает:
— А, может, хватит матом? Что — такие взрослые?!
Мальчики вспоминают о детстве и надолго замолкают.
А я понимаю, что подрастающему поколению есть к чему стремиться. Хотя бы к тому, чтобы вырасти, с полным правом ругать колоды в озере и все колодоподобное в окружающей среде.
Грустно в Закарпатской долине.
Надо выбраться в горы.
