Поздней осенью 1946 года мою семью, как и все окрестные украинские села, переселили из «Надсяння». Мой отец был сельским учителем, вот и переселили нас в село неподалеку от Львова. В покинутом краю отец собственного жилья не имел, как учитель, пользовался общественной собственностью, поэтому в «Эвакуационном письме» в графе о покинутом в Закерзонье поместье стоял прочерк, а значит в советской Украине моему отцу никакой собственности не принадлежало.
Словом, бездомный в Польше автоматически становился бездомным и в Украине. Правда, были два варианта выхода из ситуации. Первый: устроиться на работу и стать на жилищную очередь, а это заняло бы 15—20 лет жизнь. Второй: взять в банке кредит и купить дом. Этот вариант был более привлекательным и реалистичным, поэтому отец весной 1947 года взял 5000 рублей ссуды. Лето и осень прошли в поисках подходящего жилья, а между тем семья из пяти человек ютилась в покинутой хате, где была всего одна комната, маленькая кухонька и большие сени, в которых предыдущий хозяин, очевидно, держал какую-то скотину, потому что стены были полностью ободраны. Но оптимизма никто не терял, так как вскоре все-таки думали купить какой-то дом. Отец получил работу бухгалтера на железной дороге, 50 рублей — небольшие деньги, но и мама, неплохая портниха, зарабатывала какую-то копейку. Будем жить!
У ОТЦА МГНОВЕННО ПОСЕДЕЛИ ВИСКИ
Но 14 декабря 1947 года Совет Министров и ЦК ВКП (б) приняли постановление «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». В областных и районных газетах появились разъяснения: «Денежная реформа заключается в обмене ходовых денежных знаков на новые в соотношении 10:1 и дифференцированной переоценке трудовых сбережений населения: мелкие вклады в сберкассах до 3000 руб. не подлежали переоценке, от 3000 до 10 000 руб. сбережения сокращались на треть, а больше 10 000 — на две трети».
Реформа привела к конфискации денег у тех, кто держал сэкономленные суммы дома, особенно у крестьянства, где в условиях полного отсутствия учреждений Сбербанка на селе за честно заработанную десятку (10) давали всего один (1) карбованец. За взятый кредит на жилье после обмена (500 руб.) отец купил всего две пары сапог и гуцульский полушубок (зимы в эти годы были холодными).
У отца мгновенно поседели виски и долгие шесть лет он ежеквартально платил банку по 25 руб. И только за два года до своей смерти он избавился от этой финансовой экзекуции — человек, который знал семь иностранных языков и больше жизни любил Украину.
ИСТОРИЯ НИКОЛАЯ ТИМЧУКА
Вот что рассказал мой давний приятель — холмщак Николай Тимчук. «В соответствии с частью 2, пункта 2, статьи 9 Закона Украины «О статусе ветеранов войны и гарантий их социальной защиты» я принадлежу к участникам войны. Согласно закону, в 2000 году я получил удостоверение «Ветерана войны» и некоторые льготы, в частности, 50-процентную скидку на стоимость использованного газа. Но в октябре 2015 года украинская власть постановлением правительства решила, что моя пенсия (1716 грн. 26 коп.) очень большая, таким образом, мне за ужасы войны и 50 лет трудового стажа льготы не положены. А началось мое невезение тогда, когда пришли «освободители».
На холмской земле, в которой покоится галицкий король Даниил, в селе Городище у моих родителей был красивый кирпичный дом под оцинкованной крышей, конюшня для двух коров, коня и нескольких поросят, сарай для хлеба, сена и десять моргов пашни. А летом 1945 года длинный эшелон с холмщаками, после месячного путешествия по Украине остановился на станции «Кирпичное», близ города Мелитополя. Кирпичными в прилегающем к станции селе были лишь вокзал, несколько складов и водонапорная башня, все остальные здания были глинобитными мазанками.
Отцу, по стоимости покинутой в Польше усадьбы, предложили три мазанки, но он отказался, потому что мазанки и окружающая местность ему не понравились. Зиму мы провели в какой-то лачуге, воду возили из станционной водокачки, — «бутылка» за бочку, уголь на отопление — из той же станции «чекушка» за ведро, а вот помет был дармовым, только его нужно было еще где-то насобирать.
Весной, распродав за осень и зиму все имущество (корову, жернова, швейную машинку, молочный сепаратор и прадедовские часы), запрягли в телегу Гнедого и отправились на запад. В дороге моя мама простудилась и умерла, хоронили мы ее в степи без гроба, без креста, без священника, потому что вокруг на сотни верст не было ни одной церкви или часовни, а если когда-то и были, то большевики все сожгли. Через полтора месяца добрались до Львова, поселились в поселке Каменка». Работал сначала на элеваторе, а впоследствии вплоть до выхода на пенсию на телевизионном заводе «Электрон».
ИСТОРИЯ ЛЕМКА МИРОНА КУЦИНДЫ
Другой мой давний приятель, а в настоящее время товарищ по церковному хору, лемко Мирон Куцинда — имеет типичную для сотен тысяч этнических украинцев из Закерзонья судьбу. Его родное село в зеленых Карпатах в 1947 году во время акции «Висла», окружили энкаведисты и отряд АК (армии краевой). Людям на сборы дали два часа — и подожгли.
Мирону и его старшему брату удалось убежать в лес, где они присоединились к местной сотне УПА. В тяжелом бою под городком Дукля брат погиб, а его, раненого, взяли в плен. Десять долгих лет провел в мордовских лагерях, а когда освободился, то сорок лет отработал «на химии» на стебниковском комбинате калийных удобрений.
«Что хуже всего, к лемкам советская власть применила этноцид, моих родителей и родственников расселили между гагаузами и Молдовой в Бессарабии, других краян повезли в северные и западные районы Польши — по несколько семей в каждое польское село, а некоторые лемки очутились даже в Воронежской области, — говорит Мирон. — Но мы выстояли, выжили, сформировали культурологическое общество «Лемковина», на ежегодный фестиваль «Лемківська ватра» съезжается вся наша диаспора. А лемковскую молитву-реквием «Пливе кача» сегодня поет Майдан и Украина».
