Предлагаем вниманию читателей «Дня» выступление (с незначительными сокращениями) выдающегося украинского ученого и общественного деятеля, академика НАН Украины Ивана Михайловича Дзюбы на Международной конференции «1989 — 2009: Украина на переломе эпох — отход от коммунизма и сложный путь к демократии». Конференция, которая работала в Киеве 27 октября 2009 года, была организована Фондом имени Гайнриха Белля (ФРГ), Немецким политическим фондом, близким к Партии зеленых («Союз 90/Зеленые»), неприбыльной организацией, проводящей свою деятельность и в Германии, и за ее пределами. В своем теперешнем виде Фонд имени Гайнриха Белля существует с 1997 года, к тому времени существовали три отдельные организации, которые слились в одну и взяли имя известного немецкого писателя и общественного деятеля — Гайнриха Белля.
Приоритетной задачей фонда является политическое образование, цель которого — содействовать развитию демократии, построению действенного гражданского общества, расширению участия сознательных граждан в политической и общественной жизни страны, углублению понимания между народами. В своей работе фонд ориентируется на такие важные ценности, как экология, демократия, равенство полов, солидарность и ненасилие и руководствуется словами Гайнриха Белля: «Вмешательство является единственной возможностью остаться реалистом».
В первую очередь хочу отметить, что обсуждаемая тема не только актуальная, а и сложная, и не такая однозначная, как может показаться. Между тем, над нею довлеют упрощения — они преобладают в массовом сознании, часто встречаются в политической публицистике, а иногда появляются и в отдельных научных трудах. Даже сама формула — «отход от коммунизма», несмотря на ее обычность, нуждается, на мой взгляд, в уточнении. Действительно: что мы имеем в виду?
Коммунизма как реализованной общественной формации история человечества не знает. Вместо этого, знает идею коммунизма — в очень широком диапазоне вариаций: от евангельского, первично-христианского, до так называемого научного коммунизма, а потом более поздних форм — сталинизм, маоизм, кастроизм, еврокоммунизм, дубчекизм (извините за такой корявый термин) и другое. Можно видеть и анализировать общее в них, но нельзя игнорировать и отличное. И нельзя не задумываться над тем, почему идея, или спектр идей, которые с определенной долей условности мы называем коммунистическими или родственными с ними, в течение всей истории человечества возникают у различных народов в различных формах. Очевидно, они рождались в поисках ответа на глубокие общественные потребности. Но ни одна из этих идей не была адекватно реализована, что, в свою очередь, может свидетельствовать не в пользу их состоятельности. Обратим внимание: даже когда такая идея становилась государственным императивом, строительство коммунизма рассматривалось как незаконченный процесс, результат которого осмотрительно относился к будущему, которое так и не наступило, и неизвестно, могло ли наступить вообще...
Следовательно, говоря о преодолении коммунизма, мы с вами говорим не о преодолении коммунизма, а о преодолении наследия тех режимов — режимов тоталитарных, которые были руководимы партиями, называвшими себя коммунистическими (правомерность такого самоназвания — это также отдельная проблема). Коммунистическая риторика в них была схожей, но ее реальное политическое, социально-экономическое, национально-культурное наполнение далеко не во всем одинаковое, которое зависело, в частности, от степени укоренения режима в общественной почве. Скажем, одно дело, когда такой режим формировался в самом обществе или навязывался ему внутренними политическими силами (Россия, Китай, Куба, Вьетнам), другое — когда он устанавливался путем внешнего давления, хотя всегда более или менее опираясь на внутренние факторы. Это уже имеет прямое отношение к нашему украинскому псевдокоммунистическому наследию.
Здесь следует сказать о поверхностном понимании большевистской революции в России, как своего рода несчастливом случае в истории человечества или как мятеже, который удался из-за стечения обстоятельств. Такие версии слышим не только на обывательском уровне. В свое время даже академик Д. Лихачев говорил об октябрьском перевороте как акции подпоенной большевиками банды балтийских матросов. Но большие исторические события так не совершаются и к этому не сводятся. Пусть по своей форме это был бы путч, бунт, переворот, заговор — что угодно, по сути —это была революция, которая, по известному выражению, «потрясла мир». Потому что стала ответом на глубокий мировой кризис — экономический, социально-политический, культурный, моральный — на рубеже XIX и XX веков, апогеем тотальной критики, которую претерпевали в это время все стороны жизни европейских обществ: критики и словом, и делом. Можно даже сказать, что и сама Первая мировая война была трагической и кровавой формой «критики» несостоятельности тогдашнего капитализма. Обратите внимание: одновременно с большевистской революцией в России происходили во многом аналогичные революции в ряде европейских стран — в первую очередь в Германии, Венгрии. Интересное объяснение неудачи немецкой революции, или, собственно, ее отхода от коммунистической идеи, дал известный философ Федор Степун, высланный Лениным из России вместе с другими «враждебными» интеллектуалами. Выступая в 1926 году с лекцией в Дрезденском политехникуме, он говорил: «Порой такое бессилие коммунистической идеи над революционной стихией объясняется чрезмерной духовной сложностью идеологов немецкого коммунизма, которые намного больше напоминали Блока периода написания «Двенадцати», чем Ленина, с атавистическим примитивизмом его мироощущения и мировоззрения». Однако тут же он отметил: «Отрицать грандиозный размах русской революции, ее, пока что не учитываемое, значение для судьбы всего мира, ее действительно русское стремление к вопросам высшего порядка, конечно же, не приходится». Вот это стремление к «вопросам высшего порядка» можно увидеть, обратившись к материалам напряженных философских, теоретических, эстетических дискуссий 1920-х годов. Но потом произошел разгром более-менее свободной марксистской мысли, в частности — ликвидация московского Института Маркса Ленина и соответствующих учреждений в Украине, пересмотр культурной и национальной политики большевизма, без чего невозможен был бы триумф Сталина. Поэтому когда мы сегодня говорим о наследии той эпохи, стоит иметь в виду не только окончательный «осадок», а и эволюцию идей, структур, лозунгов, внутреннюю и внешнюю обусловленность этой эволюции. Иначе мы будем упрощать проблему преодоления наследия тоталитаризма.
К одному из таких упрощений относится представление о том, что большевики не имели в Украине никакой почвы и победили только силой красноармейских штыков. Что штыки сыграли решающую роль, это несомненно, но ведь не только штыки. Давайте перечитаем воспоминания украинских участников этих событий, и мы увидим силу лозунгов, идей, пропаганды, умелого разжигания классовой вражды и особенно социального расслоения среди крестьянства, что позже было очень эффективно использовано в раскулачивании, коллективизации и в организации и осуществлении голодомора.
Отдельно может стоять вопрос о тогдашних украинских «левых» — боротьбистах, укапистах, так называемых национал-уклонистах. Часто на них смотрят с точки зрения того, как их использовали большевики. Но в тех исторических условиях — и внутренних, и международных, в условиях мирового подъема коммунистического движения — они пытались задействовать единственный реальный тогда шанс построения современной Украины, и не их вина, что силы оказались неравными. В конечном счете, мы не знаем, что могло бы стать результатом их усилий, если бы их не подавили, но есть основания думать, что это не было бы тоталитарное общество московско-большевистского образца.
Различные формы национал-уклонизма в рядах КП(б)У не были единственным или главным проявлением сопротивления украинского общества (определенных его элементов) политике московских партийных диктаторов. Было длительное и упрямое сопротивление крестьянства — в формах и саботажа, и той борьбы, которую партия называла «бандитизмом». Было глухое сопротивление части интеллигенции. Даже после почти тотального истребления всякой реальной и потенциальной оппозиции сталинское руководство не избавилось от хлопот с Украиной и не ослабляло террор.
Борьба УПА, невзирая на ее видимую обреченность, имела далеко идущие последствия, подтвердив способность украинцев к сопротивлению, преемственность государственного идеала. Но в противовес этому борьба режима с повстанческим движением показала и «резервы» раздора, когда одних украинцев уничтожали руками других.
Реформы Хрущева имели противоречивый характер: смягчение террора, реабилитация значительной части жертв репрессий, некоторая либерализация режима, но в то же время нападки на интеллигенцию и усиление русификации. В этих условиях начинает возникать явление, названное по временному признаку «шестидесятничеством».
Его можно понимать и в более узком значении: как движение «несогласных» и «диссидентов», а можно и в более широком — как постепенное расширение пространства недовольной положением дел и ответственной за будущее Украины мысли — во всех сферах жизни. В этом более широком смысле «шестидесятничество» не закончилось с подавлением диссидентства вследствие репрессий 1965 и 1972 и последующих лет. Оно продолжалось в других формах в 70—80-е годы. На это время механически переносится с политико-экономической сферы тавро «эпоха застоя», тогда как на самом деле в литературе, искусстве, а порой и в философской мысли это были годы тихого, но упрямого размывания фундамента догматической идеологии, медленного отвоевания нового духовного пространства. Не говоря уж о героических усилиях правозащитников, пусть и немногочисленных, об их жертвенности.
Поэтому Народный Рух Украины за перестройку возник на достаточно подготовленной, хотя и не очень массовой почве. Ограниченность социальной базы, односторонняя сосредоточенность на национальной проблематике и недостаточное внимание к проблематике социально-экономической, непрочность связей с рабочими и технической интеллигенцией, нехватка профессиональных политических и организаторских кадров, малый аналитический и программный потенциал, любительство обусловило слабые стороны Народного Руха, его противоречия, что впоследствии, несмотря на подвижнический энтузиазм многих (в том числе бывших политзаключенных), привело к многочисленным расколам и в конце концов к упадку. В отличие от «шестидесятничества», имевшего связи, прежде всего, с русским диссидентством, Народный Рух избрал себе в качестве примера народные фронты балтийских республик и польскую «Солидарность», но не имел такой массовой базы, как они, и не мог опираться на национальное единство наполовину русифицированного населения, глубже пораженного вирусом колонизированности. Поэтому он хотя и сыграл очень важную роль в обретении Украиной государственной независимости, но не стал на этом этапе конструктором создания государства и не смог придать ему четкое национально-демократическое направление. Реальные рычаги власти оказались в руках компрадорского олигархического капитала, кадры и потенциал которого формировались еще с советских времен.
Грабительский характер так называемой приватизации, сосредоточение национального богатства в руках немногих, поразительный разрыв между уровнями обеспеченности, триумф социального бесстыдства, неразвитость гражданского самоуправления — это лишь некоторые из характеристик нашего общества, которые ставят под сомнение качество его демократичности. Если это и есть преодоление коммунизма, то преодоление, так сказать, негативное, а не позитивное. Оно порождает то, что в философии называется «порочным сознанием».
Одна из наиболее болезненных проблем нашего общества — глубокая пропасть между уровнем научной, философской, эстетической мысли, новациями в сфере искусства, литературы — и уровнем массового сознания, которое преимущественно остается в плену старых стереотипов или хаотических критериев и неразвитого вкуса. Интеллектуальная продукция высшего уровня нигде в мире не является массовой, но есть общественные звенья, через которые осуществляется трансляция интеллектуальных идей в более широкие общественные слои. У нас же политическая элита и средства массовой информации эту функцию не выполняют, а образовательные структуры недостаточно эффективны.
Разумеется, мы имеем сегодня свободу слова — в том понимании, что можем безнаказанно высказывать любые мысли. Это огромное достижение после десятилетий политической немоты. Но какое общественное пространство имеет наше свободное слово, когда средства массовой информации разделены между несколькими небескорыстными магнатами? Приходится рассчитывать разве только на противоречия между ними. Конечно, мы имеем политические свободы — огромное достижение после десятилетий тотального контроля. Но живем в удивительном обществе, где никто не боится, скажем, Президента, но все боятся участкового милиционера, главу сельсовета, начальника ЖЭКа, директора учреждения — то есть тех, от чьих нрава, настроения, манер или возможностей зависит повседневная жизнь человека. То есть: у нас нет общественных механизмов самозащиты людей на «низовом», житейском уровне. И пока таких механизмов не будет, мало будут значить персональные изменения на высшем уровне — президентов, правительств, правящих партий, блоков и коалиций. Это все будет суета, которая на жизни народа будет отражаться скорее страдальческим образом. И не углубит демократичность нашего общества. Судьба украинской демократии, на мой взгляд, будет зависеть от создания и функционирования «низовых» структур общественного самоуправления.
Здесь может пригодиться большой опыт Народного Руха, но также и его «негативный опыт», то есть учет его упущений, ошибок, слабых мест.
