Продолжение. Начало читайте в №158
4. Осознание геноцида
Почему в наши дни актуализировалась проблема, названная в этой статье лечением исторической памяти? Потому, видимо, что в трансформационных процессах социогуманитарные проблемы не должны отодвигаться на задний план. Если общество хочет избавиться от родимых пятен тоталитарного прошлого, нужно беспокоиться не только об инвестициях или курсе валют. Нельзя идти в будущее с головой, повернутой в прошлое.
Я принадлежу к старшему из современных поколений — тех, кто в последнее время получил юридический статус «детей войны». Те, кто постарше из моего поколения, успели поучаствовать в войне, главным образом, уже на ее победном этапе, младшие — родились после войны. Всех нас объединяет одна общая черта: мы — воспитанники советской школы.
На протяжении жизни я общался с представителями поколения своих родителей. Однако историческое сознание предыдущего поколения мне стало понятно не в непосредственном общении с ним, а только вследствие профессиональной деятельности. Между нами была почти непроницаемая стена, и даже хрущевская «оттепель» не могла ее разрушить. Откровенности мешало колоссальное количество сексотов — «секретных сотрудников» ведомства, называвшегося в народе коротко: органы. Затравленные органами государственной безопасности представители первого поколения советских людей не передали свой жизненный опыт следующему поколению — своим детям. Дети, самым старшим из которых за 80, выросли в условиях уже построенного советского строя.
Каким было это поколение моих родителей? Оно пережило гражданскую войну, которая сама по себе засвидетельствовала его неоднозначное отношение к коммунистической идее. Потом оно разделилось (неизвестно, в каких пропорциях) на тех, кто под «Марш энтузиастов» строил новую жизнь, и на тех, кого силой загоняли в коммунизм. По-видимому, тех, вторых становилось все больше, потому что жизнь не улучшалась, а террор крепчал. Есть лакмусовая бумажка для определения отношения значительной части этого поколения к советской власти: война с гитлеровской Германией.
Немецкая статистика свидетельствовала, что с июня 1941 года до октября 1942 года, то есть, меньше, чем за полтора года, в плен сдались 5,2 млн. красноармейцев. Таков был полуторагодичный итог «отечественной» войны: люди отдавали преимущество плену, а не обороне Отчизны, которой завладели большевики. Чтобы скрыть ужасающее для власти явление, Сталин ликвидировал солдатские медальоны, упразднил поименный учет потерь и ввел в статистику странную графу, которая с весны 1942 года стала привычной: «пропавший без вести». Только убедившись в смертельной опасности нацизма, советские люди стали воевать с врагом по-настоящему. С ноября 1942 до ноября 1944, то есть, за два года, в плен попало только полмиллиона бойцов и командиров Красной армии: в десять раз меньше, чем за первый период войны.
Следовательно, поколение победителей во Второй мировой войне отделило себя от следующего глухой стеной и не мешало школе воспитывать своих детей в коммунистическом духе. Мы, дети, когда стали взрослыми, формировали сознание своих ровесников и следующего поколения в духе убеждений, привитых школой.
Не следует переоценивать, однако, влияние пропаганды и воспитания. Главным фактором формирования исторического сознания и мировоззренческих позиций граждан всегда был и остается жизненный опыт. А опыт поколения строителей коммунизма радикально отличался от опыта следующих поколений — тех, кому выпало жить при коммунизме. Нисколько не изменившись по своему характеру, советская власть изменила отношение к обществу. Она прекратила использование массового террора как метода государственного управления.
Массовый террор использовался сначала для создания искусственного социально-экономического уклада, а потом — для упрочения личной власти Сталина. После смерти Сталина террор стал не массовым, а выборочным. Этого было достаточно, чтобы поддерживать существование уже построенного строя. Оказалось, однако, что искусственный строй без массового террора становится нестабильным. В этой ситуации новым вождям пришлось приложить большие усилия для повышения благосостояния населения. Это были действительно героические усилия, принимая во внимание милитаристские обязательства сверхдержавы и органическую неэффективность директивной экономики. Ныне существующие поколения должным образом оценили эти усилия. Несмотря на жизненные неудобства, которые приносила людям длившаяся десятилетиями агония советского строя, старшее и по большей части среднее поколение граждан Украины сохранило преимущественно позитивное отношение к жизни в прошлом. Тем более, что люди после 40 лет трудно приспосабливаются к новой жизни.
Такими объективными обстоятельствами объясняется моральная отстраненность значительной части наших граждан от ужасающих трагедий межвоенного периода, в том числе Голодомора. Они не могут поверить, что вполне реально укорененная в народной массе советская власть была способна хладнокровно истреблять своих же граждан.
5. Отношение «партии власти» к Голодомору
Диктатура Кремля в советской Украине осуществлялась не столько руководителями КПУ, сколько ведомствами союзного подчинения (начиная с КГБ). Однако даже эти ведомства были украинизированы. Выпестованная Кремлем номенклатура подчинялась руководителям КПУ и вместе с ними была надежным звеном в компартийно-советской системе власти.
В 1988 году КПСС утратила статус государственной структуры и власть перешла к советам. Возглавляемый М. Горбачевым союзный центр встретил вызов со стороны главы российского парламента Б. Ельцина. Украинская номенклатура немедленно воспользовалась кризисом власти в Москве. 16 июля 1990 года она приняла Декларацию о государственном суверенитете Украины, 24 августа 1991 года — Акт провозглашения независимости, а 30 августа — решение о запрещении деятельности КПСС на территории Украины.
Такая метаморфоза «партии власти» не была неожиданной для меня. За полгода до провозглашения Декларации о государственном суверенитете, 16 января 1990 года, политбюро ЦК КПУ рассматривало вопрос о голоде 1932—1933 гг. и публикации связанных с ним архивных документов. На заседании, где присутствовали несколько экспертов, в том числе и я, развернулась бурная полемика. Некоторые члены политбюро ЦК стали обеспокоенно утверждать (по-видимому, не без оснований), что публикация сборника станет «ножом в спину» партии. Однако ключевые фигуры в партийном руководстве, в том числе первый секретарь ЦК Владимир Ивашко, были настроены дать сборнику зеленый свет. Постановление ЦК КПУ заканчивалось такой инструкцией: «Рекомендовать редакциям газет, журналов, телевидению и радио обеспечивать правдивое, объективное, на основании документальных материалов, освещение событий, связанных с голодом 1932—1933 годов».
В цикле статей «Почему Сталин нас уничтожал» («День», 2005, № 207) я уже упоминал один факт из этого странного, на первый взгляд, ряда: Дж. Мейс рассказывал, что фильм режиссера Олеся Янчука «Голод-33», который он консультировал, не получил ни копейки государственных средств, пока создавался, но был показан по телевидению непосредственно перед референдумом 1 декабря 1991 года.
Наконец, приведу еще один факт, по-видимому, наиболее яркий. На международной научной конференции, состоявшейся в Киеве 9 сентября 1993 года в связи с 60-й годовщиной голода, президент Украины Л. Кравчук высказался так: «Я полностью соглашаюсь с тем, что это была спланированная акция, это был геноцид против собственного народа. Но я здесь не ставил бы точку. Так, против собственного народа, но согласно директиве из другого центра. Очевидно, именно так нужно трактовать эту ужасающую страницу нашей истории».
Перечисленные факты свидетельствуют об одном: руководители советской Украины стремились превратиться из кремлевских «шестерок» в настоящих государственных деятелей. Когда они «перетекли» из партийных структур в советские, то запретили деятельность собственной партии и взяли на вооружение государственную символику «украинских буржуазных националистов». Правда о Голодоморе использовалась только с одной целью: чтобы показать действительно существующую опасность судьбоносных для народа решений, если они принимались за пределами республики. Это соответствовало расчетам киевских руководителей на утверждение политической независимости Украины, следовательно, их личной независимости от Кремля.
Рассказываю обо всем этом без осуждения, только для того, чтобы подчеркнуть отсутствие настоящего интереса к проблеме Голодомора у руководящих деятелей «партии власти».
Нужно отдать должное Л. Кучме, который в 65 ю годовщину основал своим указом от 26 ноября1998 года День памяти жертв Голодомора — четвертую субботу ноября. В этот день должны были проводиться мероприятия, направленные на восстановление народной памяти о самом страшном событии в истории Украины. Однако как раз Дни памяти особенно ярко показали безразличие или даже откровенное игнорирование этого события в регионах. И в столице необходимые организационные меры утверждались только после настойчивых напоминаний со стороны деятелей украинской диаспоры.
В Украине издано немало разнообразной книжной продукции о Голодоморе. Но не припомню, чтобы она издавалась на государственные деньги. Материалы международной научной конференции, состоявшейся в сентябре 1993 года, опубликовал Институт истории Украины НАН Украины. Материалы конференции 28 ноября 1998 года появились на средства, собранные гражданином США Марьяном Коцем. Этот меценат содействовал изданию десятков других книг о Голодоморе. Честь ему и хвала!
Можно много рассказать о попытках создания в рамках Института истории Украины научно-исследовательской структуры для проведения исследований геноцида украинского народа. Например, 4 февраля 2003 года председатель организационного комитета по подготовке и проведению мероприятий в связи с 70-й годовщиной Голодомора в Украине В. Янукович распорядился «обеспечить надлежащее финансирование научных работ Центра исследования геноцида украинского народа». Однако до этого времени государство не ассигновало ни одной гривни на целевые исследования в этой области.
Книги, издающиеся в Украине тиражом в тысячу экземпляров или еще меньше, не могут повлиять на лечение исторического сознания наших граждан. В декабре 2005 года состоялось собрание киевских ветеранов, на котором председатель совета И. Красильников долго говорил о заслугах «величайшего деятеля мировой истории И.В. Сталина», а первый секретарь горкома КПУ Ю. Сизенко вспомнил «так называемый голодомор». Присутствующий на собрании мэр А. Омельченко сообщил, что выделяет 300 тыс. грн. для бесплатной подписки газеты «Киевский вестник», где печатаются подобные выступления Красильникова и Сизенко, а если нужно эту сумму удвоить, то проблем не будет. Следовательно, государственные средства до сих пор идут на то, чтобы закреплять в головах ветеранов азы сталинского курса «Истории ВКП(б)».
14 мая 2003 года Верховная Рада Украины приняла Обращение к украинскому народу в связи с голодом 1932—1933 гг. Голодомор определялся в нем как геноцид украинского народа. Документ был принят голосами 226 депутатов. Вне всяких сомнений, президент Украины Л. Кучма и глава парламента В. Литвин постарались «организовать» минимально необходимое большинство, чтобы Верховная Рада не пропустила 70 летие Голодомора так, как она пропустила 60-летие. За эти 10 лет историки и краеведы выдали на-гора огромное количество леденящей душу информации. Игнорирование ее народными избранниками выглядело бы очень странно…
6. Украинская диаспора и голод-геноцид.
Коротко повторю уже сказанное («День», 2005, № 197) о роли украинской диаспоры в раскрытии перед всем миром масштабов и сути Голодомора. Диаспора смогла организовать во многих странах Запада в 1982—1983 гг. масштабное чествование памяти жертв Голодомора в его 50-ю годовщину. Это помогло добиться образования в Конгрессе США специальной комиссии по голоду 1932—1933 гг. в Украине. Деятельность комиссии заставила В. Щербицкого в декабре 1987 года признать факт голода. Это, в свою очередь, открыло исследователям доступ к архивам, связанным с темой Голодомора. Преемники Щербицкого позволили публикацию самых секретных документов из архивов КПСС, отражающих реальную картину происходящего во время Голодомора в украинском селе. Такова была последовательность инициированных диаспорой событий.
В этой статье анализируется другая проблема: почему идентификация Голодомора как голода-геноцида идет так трудно? Анализ причин, мешающих людям за пределами Украины удостовериться в этом, нужно начинать с исследований публицистов и ученых украинской диаспоры, связанных с интерпретацией Голодомора.
Украинские эмигранты рассказывали о голоде, основываясь на собственном опыте. Они знали, что советская власть поставила их в положение, несовместимое с жизнью. Общаясь между собой, они узнали, что голод охватил все украинские села, и поняли это так, что власть уничтожала украинцев. Ученые Запада, в том числе комиссия Конгресса США по голоду 1932—1933 гг. в Украине, на основании их свидетельств сделали вывод о голоде-геноциде. Документальная проверка утверждений свидетелей Голодомора тогда была невозможной. Следует признать, однако, что работа в архивах тоже не могла принести немедленный результат.
В своей первой брошюре «1933: трагедия голода», появившейся в мае 1989 года (текст ее был напечатан в январе—феврале того же года газетой «Літературна Україна»), я считал украинскую трагедию следствием экономического кризиса, а кризис, в свою очередь, — следствием принудительной коллективизации. Более глубокое ознакомление с архивными фондами ЦК КП(б)У позволило сделать другой вывод: советская власть наказала натуральными штрафами должников по хлебозаготовкам, то есть, практически все украинское село. Специальные постановления были приняты о штрафовании мясом и «вторым хлебом» — картофелем. Эти документы прошли незамеченными в сборнике, который разрешил печатать В. Ивашко. Только в сопоставлении с рассказами свидетелей (компьютерную верстку еще не опубликованного трехтомника свидетельств привез мне Дж.Мейс в 1990 году) они могли объяснить ужасные масштабы украинского голода. Оказалось, что «хлебозаготовители» забирали у крестьян не только хлеб, мясо и картофель, но и все запасы продовольствия, накопленные до нового урожая. Эту акцию из-за отсутствия какой-либо возможности приобрести продовольствие (на крестьян не распространялась карточная система снабжения) можно рассматривать только как сознательное создание условий для голодной смерти. Поэтому в моей книге «Цена «великого перелома», которая вышла из печати в марте 1991 года, Голодомор рассматривался как геноцид. Однако тогда я не вкладывал в термин «геноцид» юридического содержания и был далек от понимания истинных мотивов власти, которая морила крестьян голодом. Придание конфискации продовольствия формы «натуральных штрафов» наталкивало на мысль о том, что власть наказывала крестьян таким варварским способом за невыполнение хлебозаготовительного плана. С высоты наших сегодняшних знаний о Голодоморе становится очевидно, что исполнители акции геноцида должны были руководствоваться определенным мотивом. По этой причине и был выбран мотив наказания должников.
Голос советских ученых на стыке 1980-х и 1990 х гг. был едва слышен, тогда как голоса публицистов и исследователей украинской диаспоры мощно звучали на весь мир. В чем состояла слабость наших с ними позиций под углом зрения юридического содержания термина «геноцид»?
Мы могли в деталях рассказать о преступлении, но были не способны объяснить сталинские мотивы. Тогда уже стали известны уродливые (больше украинских) масштабы казахской трагедии. Причина гибели казахов лежала на поверхности: у кочевников забрали по мясозаготовке большую часть скота и силой посадили их на землю. Не привычные к земледельческому труду, они съели скот, который им оставили, после чего стали умирать с голоду. Понятно, что казахский голод был по своему существу геноцидом, но в категориях уголовного права его можно квалифицировать как «убийство по неосторожности». А конвенция ООН «О предотвращении преступления геноцида и наказания за него» от 9 декабря 1948 года называет геноцидом исключительно «действия, осуществляемые с намерением уничтожить полностью или частично любую национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». Следовательно, всегда нужно доказывать факт народоубийства с предварительно обдуманным намерением.
Геноцид армянского народа в годы Первой мировой войны был понятен каждому: армян вырезали из- за того, что они были армянами. Холокост еврейского народа во время Второй мировой войны тоже понятен. Нацисты уничтожали евреев, потому, что они были евреями. Поражение Германии в войне стало отправным пунктом для уголовного преследования нацистов, в том числе за организацию Холокоста.
Термин «холокост» оказался настолько узнаваем, что публицисты нашей диаспоры стали оперировать понятием «украинский холокост», имея в виду собственную национальную трагедию. Они не обратили внимания на то, что в отождествлении Голодомора с Холокостом скрывалась методологическая опасность. Выражение «украинский холокост» в этом случае автоматически подводило к ошибочному положению о том, что Кремль морил голодом граждан Украины только из-за того, что они были этническими украинцами. На самом же деле украинский геноцид не был таким примитивно-простым, как «окончательное решение» А. Гитлера относительно евреев.
Отождествление Голодомора с Холокостом было перенесено из диаспоры в нашу публицистику. Это недопустимо по двум причинам. Во-первых, мы забываем в этом случае о подлинном украинском Холокосте, то есть, о гибели от руки нацистов 1,6 млн. наших соотечественников — евреев. Во-вторых, мы никогда и никого не убедим в том, что голод 1932—1933 гг. был геноцидом, если будем называть его украинским Холокостом. Международное содружество не поймет, почему Кремль в 1932 и 1933 гг. — не раньше и не позже — уничтожил миллионы этнических украинцев.
Сколько именно миллионов людей погибло в Украине голодной смертью? К сожалению, наши публицисты и политические деятели до сих пор пользуются экспертными расчетами, получившими распространение в литературе диаспоры в те времена, когда советская демографическая статистика была закрытой.
В 1990 году у нас была перепечатана словарная часть «Енциклопедії українознавства», которая издавалась на Западе под редакцией выдающегося украинского географа и демографа В. Кубийовича. В соответствующей статье в ней приведены данные Кубийовича (около 2,5 млн. человек) и позаимствованная из изданной в Виннипеге в 1954 году книги оценка Д. Соловья — от 4-х до 5 млн. человек. Другая оценка была сделана Т. Сосновым в газете, выходившей в Новом Ульме (ФРГ) в 1950 году — 7,5 млн. человек. Потом Соловей под псевдонимом Петро Долина поместил свои расчеты в первой коллективной монографии о советских репрессиях в Украине, которая была опубликована эмигрантами в Торонто в 1955 году. Эти расчеты базировались на формуле сложных процентов, которая абсолютно непригодна для демографического анализа. Тем не менее, их взял В. Гришко для своей книги об украинском голоде, которая была издана в 1983 году на английском (в Торонто) и украинском (в Детройте) языках. Оттуда их позаимствовал вице-премьер-министр Украины Н. Жулинский — глава оргкомитета международной научной конференции, состоявшейся в Киеве 9—10 сентября 1993 года в связи с 60-летием Голодомора. Названные Жулинским цифры часто используются и сейчас: 7,5 млн. человек, в том числе прямые потери — 4,8 млн. человек.
На парламентских слушаниях, посвященных жертвам Голодомора, 12 февраля 2003 года вице-премьер-министр Украины Д. Табачник в своем докладе отметил, что историки и демографы спорят относительно цифры потерь от голода (от 3 х до 10 млн. человек), но назвал наиболее достоверное, по его мнению, число — 7 млн. человек.
Возникает вопрос: почему публицисты и политики отдают предпочтение подсчетам потерь, сделанным в диаспоре? Неужели исследователи до сих пор не заглянули в советскую демографическую статистику, которая открыта уже 17 лет?
В марте 1990 года я летел на международную конференцию в Канаду через Москву. Директор Центрального архива народного хозяйства СССР В. Цаплин разрешил мне поработать несколько дней непосредственно в архивохранилище. Поэтому в Торонто я прилетел уже с большим цифровым грузом и обратился к двум известным в мире демографам с предложением написать общую статью о потерях населения Украины от голода 1932—1933 гг. Это были профессор Мельбурнского университета Стефен Виткрофт и профессор Гарвардского университета, бывший московский диссидент из окружения А. Сахарова Александр Бабенышев, который подписывал свои труды булгаковским псевдонимом Максудов. Книга Максудова «Потери населения СССР» была опубликована в США на русском языке в 1988 году.
Подсчитать количество жертв голода 1921—1923 и 1946—1947 гг. невозможно, потому что мы не знаем ни перемещений, ни потерь населения во время мировых войн. Количество жертв голода 1932—1933 гг. может быть определено с большой точностью, потому что оно составляет разность в численности населения между переписями 1926 и 1937 гг. с учетом сальдо естественного и механического движения. Максудов помог разобраться в некоторых сугубо демографических коллизиях, и я успел поместить свои расчеты в уже упомянутый выше сборник архивных документов, на публикацию которого в 1990 году давало специальное разрешение политбюро ЦК КПУ. В начале 1991 года моя с Максудовым статья появилась в «Українському історичному журналі». По моим расчетам прямые потери составляли 3238 тыс. человек, а с поправкой на неточность данных о механическом движении населения — от 3-х до 3,5 млн. человек. Совокупные потери (с учетом снижения рождаемости в голодные годы) доходили до 5 млн. человек. Максудов не хотел учитывать данные государственной статистики о механическом приросте (на мой взгляд — безосновательно), и поэтому его расчет потерь колебался в диапазоне 4— 4,5 млн., а с учетом снижения рождаемости — до 6 млн. человек.
Пользуясь совсем другой методикой расчета, дававшей возможность определить только совокупные потери между 1926 и 1939 гг., Сергей Пирожков опубликовал в 1992 году свой результат — 5,8 млн. человек за 12 лет. Эта величина, как мне кажется, более близка к моим расчетам потерь за два года, чем к результату Максудова.
С. Виткрофт отказался подписывать нашу с Максудовым статью. Мне казалось, что этого добросовестного исследователя тогда напугало слишком большое количество жертв, которое показал беспристрастный анализ источников. Но в приложении к документальному сборнику «Трагедия советской деревни», напечатанном в Москве в 2001 году, он опубликовал свою оценку прямых потерь: по Украине — от 3-х до 3,5 млн., по СССР в целом — от 6 до 7 млн. человек.
Следовательно, статистика потерь есть. Нет другого: желания ею пользоваться. Никто на протяжении всех этих лет не ставил под сомнение расчеты ученых. Эти расчеты были известны, например, Д. Табачнику, который говорил, что «историки и демографы спорят». Но можно ли пользоваться цифрой, которая нравится, и только поэтому кажется достоверной? На суд международной общественности нужно выносить объективные выводы о Голодоморе, а не свои субъективные предпочтения.
Продолжение следует