В 1933 году студент литературного факультета Харьковского института профессионального образования Алексей Наливайко из-за затруднений оставил учебу и направился в Молдавию на подработки учителем. Тогда же начал вести дневник о нищенской жизни на селе, горе и страдании людей, отношении к политике коммунистической партии, большевистской пропаганде. Свои размышления и впечатления он излагал как в прозе, так и в стихах, которые вскоре стали предметом пристального изучения сотрудниками ГПУ-НКВД. Отдельные страницы этого дневника сохранились в архиве Службы внешней разведки Украины. Они проливают свет на ужасные события, связанные с Голодомором в 1932-1933 годах.
Чекисты дали делу название «Чтецы». Очевидно из-за того, что ее главный фигурант и его коллеги читали так называемую антисоветскую контрреволюционную литературу, в частности «Историю украинского писательства» Сергея Ефремова, «Хрестоматию украинской литературы» Николая Сумцова, «Историю малорусской литературы» Николая Петрова, произведения Мыколы Хвылевого и других украинских авторов. Под воздействием этого они все больше разочаровывались в политике советской власти, которая приводила к обнищанию населения.
Почему дело оказалось в архивных фондах разведки? Единственное объяснение: в некоторых документах речь идет о намерениях А. Наливайко перейти границу и остаться там на постоянное проживание. Дело же было возбуждено и велось особым отделом областного управления НКВД УССР по автономной Молдавской Советской Социалистической Республике.
Из архивных документов узнаем, что Алексей Яковлевич Наливайко родился в 1909 году в селе Омельник нынешнего Кременчугского района на Полтавщине. Семья жила очень бедно, на прокорм взрослых и трех детей имели лишь 2,75 десятины земли. Когда юноше исполнилось 17 лет, умерла мать. Отец женился во второй раз, но дети, Алексей, Михаил и Клавдия, этого не приняли и направились в Кременчуг к родственникам.
До поступления на литературный факультет института А. Наливайко изменил несколько мест работы, но нигде надолго не задерживался и не проявлял никакого интереса к тому, чем занимался. Учеба же поглотила его полностью. Вскоре он начал задумываться над смыслом жизни, своей судьбой, судьбой Украины. Это случилось именно после прочтения ряда книг из библиотеки профессора Николая Сумцова, к которой он случайно получил доступ.
Николай Сумцов был известным популяризатором украинской культуры, литературы, истории. Еще после революции 1905 года в Российской империи он первым среди харьковской профессуры начал читать лекции на украинском языке, пока власть это не запретила. Он много сделал для организации народных библиотек и музеев, был одним из основателей Харьковской общественной библиотеки, в фондах которой студент А. Наливайко открыл для себя много из неизвестного ему до сих пор об Украине.
Согласно учебной программе, будущие литераторы должны были знакомиться с так называемой контрреволюционной украинской литературой, критически ее анализировать, с точки зрения официальной позиции советской власти, и, конечно, всячески осуждать. Но получили обратный эффект. В одном из протоколов допроса А. Наливайко об этом отмечал: «Вместо критического подхода к этим учебникам, как это нам рекомендовалось учебными планами, я полностью поддался авторитету этих учебников. И мои первичные недовольства Советской властью начали постепенно оформляться в позицию, что с Советской властью мне не по пути. Таким образом, все то, что мне было предоставлено в рамках учебной программы, я использовал в дальнейшем против Советской власти» (ГДА СЗР Украины. - Ф.1. - Д. 8781. - Арк. 35).
Тогда же Алексей начал вести дневник, в котором выкладывал свои мысли о прочитанном, услышанном и увиденном. Но ему удалось доучиться лишь до третьего курса. В 1932 году стипендию начали выплачивать нерегулярно, и ему пришлось бедствовать. Вскоре от недоедания, болезни и голода умер отец, а сын ничем не мог ему помочь. Голод все ближе подступал к городу. Как-то вызрела мысль прервать учебу и направиться куда-то на заработки. Выбрал Молдавию. Про себя подумал: там близко граница, может как-то удастся перебраться на ту сторону, а там – совсем другая жизнь. Но в институте не отпускали. Пришлось подделывать документы и самовольно оставлять учебу. Это случилось в феврале 1933 года. По пути к избранному месту заглянул в родное село и ужаснулся. Везде – запустение, немало бывших знакомых – на кладбище, в глазах односельчан – безысходность.
Из дневника А. Наливайко
20 апреля 1933 года
В результате экономической разрухи, которая случилась от действия большевизма, увеличились, приобрели массовое явление нищенство, кражи, самоубийства...
Хочется перебраться за границу, но очень хочется уже окончить высшее учебное учреждение по литературе и языку. Потом, несомненно, эмигрирую (нелегально) за границу. Хотелось бы быть в стране действительно полной свободы (свободное обладание средствами производства, свободная покупка, продажа, наем...) – в Америке или Западной Украине...
28 апреля 1933 года
Еще раз хочется отметить, что следствием революционных мероприятий большевизма вот уже в течение полутора десятка лет крестьянство, как основная масса украинской людности, совсем обнищало.
Вернее, оно полностью разрушено, разграблено. Оно не имеет никакой возможности заявить о своих требованиях. Как говорят, молчи и дыши. Или еще, как говорят дети в школе: говорить теперь запрещено. Все спит, окутанное печальной завесой тумана.
Люд стонет и молчит. А кто не молчит, того бьют и плакать не дают. Уничтожают, как класс. «Йолухи».
В Молдавии ему посчастливилось. Нашлась работа учителем украинского языка и литературы в одном из сел Балтского района. А потом познакомился и вступил в брак с хорошей девушкой. Но радости в их доме, как и у других, не было. Полуголодное прозябание подавляло, а худые бледные лица учеников на уроках и их грустные невеселые глаза не давали спокойствия ни днем, ни ночью. Добавляли отчаяния и письма от родной сестры Клавы из Харьковщины о тяжелых последствиях голодного существования в городе и окружающих селах. Об этом он также писал в дневнике. Как и о страшном сне, который ему как-то приснился и от которого стало жутко.
Из дневника А. Наливайко
18 июля 1933 года
Какие-то странные сны в эту ночь снились. Каким-то образом я попал туда, где расстреливают смертников. Большая какая-то площадь. Они, смертники, – искренний народ украинский – построены рядами. К ним подсовывают палачи какие-то щиты, которыми припирают к подобным им и одновременно чем-то острым пронизывают...
Передо мной проходят два прекрасно сложенных, как Кармалюки, прообразы его – смертники... На смерть идут со смехом, а раньше упиваются, чтобы легче ее принять... Один из них предлагает мне свою одежду. Я сначала отказывался, а потом взял. На этом проснулся...
Творческая уязвимая натура искала выход из этой ситуации и не находила. Недавние друзья – начинающие литераторы, с которыми в Харькове обсуждал какие-то вопросы и которые по большей части были единомышленниками, жили далеко. А на новом месте делиться с кем-либо наболевшими мыслями Алексей еще побаивался. Лишь чистым листам бумаги доверял сокровенное. Иногда размышления выливались в поэтические строки. Они были еще «сырыми» и несовершенными, но главное, что шли от души и давали возможность хотя бы как-то реализовать внутреннее «я».
Из дневника А. Наливайко
26 июля 1933 года
Сегодня написал такой стих:
***
А чий то хлопчина, обідраний, голий,
Зморений голодом впав?
Помер, – кажуть люди, – бідний,
Він їсти прохав.
Кого везуть на цвинтар тепер,
Що ніхто і не плаче?
Чийого батька син помер?
Чиє то тіло козаче?
А ось і цвинтар новий.
Могил тут стільки прибавилось...
Кажуть, Ковбиця вся
Весною сюди відправилась.
Подвір’я чиї то у півсела
Бур’яном давно заростають?
А хати ще нові стоять пусті,
Ще жодних шибок не мають.
Що за люди тут такі вродились?
Куди пішли і де поділись?
Лиш смерть по вечорах одна
Хазяйнує тепер сама...
З сичами гомонить вона
І знай одно: гука, співа...
Кого ж то так тяжко
Доля кара?
Руїни, злидні, голодная смерть
Мов мора...
Чиє то все, чиє?
Твоє, народе вкраїнський,
Чуєш?! Твоє...
2 августа 1933 года
Сел и написал такой стих:
***
Мамуню! Вставай,
Бо в село приїхали з ЧеКа,
Вони заберуть все зерно
У нас із застка...
Люба! Пора вставати.
Бригада іде до хати.
Вже у сусіда все забрали під мітлу,
Кажуть, знущались,
Лаялись і бились
І до Сибіру заслати грозились.
Люба! Пора вставати.
Бригада підходить до хати.
Ось вони біля нашої хати,
Будемо, мамо, їх щиро прохати,
Та, мабуть, марно і слово казати.
Їм наказ: усе забрати.
Люба! Пора вставати.
Бригада заходить до хати.
Рідненька, вони будуть зараз забирати,
Промов до них хоч словечко.
Бо всім нам навесні з голоду вмирати.
Хай залишать зернят хоч малечі.
Люба! Пора вставати.
Бригада вже у хаті.
Тихо лежить і холодна, й німа.
Бідне дитя! Вже матусі нема.
Спить вона вже у труні, почива,
А доня зосталась на світі сама.
І день, і ніч маленька одна
Жде, що прокинеться мама від сна.
В поисках информации о реальном состоянии дел в стране Алексей читал и перечитывал все газеты, которые поступали в село, но не находил там ответов на вопросы, которые его волновали. Зато пропагандистские статьи о том, как плохо живется людям в других странах и как хорошо в СССР, его все больше раздражали.
Из дневника А. Наливайко
10 июля 1933 года
Прочитал газету «Правда»... Действительно, какое ей бы подходило название – не «Правда», а «Ложь».
В № 185/5711 от 7 июля с. г. вмещена такая статья: «Голод и нищета в фашистской Германии». В ней вслепую, вообще, не видя ничего у себя под носом, кроют, мол, у них голод, рабочие бедствуют... Какая нечестность, какая ложь?!
Действительно, в большевистском СССР очень много «громких» слов и обещаний и очень мало хлеба. Массовое вымирание голодной смертью целых семей, разрушение хозяйства, растет недовольство масс.
Большевистские вожаки не могут не видеть этого, но «убаюкивают», призывая пережить трудности...
Везде господствует неслыханная большевистская реакция. Недовольна большая масса населения, которое голодает, безжалостно раздавливается. Всякий, кто где-то словом оговорится или сожнет сноп зерна, привлекается к ответственности как контрреволюционер. И тяжко карается: конфискация имущества, ссылка в далекие местности. Если он не опухший, то обречен на голодную смерть. Страшно, неслыханно...
Я глубоко убедился, что большевизм необходимо уничтожить...
За границу... Или пройду, или на границе убьют... Иначе не может быть. А оттуда присоединиться к борьбе против большевизма.
3 сентября 1933 года
В махрово-большевистской газете «Коммунист» №212 от 28-го августа с. г. прочитал большевистскую статью «Взлет стервятников». В ней грубыми ругательствами освещается через кривое зеркало украинское национально-освободительное движение за рубежом. Порочат на чем свет стоит Скоропадского, Остряницу, Мазепу, Феденко, Донцова и их славную идею и УВО и СВУ...
Мол, они довели Украину в 1918 году до голода.
Меня наиболее бесит то, что вся большевистская пресса, как лютые звери, всех критикуют, что все пути позорные, лишь один большевистский, мол, верный...
Разве же не большевики привели к голодомору этой весной, разве же не из-за них вымерло 50% украинского крестьянства?
Безусловно, что так могут писать лишь те, что предают родной край, верные псы большевизма, что действительно довели страну нашу хлебную грабежом, разверсткой к голоду...
Со временем Наливайко начал делиться своими мыслями с коллегами по работе, новыми знакомыми. Он не мог все держать в себе. А позднее все же не сдержался и поведал другим сокровенную тайну о том, что ведет дневник. Кое-кому даже прочитал отрывки из него. С тех пор начался отсчет времени к тому страшному моменту, которого боялись и тайком ожидали практически все. Раскрученный маховик репрессивной карательной машины действовал неумолимо, захватывая в свои жернова новые и новые жертвы. Достигал он и в такие небольшие села, где учительствовал Алексей.
В октябре 1934 года его арестовали по обвинению в подделке документов и намерениях нелегально перейти границу с целью участия в антисоветской деятельности. Во время обыска изъяли дневники. Это дало возможность прибавить такие новые пункты обвинения: «Будучи национал-фашистом, распространял идею национального отделения Украины от СССР, используя для этого как книги контрреволюционного содержания, изъятые из обращения, так и свои записи в дневниках; состоял членом контрреволюционной организации, которая существовала в Харьковском институте профобразования, откуда бежал, увернувшись от репрессий за проведенную контрреволюционную работу» (ГДА СЗР Украины. - Ф.1. - Д. 8781. - С. 44).
Во время допросов А. Наливайко признал, что подделал документы, так как хотел поехать на заработки, а его из института не отпускали. Не опровергал он и своих намерений перебраться за границу. Но категорически отрицал обвинение в распространении идей национализма путем ознакомления своих знакомых с содержанием дневника. Не признал он и своей принадлежности к контрреволюционной организации.
Но во время следствия ему целенаправленно ставили такие вопросы: «Какой была ваша цель при написании ряда контрреволюционных произведений»? На что он искренне отвечал: «Стихи и заметки мной писались под настроение и без какой-то цели весной 1933 г., то есть в период массовых продтрудностей, летом 1933 г. и в начале учебного года, то есть осенью 1933 г. Идеи, изложенные в дневнике, писались без всяческого намерения воплощать их в жизнь» (ГДА СЗР Украины. - Ф.1. - Д. 8781. - С. 27).
Но никакие объяснения не помешали следователям сделать такие выводы: «Изъятые нами у Наливайко контрреволюционные произведения содержат в себе призыв к вооруженной борьбе с Коммунистической партией и Советской властью и враждебную критику всех ее мероприятий» (ГДА СЗР Украины. - Ф.1. - Д. 8781. - С. 12). Поэтому и приговор был соответствующим – 10 лет лагерей. Об этом сохранилась рукописная надпись на одном из документов. Кроме этого, в нем отмечено, что фотокопию дневников А. Наливайко сделать не удалось, потому их перепечатали, но лишь избирательно. Полной версии не сохранилось.
Согласно распространенной в то время практике в органах ГПУ, дневники сразу перевели на русский. Лишь в одном из документов отдельные отрывки приведены на украинском. В этих заметках, как и почти во всех других, отличались глубоко потаенные, смелые и откровенные мысли автора на родном языке о тогдашней антинародной власти и намерениях добывать в борьбе лучшую жизнь.
Из дневника А. Наливайко
9 мая 1933 года
Значительную лучшую часть крестьянства заслали на Соловки, в Сибирь, на принудительные работы, часть, тоже обычно трудовики, бросают и землю, и хату и идут, куда глаза глядят. Что-нибудь – хоть за границу куда-нибудь, чтобы не большевизм.
9 сентября 1933 года
Очень сожалею, что я не за рубежом, а то бы активно участвовал в УВО, СВУ и других [организациях]и их прессе. Всесторонне способствовал бы действительному освобождению Украины.
О дальнейшей судьбе Алексея Наливайко в архивном деле сведений нет.
Дополнение: дневники А. Наливайко
(ГДА СЗР Украины. - Ф.1. - Д. 8781. - С. 82-85)
