Уважаемая редакция!
Очень сожалею, что так поздно познакомился с вашей замечательной газетой. Это даже не газета, а факел среди лжи, убогости, никчемности того, что печатается в периодике. Можно заблудиться, однако случаются и просветы, но их так мало... Спасибо вашему коллективу. Это свежее дуновение ветра. Поздно познакомился с вами потому, что вашей, а теперь и моей, газеты мало в торговых точках. С опозданием, но искренне присоединяюсь к поздравлениям по случаю вашего юного юбилея — пятнадцатилетия. Это юность. Дай Бог вам успехов и воодушевления творить.
Опавшие листья шуршат под ногами... Резные кленовые падают на непокрытую склоненную голову черной неподвижной фигуры. Это запечатлена в граните человеческая память, человеческое горе. Более чем полвека спустя появились по всей Украине такие гранитные фигуры. Это мы, уже второе и третье поколение отзвука Голодомора, поставили памятники.
Мы, дети и внуки наших измученных, но чудом уцелевших родителей и дедов, помним и будем помнить. И вы, потомки, не забудьте и не повторите.
Расстояние измерено десятилетиями, припорошено сединой, затуманено скорбью, однако не забыто, хотя кое-кому очень хотелось, чтобы забыли. Они, «товарищи», все делали для того, чтобы весь народ забыл, вот так взял — и забыл.
Это была реальность, хуже чумы и сибирской язвы, которые свирепствовали в XVIII—XIX вв. Но то был мор, и люди пытались бороться с нашествием, а это — целеустремленная, хорошо организованная рукотворная болезнь, точнее — действо против целого народа. Как же нужно было не любить людей своего государства, какими нужно было быть изуверами, чтобы уничтожать непокорных голодом! Уничтожать планомерно, притом безо всяких материальных затрат — просто забрать все съестное. Истязали голодом.
О Голодоморе написано уже много, однако считаю, что эта скорбная страница еще не раскрыта до конца. Каждая украинская семья так или иначе пострадала, однако сегодня определенная часть людей упорно хочет доказать (по-видимому, скорее, самим себе), что это было неумышленно. Однако факты — вещь упрямая.
Геноцид против украинского крестьянина начался еще в начале 30-х годов. В обществе создавался новый привилегированный класс — класс рабочих. Марксистско-ленинское учение назвало его гегемоном, и партия делала все, чтобы этот гегемон был доволен. Был установлен 8-часовой рабочий день, выдавалось бесплатное жилье, предоставлялся ежегодный оплачиваемый отпуск, санаторно-курортное лечение, коммунальное обслуживание, продовольственные карточки и тому подобное. Тогда как крестьянину — ничего, кроме работы от зари и до зари. После уборки урожая все везли под красными знаменами, под музыку и песни гегемона. Крестьянина изображали жадным хапугой, мироедом, а семьи, где работали все без исключения, и старые, и малые горбатились на своих клочках земли, прозвали кулаками и врагами номер один на селе, хотя они выращивали львиную долю и хлеба, и скота. Ведь это не были крупные землевладельцы. И, соответственно, за свой труд, выработанную продукцию крестьянин требовал оплаты. С мелкими крестьянскими хозяйствами власть не могла справиться. На селе начали осуществлять авантюру за авантюрой. Власть понимала: крестьян нужно согнать вместе. Вот и родились ТОЗы, ТСОЗы, коммуны, пока дело не дошло до коллективных хозяйств (колхозов).
Отбирали все: скот, орудия труда, землю. Это повлекло мощное неповиновение крестьян — стихийные и организованные бунты. В ответ власть усилила террор, началось массовое переселение крестьян из хуторов в большие села. Это также вызывало сопротивление. Массовая коллективизация тормозилась. И тогда у партии появилась «гениальная» мысль: сломить сопротивление крестьян самым страшным и самым простым методом — голодом. Здесь уже и рабочий гегемон, который «хватил» привилегий, с удовольствием поддержал власть, и бунты тех непокорных крестьян, ненавистных кулаков, подавили с помощью вооруженных отрядов. Рассыпались по селам вытрясать и выдирать все до зернышка. Трясли и пыряли металлическими прутьями везде.
Власть видела и понимала: крестьяне — уже не серая безграмотная масса, что была в 1918—1919 годах. Вот и организовали террор голодом.
В то время как на селе массово начали вымирать от голода, на заводах и фабриках выдавали продуктовые пайки — мизерные, однако жить можно было. Поэтому в городах не было ни массовых выступлений, ни массовой гибели от голода. Крестьянам же не только не помогали, а выдирали из рук последние крошки хлеба.
Мама вспоминала: приходили те торботрясы не раз и не два, а несколько раз, пока не убеждались — брать уже нечего. Если и в загашнике, и в запечке выгрести ничего не удавалось, а дети уже пухли с голода — значит, действительно ничего съедобного нет. До этого в амбаре, хлеве, риге все перерыли, перевернули, корову забрали.
И так от хаты до хаты, село за селом — по всей Украине. Голод нарастал, и спасения не ожидалось. Сначала людей хоронили по-христиански — копали могилы, сбивали гробы. Позже, когда в селе начали вымирать семьями, уже некому и не из чего было делать гробы, трупы свозили телегой. Те, кто был покрепче, кое-как копали ямы и сбрасывали туда умерших. Сразу копали ямы и для себя.
Люди объедали листья на деревьях, особенно липы, в реке копали корень камыша, сушили его, мололи на муку, готовили из той муки оладьи. Ели и умирали. Начался каннибализм.
Уничтожить сопротивление крестьянина, сломить его, покорить — такая была цель. Голодный, обессиленный народ не мог оказывать сопротивления. И создали общегосударственную казарму для села и крестьян, при этом лишив всех прав человека (не выдавали паспортов), оставили только рабский труд в коллективном хозяйстве (колхозе).
Так разве это не геноцид? Не рабство?
Такими узурпаторскими методами было сломано национально-освободительное движение в Украине. Геноцид украинского народа имеет глубокие корни. Лишь методы со временем совершенствовались. Цари действовали силовыми методами, а большевики были более изысканными в своей жестокости — добивались своего Голодомором.
