Немного странным кажется то, что Владимир Маяковский в тридцатых годах подался в «город желтого дьявола». Это горьковское или короленковское определение Нью-Йорка острому на слово поэту было, бесспорно, очень по душе. Принимая во внимание его несколько мятежное прошлое и досадную скромность его доходов («Мне и рубля не накопили строчки»), можно спрогнозировать, что его должны были держать на весьма крепком поводке — чтобы не попал в компанию Бунина или Шаляпина. Однако так оно и случилось. В средствах массовой информации недавно блеснуло холодной искрой сообщение, что пролетарского трибуна посылали в США перестраивать советскую разведывательную сеть.
Выходит, блестящие стихи о советском паспорте, «Бруклинском мосте» или «Блек энд уайт» и тому подобное, клеймящие подгнивший капитализм и превозносящие новорожденный большевизм, были попутным продуктом командировки. Постепенно становится понятно, почему литературные оппоненты Владимира Владимировича, в том числе и рязанец Сергей Есенин, так печально заканчивали карьеру. Что касается автора щемящих строк об опавшем клене, в частности, до сих пор ведутся споры знатоков: сам ли он ушел из жизни или этому умело поспособствовали асы спецслужб? Помнится, Маяковский, не удержавшись, публично опровергал известное есенинское «В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей». Он, кажется, в знаковом «Теодоре Нетте» провозгласил свою трактовку: «В этой жизни помереть не трудно, сделать жизнь значительно трудней».
Становится понятнее, что и причины преждевременного ухода пролетарского адепта в вечность следует искать не в одиозной любовной лодке, которая разбилась о быт. Нет-нет, настаивать на версии, что Маяковского прикончили мастера покушений, инициировав самоубийство из-за ревности или что-то в этом роде, даже не стоит. Более вероятно, что его загнали в тупик, заставив самого искать подходящее обоснование. Мол, и доброе имя можно запачкать, можно и вычеркнуть твои поэтические сто томов, Володя.
Впрочем, поэт мог бы успокоить собственную совесть и отвергнуть иронические замечания конкурентов. Если бы его нагло не подталкивали люди спецслужб. Мяковский, чья причастность к их психологически закаленным стальным когортам ныне предана огласке, кажется, безапелляционно мог бы, скажем, сослаться на попытку создания новой, революционной семьи, которая бы громко чхала на мещанские суеверия. Но не пошел на это. Точнее, ему не дали.
Довольно непросто выявить резоны ведомства, которое еще в довоенный, а потом — послевоенный период создавало фурор в мировой разведывательной практике (и даже в войну — стоит вспомнить хотя бы Штирлица, у которого был не один убедительный прототип). Особенно оно не унималось, действуя против лидеров радикального украинства — Петлюры, Коновальца, Бандеры. Поэтому первой приходит в голову наиболее вероятная версия, связанная с украинским зигзагом Маяковского.
Имея казацкие корни, он как-то неожиданно — или под влиянием общения с литераторами Надднепрянщины, или воплотив выношенное в подсознании — провозгласил с присущей ему громогласностью, чтобы услышали все: «Разучите эту мову на знаменах, лексиконах алых, — эта мова величава и проста: «Чуєш, сурми заграли, час розплати настав».
Да-да, на пике своей популярности Маяковский, очевидно, вспомнил о своих украинских корнях и начал играть под опасную для империи дудку Хвылевого, Ефремова, Скрипника и других радикалов культурного возрождения, раньше или позже безжалостно истребленных. Если бы пролетарский поэт номер один продолжил свой поход в пользу этого величественного и простого языка и упомянутая цитата обрела бы дальнейшее развитие, преобразовавшись из удобного эпизода в системность, это бы поставило перед вождем ряд нелегко разрешимых проблем. И потому последний многозначительно кивнул исполнителям — это был старт с финишем, который довольно легко предугадать.
Однако называть причиной номер один отказ Маяковского вводить в свои стихи образ человека с трубкой как главного героя — ошибочно. Не один он был такой. А вот грех самоидентификации, смертельно опасной для империи на фоне колоссальной популярности этнического украинца с Кавказа, имел один лишь Маяковский.
