Я, Шамрай Антон Трифонович, родился 24 мая 1925 года в селе Филинцы Любарского района тогда Винницкой, а ныне — Житомирской области.
Наше село, окруженное с трех сторон лесом, пострадало от голода гораздо меньше, чем степные села. Например, в нашей семье никто не умер, хотя перед уборочной мы питались преимущественно лебедой. Опухал только отец.
...Самое болезненное впечатление из тех далеких трагических голодных лет на меня произвела молитва трех немного младших меня мальчиков из польской семьи. В том селе, где я родился и пережил Голодомор, этнических поляков было едва ли не больше, чем украинцев. Сложив молитвенно худенькие, как палочки, ручки, они стояли перед черешней, на которой недавно завязались плоды, и молили Бога: «Боженька, умоляем Тебя, сделай так, чтобы черешенки созрели поскорее. Не дай нам умереть! Не дай нам умереть! Не дай нам умереть!» Эти молитвенные, проговариваемые почти шепотом слова долгие-долгие годы звучали в моей душе как набат, как удары грома. Когда рассказывал об этой молитве людям, мое горло душили спазмы. Я с большим усилием сдерживал слезы. Это не совсем закончилось и поныне, через 81 год.
Не дождались мальчики черешенок, угасли как свечечки. В их страдальческих глазках был только один вопрос к людям и Богу: «За что? Чем мы провинились?»
Наша семья «индусов» (единоличников) в 1932 году план хлебозаготовок выполнила. Но осенью начались обыски у всех без исключения крестьян, как колхозников, так и «индусов». Все найденное зерно забирали независимо от того, выполнил ты план или нет. Почему это делалось — не знаю. Может, село в целом не выполнило план хлебосдачи, может, район (немного позже наш Любарский район был занесен на «черную доску»), может, колхозникам выдали на трудодни, а колхоз не выполнил план хлебозаготовки. В этом случае выданное колхозникам в оплату за труд зерно считалось украденным.
Чтобы как-то скрыть хлеб от тех, кто шастал за ним по селу, мать с отцом перемешивали всю оставшуюся еще рожь с ржаной половой, высыпали под печью и накрыли рядном. Мы с младшим братом спали на нем. Пришли с обыском и к нам. Обтыкали железными стержнями и обшарили все закоулки во дворе, в риге, хлевах, на чердаке, в амбаре. Ничего не нашли, потому что там ничего и не было. Зашли в хату, равнодушно осмотрели ее и пошли к печи. Очевидно, тайники на печи не были для них внове. Ссадили нас с братом на пол, недалеко от печи, осторожно сняли рядно, которым была застелена полова, один из них взял в горсть полову, подул на нее и в руке осталась рожь. Улыбаясь от удовольствия, что что-то все-таки нашли, смели всю полову в мешок. Мы остались без зерна и хлеба.
Но благодаря тому, что у нас была лошадь, а наше село было не так далеко от границы с Польшей, мы праздновали Рождество Христово в 1933 году с хлебом и даже кутьей. К тому времени нас, не спрашивая, хотим ли мы этого, переселили из хаты, которая была рядом со школой, на хутор. По-видимому, чтобы наша семья «индусов» не влияла негативно на учеников. В нашу хату поселили колхозного активиста.
Расскажу, как получилось такое счастливое празднование. Наша мама в молодые годы была отчаянной женщиной. Где-то услышала, что километров за 70 от нашего села вдоль польской границы тянется 20-километровая полоса, где нет голода. Взяв свиток из хорошо отбеленного полотна (в то время на селе нижнее белье шили из отбеленного на солнце полотна), красиво вышитые рушники, которые вешают на образа, какую-то одежку, без которой можно было как-то обойтись, и, запрягши в сани нашего чалого, еще затемно, перед рассветом, поехала к границе за хлебом. Не знаю, как ей удалось пробраться в пограничную зону, где люди не голодали, ведь она охранялась не только со стороны Польши, но и со стороны Украины. Незадолго до Рождества, поздней вечерней порой мама вернулась с рожью (где-то с пуд-полтора) и привезла немножко пшеницы. У нашего дедушки были жернова, тщательно укрытые в виде стола. Их в то время еще не нашли и не разбили камень комсомольские активисты. Тайно ночью смололи немного ржи, испекли хлеба, из пшеницы сварили кутью. Отец принес три снопа стерни и застелил пол, что напоминало о месте рождение сына Божьего Иисуса Христа. Помолившись Богу, сели за стол и трапезничали во славу Божью...
Никто из украинских исследователей Голодомора не отрицает тот факт, что в 1932—1933 гг. от голода умирали и россияне. Однако в России голод охватил только отдельные регионы. На остальных огромных российских просторах голода не было. В Украине голод охватил всю территорию. Исключение составляла неширокая пограничная полоса, служившая большевистской империи тотальной лжи и зла своеобразным камуфляжем для укрывательства от мировой общественности своего преступления — мора украинцев голодом.
В России голодом были охвачены по большей части Поволжье, Дон и Кубань. Что касается Кубани, то там пострадали от голода преимущественно украинцы. В этом регионе голод, как и в Украине, приобрел характер Голодомора.
Ранней весной 1935 года всех «индусов» (единоличников) села как спецпереселенцев отправили в Днепропетровскую область. В том селе, куда нас доставили, едва не половина хат были пустыми: хозяева или умерли от голода, или убежали из села. Вскоре темной ночью убежали из полувымершего села и мы и оказались в бывшей немецкой колонии, которая стала совхозом имени Косиора.
И дальше лошадь спасала нас. Весной 1937 года мы оказались в селе Маломихайловка (по-уличному «Веселая»), где был карьер, в котором добывали белую глину для каолинового комбината. Отец стал грабарем, то есть землекопом со своим конем. Поскольку своего дома не было, селились у соседей...
Проблемами Голодомора я интересовался давно. Мечтаю написать книгу, где будут собственные воспоминания и аналитические размышления.
Антон ШАМРАЙ, свидетель Голодомора, участник боевых действий, инвалид ВОВ, Львов
