Тон, взятый официальной Москвой после гибели польского президентского самолета, непривычно человечный в общении с трудным соседом, принес непривычный результат: образ России в Польше резко улучшился. Что высветило причины, из-за которых этот образ так неоднозначен в других странах.
«На удивление благородной» называет российскую реакцию швейцарская «Le Temps». И в самом деле, именно удивление сквозит в большинстве откликов — польских, европейских, американских, — даже если о нем и не говорят напрямую.
Хотя на самом деле действия российских властей в сложившихся трагических обстоятельствах следовало бы назвать скорее нормальными, чем удивительными. Объявление национального траура. Сообразный ситуации тон официального телевидения и показ по нему фильма «Катынь». Немедленное прибытие премьера на место катастрофы, а теперь и президента в Польшу на похороны Леха Качиньского.
Это именно то, что в подобных обстоятельствах следует делать. Это просто естественно. Но эпоха «поднятия с колен» успела приучить к неестественному тону и к неестественным действиям наших властей даже в самых неподходящих случаях. На этот раз поступили совершенно иначе.
Возможно, к сочувствию и солидарности примешалось еще и желание заранее отсечь любые упреки в какой-либо российской виновности в случившемся.
А ожидать таких упреков можно было довольно уверенно, ввиду многолетних ледяных отношений с Польшей и радикальной позиции погибшего президента Качиньского именно по катынской теме.
Но достойная и человечная реакция на происшедшую катастрофу (полностью совпавшая — и это тоже надо подчеркнуть — с чувствами российского общества) оказалась, как это часто бывает, еще и самой политически практичной. Подозрения, высказанные было одним-двумя польскими политиками, быстро заглохли и даже сменились извинениями. И в любом случае гораздо громче звучат сейчас необычные для Польши слова признательности к России.
Атмосфера настолько стремительно и резко изменилась, что звучат даже предположения о готовности Москвы к стратегическому сближению и с Польшей, и шире того — с Европой и Западом.
Авиакатастрофа под Смоленском и то, что за ней последовало, напомнили давным-давно известную, но плохо воспринимаемую нашими властями истину: хочешь хороших отношений с соседом — пойми его мысли и посчитайся с его устремлениями.
Хорошие (и даже просто нормальные) отношения России с Польшей просто невозможны без отказа от катынской лжи. Потому что для поляков Катынь — это больше, чем идеологический спор, и даже больше, чем только память о загубленных людях.
Это и память о том, что еще с конца ІІ Мировой войны советское руководство разделило польских политиков на тех, кто говорит ему о Катыни (и по одному этому абсолютно неприемлем), и на тех, кто согласен о Катыни помалкивать и имеет шанс быть допущенным в польскую общественную жизнь. Это память о том, что режим Польской народной республики полвека стоял на согласии с катынской ложью. Память, которая неразрывно связана с многолетним чувством унижения и со страхом перед большим братом, который в любой момент придет с Востока и окажет «братскую помощь».
Новые отношения, отношения равных, просто исключены, если не понять силу этих чувств и не развязать этот узел.
Так или иначе, но сейчас этот узел развязан или хоть отчасти развязан. А сколько завязывается других узлов, не всегда таких же заметных, но всегда происходящих из такого же неумения понять соображения и интересы других и посчитаться с ними?
У российских властей вызывает раздражение, к примеру, американский военный центр в киргизском аэропорту Манас. Насчет того, обосновано это раздражение или нет, вопрос отдельный. Во всяком случае, оно налицо. Но многие ли разделяют его в Киргизии? А Москва категорически не желает взглянуть на этот объект еще и глазами тех, кто принимает решения в Бишкеке. Официальный российский подход к новому тамошнему руководству всецело увязан с судьбой этой базы, и сигналы о том, что она не будет закрыта, буквально за считанные дни изменили восприятие Москвой нового правительства от лучезарно-позитивного до придирчиво-критического.
Между тем Киргизия граничит не с Россией, а с Китаем. А американский военный транзит в Афганистан в любом случае будет проходить через нее или соседние с ней края. Поэтому любые киргизские власти будут заигрывать со всеми державами, маневрируя в треугольнике: Россия — Китай — США. Это нормальная для них политика, изменить которую (и то ненадолго) может только сильное внешнее давление. И вот, вместо того, чтобы пользоваться в Киргизии всеми преимуществами своего естественного влияния, Москва по-прежнему делает ставку на дорогостоящую и неперспективную модель «сюзерен — вассал».
Такое же державное игнорирование чувств и амбиций партнера уже испортило отношения даже с географически и политически близкой и насквозь материально зависимой Беларусью. Ожидая от нее гораздо большего послушания, чем то, на которое она бы согласилась (и не только при автократе Лукашенко, но и при любом другом режиме), получили гораздо меньше выгод, чем могли, да еще и массу унижений в придачу.
«...Думаю, Россия понимает, что была допущена жесточайшая ошибка — предприняты попытки давления на Беларусь. Это бесперспективно... Давить на любое государство бесперспективно, а тем более на то государство, народ которого хочет быть независимым...» Эти соображения не теряют своей справедливости из-за того, что высказаны одиозным правителем.
А вот верна ли гипотеза Лукашенко насчет того, что «Россия» (т. е. российская власть) и в самом деле понимает тупиковость нажимной политики, так долго проводившейся не только на белорусском, но и почти на всех прочих направлениях, кроме, пожалуй, китайского?
Свежий польский опыт, как и многое другое, действительно подсказывает: пора бы это понять. Самое время понять, что уважать партнеров, держаться с ними на равных и понимать их интересы — это не только достойно. Это еще и практично.
