Немало политиков и публицистов сегодня любят вести речь о том, что Украина продолжительное время (то ли десятки лет, то ли несколько веков) была оккупирована Россией. А термин «советская оккупация Украины» стал уже привычным как для масс-медиа, так и для политической среды. Если ранее его употребляли лишь крайние национал-радикалы из числа политиков, интеллектуалов и журналистов, то теперь он стал общеупотребительным не только в национал-демократической, но и, кое-где, в либеральной среде. При президентстве Ющенко даже был создан Музей советской оккупации в Киеве — правда, не государственный, а на общественных началах. С другой стороны, не только откровенные москвофилы, коммунисты или постмодерные либералы, но и кое-кто из патриотически-настроенных публичных лиц отрицает не только оккупационный, но и колонизаторский характер власти Кремля. Мол, советская Украина активно участвовала в создании СССР, ее структуры были активно задействованы во всем том, что делалось при большевиках, и в позитивном, и в негативном значении — от преодоления неграмотности и индустриализации до массовых репрессий и Голодомора. Даже более того: как заявила одна известная исследовательница, «в Украине действовала не «советская власть», а «радянська влада», которую строили «наши», — Затонский, Скрыпник, Мануильский и иже с ними».
Все это разнообразие мыслей свидетельствует о том, что проблема существует. И проблема далеко не теоретическая. Ведь от того, какой статус и какие характеристики имела Украина в СССР (и ранее), в решающей степени зависит сущность того постсоветского груза, который лежит на наших плечах, и выбор методов и форм построения действительно свободного европейского государства. Так как, неадекватные методы ведут к неадекватным — с точки зрения поставленной цели — результатам.
Поэтому, не вдаваясь в подробные теоретические дефиниции (желающие смогут найти их в политических словарях и энциклопедиях), очерчу свое виденье проблемы. Так как, как по мне, мы имеем то, что имеем — «классически- неклассическую страну» и «классически- неклассическое» государство в самом центре географической Европы, а в то же время — на ее информационно-культурной и политико-экономической периферии.
• Начнем с запада. С 1907 года, когда в Австро-Венгрии власть должна была пойти на введение общего избирательного права, принадлежащие ей Галичина и Буковина де-факто перестали быть колониями; империя Габсбургов развивалась на пути к мультинациональной федерации, но слишком прогнила государственная конструкция на то время (читай «Приключения бравого солдата Швейка»), чтобы реализовать шанс на обновление. Но даже непродолжительный период несовершенной, даже как по тем временам, демократии и подъемы революционной эпохи был достаточным для того, чтобы прошла настоящая национальная мобилизация, венцом которой стало образование Западно-Украинской Народной Республики, которая вскоре была вооруженным путем захвачена Польшей. Поэтому после 1919 года Галичину можно уверенно назвать оккупированной территорией, — изменялись только оккупанты, а отношение к факту оккупации и самосознание населения оставались инвариантными, за исключением москвофилов, которые потом превратились в «зачарованих на Схід» коммунистов. (Александр Галан был в числе тех, кто в 1915 году подносил на львовском вокзале хлеб-соль российскому императору, а его сын Ярослав верно служил генсеку ВКП(б)...).
• Более сложная ситуация с Волынью. Она сначала была в составе Российской империи, потом попала в Польшу, где стала объектом усиленной колонизации (хотя бы через осадничество). Но все же 20 лет Волынь побыла колонией европейского типа (например, как ранее Ирландия) с реальным избирательным правом, многопартийностью, независимыми медиа. Понятное дело, что все это ограничивалось, украинская культурная жизнь притеснялась, но разве можно сравнить масштабы Березы Картузской с поистине необозримым ГУЛАГом. Закономерным следствием колонизаторских усилий второй Речи Посполитой стала антиколониальная война украинцев 1943—44 годов (напомню, эмиграционное лондонское правительство на основе соглашения со Сталиным от 30 июля 1941 года считало Волынь составляющей Польского государства). Антиколониальные же войны в любой стране сопровождаются тяжелыми эксцессами с обеих сторон. Такая война в условиях оккупации третьей стороной — нацистами — и активных действий четвертой стороны в лице спецгрупп НКВД — это что-то сюрреалистическое, но стремление силой удержать территории, где свыше 80% иноэтнического населения, которое не хочет жить в этом государстве, — это типичная колониальная война.
• Закарпатье же было колонией венгерской части империи Габсбургов, потом относительно свободное двадцатилетие в составе Чехословакии дало ему импульс национального развития, который ощущается и поныне. Но Закарпатье и Буковина, в отличие от Галичины, не чувствовали себя в составе СССР оккупированными (хотя и чувствовали себя неуютно); на то были причины, ведь румынская и венгерская власти уничтожали там все украинское. На этом умело сыграла советская власть.
• Надднепрянщина, Слобожанщина и Таврия — тоже колониальные территории, но со своей существенной спецификой. Территория по обе стороны Днепра — лес и лесостепь, зона оседлого земледелия, по меньшей мере со времен «скифов-пахарей» и антов, — стала впервые объектом колонизационного переустройства в «золотое десятилетие» 1638—48 годов, когда магнаты Речи Посполитой пытались превратить украинцев в «белых рабов». Дальше колонизация, только уже российско-имперская, продолжилась в «век золотой Екатерины», когда были ликвидированы Гетьманщина и Запорожье, а вместе с этим остатки казацких вольностей (хотя бы и для надворного казачества) на Правобережье, и закрепилась во времена Николая І, который, в частности, установил и процент малороссов, которые имели право проживать в административных центрах. На этих землях причудливо переплелись черты колонии европейского типа (каковой Надднепрянщина полностью стала только в начале ХХ века) и колонии военно-феодальной империи (каковой была дореформенная Россия и Испания к началу ХІХ века); это наложило существенный отпечаток на все последующие политические процессы на подроссийской Украине.
А вот Слобожанщина поначалу (в XVII веке) была украинской колонией в почти забытом уже смысле — заселенной выходцами из определенной страны территорией. Однако, сохраняя длительное время автономный казацкий уклад и тесные связи с Гетманщиной, слобожане признавали власть московского царя. Упразднила автономию та же Екатерина ІІ. И еще одна деталь: большинство земель Слобожанщины к ХІІІ веку были заселены и принадлежали тем или тем руським князьям, но потом стали почти безлюдными после нашествия Батыя.
Причерноморье, прежде всего Таврия, имеет определенные общие черты со Слобожанщиной. Также в княжеские времена междуречье Дуная и Днепра было частично заселено (вторая волна заселения связана со временем Великого княжества Литовского, когда, в частности, имеем первое письменное упоминание о Коцюбиеве-Хаджибее-Одессе). Так же само степь и речные долины стали потом объектом колонизации — однако двойной: татарской, а затем турецкой, с одной стороны, казацко-украинской — с другой. В конце XVIII века результаты казацкого освоения Таврии были почти полностью уничтожены, сами запорожцы силой переселены на Кубань (или убежали за Дунай), их место заступили колонисты из Сербии, Германии, Болгарии, Греции, но главным образом — из числа украинских крестьян. Сложилась своеобразная гремучая смесь: космополитические портовые города, грандиозные латифундии землевладельцев-неукраинцев с наемными работниками-украинцами, между ними немецкие хутора, а в воздухе этого творения военно-феодальной империи — память о запорожской казацкой вольнице и одновременно о «золотой эпохе Екатерины». Именно этот регион дал жизнь чуть ли не половине известных деятелей украинского освободительного движения первой половины прошлого века — от Винниченко до Донцова. А еще — «днепропетровскому клану», который крепко вошел в историю СССР и Украины.
В 1917—21 году большевики вели против украинцев (и «петлюровцев», и «гетманцев», и «махновцев») Надднепрянщины, Слобожанщины и Таврии типичную колониальную войну; они имели в ней только временные успехи, пока не пошли на введение НЭПа и украинизации.
• Крым — это отдельная тема; но его колониальный статус, что в Российской империи, что в СССР не может вызывать возражений; после 1944 года это стала колониальная территория особого рода, где были силой выкорчеваны коренные народы, на чье место пришли переселенцы — в основном из метрополии.
• И, наконец, еще одна особая территория, на которой еще до 1917 года формировался прототип «нового исторического сообщества, — советского народа». Это Донбасс. Бурное развитие добывающей и тяжелой индустрии с конца ХІХ века шло плечом к плечу с менее бурным формированием очень своеобразной полуурбанистической культуры, где патриархальные, традиционные, «семейные» отношения перенесены в пределы городов и рабочих поселков, а позже — городских агломераций. Донбасс — новое изобретение Российской империи, основная масса населения которой так и не успела почувствовать свой колониальный статус (а то, что объективно он существовал, свидетельствуют многочисленные синдикаты, образованные промышленниками «Юга России» в начале ХХ века, чтобы отстаивать свои региональные интересы от давления со стороны Санкт-Петербурга и конкуренции со стороны Москвы, Урала, польских и остзейских губерний). Человеческий материал Донбасса, еще и в условиях Первой мировой войны, когда на шахты и на заводы пошел люмпенизированный контингент, вовсе не случайно пригодился большевикам. А превращение «нахаловок» на более-менее современные города в послевоенное время (за сохранение по большей части отсталой индустрии с соответствующей социальной структурой) закрепило советский характер региона. И давайте не забывать, что после Второй мировой войны на шахты силой посылали специфическую публику. Добавьте к этому силу пропаганды — и получите то, чем является нынешний Донбасс.
