«Уважайте отцов, цените отцов. Это трудно — идти без отцов. Пусть живут они дольше»
(Малашок)
Много написано о роли матери в семье, меньше — о роли отца. И столько написано о неизбежности конфликтов между родителями и детьми. Нам с сестрой очень повезло, что такого в нашей семье не было никогда, потому что у нас был настоящий отец, родной не только по крови, но и по духу, духовно близкий. Он был внимательным, чутким, но притом требовательным. Верил в силу знаний, добра в людях. Семья стала для меня и младшей сестры своеобразным университетом нравственного воспитания, где наивысшим благом считалось не богатство, а любовь к труду, ум, порядочность. В нашей семье не было места ругани, хамству, крикам, скандалам, мы могли спорить, говорить свое мнение, которое родители уважали. Сам характер взаимоотношений в семье был сердечный, искренний, теплый, дружелюбный, и это ценили наши друзья, которые приходили к нам и которых родители уважали.
Я потеряла отца в 29 лет, когда у меня была уже своя семья, но без него я чувствовала себя такой маленькой и незащищенной, он был опорой, старшим другом и наставником с такой молодой душой, мечтателем, романтиком, неисправимым идеалистом, готовым учиться всю жизнь, получать новые знания.
Родился мой папа, Поихало Дмитрий Тимофеевич, в бедной семье, где родители ценили образованность: из пятерых детей четверо получили высшее образование в тяжелые довоенные годы. По окончании школы мой отец строил ДнепроГЭС по призыву комсомола, а затем учился на историческом факультете пединститута. Он с гордостью рассказывал, что его преподавателями были профессора еще царской выучки, высоконравственные преподаватели колоссальной эрудиции, которым была присуща интеллигентность, широкое мировоззрение, знание иностранных языков, демократизм, внутренняя свобода, чувство справедливости и равенства между людьми.
Учеба его пришлась как раз на 1937 год, пик репрессий, и после доноса комсорга, который плохо учился и отомстил за это, тех профессоров арестовали. Обычно сдержанный, папа со слезами говорил мне, что он не доживет, но зато я доживу до той поры, когда этих профессоров оправдают, как и миллионы других людей, замученных коммунистической властью. Он с сожалением говорил, что на смену тем профессорам пришли «красные профессора», не знавшие иностранных языков, малообразованные «полузнайки» с кратким курсом ВКП(б) в голове, неинтеллигентные, но с огромными амбициями. Слово «интеллигент» тогда начали употреблять с эпитетом «гнилой». Еще папа не раз повторял, что у выпускников царской гимназии были более глубокие знания, чем нынешние кандидаты наук. Он жаловался, что красные профессора не имели достаточного образования и жизненного опыта, чтобы учить студентов, и поэтому у него «куцое» советское образование.
И потому так мечтал, чтобы мы с сестрой получили хорошее образование. Очень радовался, что я свободно читаю по-немецки, собираю библиотеку из книг на этом языке, учу английский. Сам много читал, всю жизнь занимался самообразованием, так как считал его жизненной необходимостью учителя, а также что учителя истории и литературы должны много читать, чтобы иметь большой интеллектуальный багаж.
До войны папа преподавал историю в педучилище с творческим подходом к работе, был делегатом первого съезда учителей Украины, его наградили на съезде библиотекой, которая погибла в годы войны. Приглашали на работу в Министерство образования, однако война перекрыла все планы...
На войне его часть попала в окружение, он бежал из плена, вернулся с войны с тяжелой легочной болезнью, от которой и умер в 53 года. Папа редко вспоминал войну, ужасы плена. Он говорил, что книги о войне далеки от правды, потому что жизнь наших бойцов абсолютно не ценилась, воевали не «умением», как учил Суворов, а числом убитых, которые напрасно погибали по вине малообученных командиров. Такое огромное количество бойцов попадало в плен по вине командиров, которые бросали своих солдат на произвол судьбы. Бойцов спаивали наркомовскими 100 граммами, а когда они шли в атаку, за ними всегда следовали «заградотряды». И было у него, как и у многих совестливых фронтовиков, словно чувство вины, что он остался в живых. Поэтому с такой трогательной жалостью относился папа к своим племянникам, которых осиротила война, как мог, пытался окружить их заботой и любовью. Они часто приезжали к нам в гости, прислушивались к его советам. После смерти отца мой муж, чей отец погиб в первые дни войны, сказал, что осиротел во второй раз.
У папы были золотые руки, которые все умели делать: переложить печь, смастерить шкаф, из ящиков из-под спичек — стулья, которых после войны негде было купить (да и не за что). Чинил обувь. Любил землю, сколько деревьев посадил на своем веку, подчеркивал важность связи человека с землей. Сокрушенно качал головой, когда слышал об «успехах» мелиорации, говорил, что нельзя нарушать законы природы, потому что она этого так не оставит. И как в воду смотрел. Но в последние годы жизни много болел, не мог работать физически и очень переживал, что не может помогать маме. Но чувство оптимизма никогда не изменяло ему, потому что он был настоящим мужчиной, никогда не грузил близких жалобами. У папы было чувство юмора, и он ценил его в людях.
А как он пел! У него был замечательный баритон, он всей душой любил украинские песни, знал их очень много. А когда у меня появилось серьезное увлечение классической музыкой, папа его поддержал, мы собрали немалую фонотеку. Он любил слушать «Реквием» Моцарта, произведения Чайковского. Глубокое впечатление произвели «Мечты» Шумана, это произведение он услышал как-то по радио, потому что этой пластинки у нас не было. Я ее купила, чтобы подарить ему на день рождения, но папы не стало как раз в день Его рождения.
Папа, душевный и справедливый, был верным другом, замечательным собеседником, к нему всегда тянулись люди. До войны преподавал в Ржищевском педучилище. Работали родители в детдоме, пытаясь согреть своим душевным теплом сирот, которых столько оставила война. Дети очень любили родителей. Однако долго родители там не проработали, потому что директор детдома вместе с завхозом обкрадывал сирот, делился с районным начальством. Бороться с ними было не под силу, ведь они были коммунистами, а отец — беспартийным. Затем папа работал инспектором в районо.
А жили мы вчетвером в однокомнатной хатке, сырой, темной, с отгороженной в коридоре холодной маленькой кухонькой. После ликвидации района папа преподавал историю, психологию, логику в школе. Очень возмущался, когда два последних предмета отменили, говорил, что советской власти не нужны люди, которые бы мыслили логически, и что в школе обязательно нужен психолог (это еще в 1950-е годы).
Как папа любил Украину! Для изучения ее истории организовал краеведческий кружок в школе, а летом организовывал экскурсии для кружковцев по всей Украине. Для этого брал в колхозе две грузовые машины с приспособленными скамьями, брезенты от дождя. Кружковцы брали с собой дрова, котлы, картошку, сало, пшено — что у кого было — и отправлялись в путь...
Папа знал историю Украины, но настоящая история замалчивалась, ученикам о ней нельзя было рассказывать. А мне папа рассказывал, что его предки были запорожскими казаками, которые завоевывали в борьбе, но так и не завоевали свободу Украины. Даже напевал «Ще не вмерла Україна»... И теперь всегда, когда слышу наш гимн, вспоминаю отца.
Последнюю экскурсию папа сделал в Каховку, когда его здоровье сильно ухудшилось (ведь пообещал же). Описание экскурсий, фотографии папа хранил в школьном музее, все в красивых рамочках, которые он изготовил своими руками. Этот музей, как и папины уроки, хвалили проверяющие, о нем была опубликована статья во всесоюзном журнале «Преподавание истории в школе». Это не нравилось директору школы, который считал, что хорошими учителями могут быть только коммунисты, неоднократно говорил, что «за одного партийного двух беспартийных дают». Мои родители были беспартийными.
Был папа, хотя и в первом поколении, — настоящим интеллигентом, которому присуще было подвижничество, нетерпимость к фальши, чувство чести, которое тогда было «не в чести», благородство. Этим нравственным ценностям папа учил и меня. Был внимательным, доброжелательным и в то же время требовательным педагогом, хорошо владел методикой преподавания, уважал именно собственное мнение учеников. Папа часто говорил, что очень бы хотел, чтобы следующие поколения были не похожи на его поколение «начетчиков», которые не имели собственного мнения. Потому что не читали первоисточников (да и многие книги в СССР были запрещены), и даже в духовной академии студенты читали произведения Троцкого.
Если бы папа дожил до наших дней — как бы он радовался созиданию, хотя и с большими трудностями, независимой, свободной Украины, о которой мечтал. Помню, как пришел как-то взволнованный, с номером газеты «Літературна Україна», где была размещена разгромная статья о поэте Сосюре за его стихотворение «Любіть Україну», и с горечью сказал: «Почему любить Россию — можно, а Украину — нет?» Вспомнила, как не раз повторял папа дедушкины слова о том, что как после революции люди перестали верить священнослужителям, которые проповедовали добро, а сами творили неправедные дела, так и в будущем перестанут верить коммунистам, у которых слова расходятся с их черными делами. Папа заронил зерна любви к Украине, думаю, не только в мое сердце. Эта любовь, должно быть, на генетическом уровне передалась и моим дочерям. Старшая одной из первых вступила в организацию районного Руха. Младшая дочка, когда училась в Киеве, голодала вместе со студентами в 1990 году. Олесь Гончар написал трогательные строки о таких, как папа, учителях, которые «не просто отбывали педагогическую повинность, а выполняли свою благородную просветительскую миссию, были для села настоящими учителями жизни, самым высоким духовным и нравственным авторитетом».
