Герхард Шредер останется на посту канцлера Германии, но его большинство в парламенте стало предельно незначительным. Возглавляемые им социал-демократы (СДП) получили 38,5% голосов избирателей, столько же, сколько христианские демократы (ХДС/ХСС), поддерживавшие на выборах его соперника Эдмунда Штойбера. Основная причина победы Шредера заключается в том, что его партнер по коалиции, партия зеленых, укрепила свои позиции в сравнении со свободными демократами, которые в противном случае скорее всего сформировали бы правоцентристское правительство с ХДС/ХСС.
Орел или решка? Выглядит так, как будто немецкий электорат отказался раздумывать и вместо этого бросил монету. В результате позиции свободных демократов ослабли, а ХДС/ХСС усилились — и теперь никто точно не знает, чего же хотят немцы. В то время как в других странах-членах Евросоюза, таких как Великобритания, Франция, Италия и Испания, парламентское большинство четко обозначено, этого нельзя сказать о Германии. Это, по-видимому, является ясным симптомом, указывающим на направление мыслей в стране: оно заблокировано. Не исключено, что результат выборов зафиксировал этот паралич до следующих парламентских выборов (2002—2006).
Предшествовавшая избирательная кампания предсказывала этот результат. В ее ходе говорилось обо всем, кроме реально стоящих перед Германией неотложных проблем. Шредер, который еще в августе считался проигрывающей стороной, отчаянно пытался избавиться от того, что могло быть наиболее опасным для него, а именно: от низких темпов экономического роста и высокого уровня безработицы. В конце концов, ему удалось этого достичь, когда он решил построить свою избирательную кампанию на антиамериканской платформе, объявив, что при его канцлерстве Германия не будет поддерживать какое-либо применение силы против Ирака, даже в том случае, если такая военная кампания будет одобрена ООН.
Впервые в послевоенной истории Германии внешняя политика сыграла такую критическую роль в федеральных выборах. Конечно, Конрад Аденауэр добился успеха в 1950 году со своей политикой интеграции с Западом, также как и Вилли Брандт в начале 1970-х со своей Ostpolitik. Но это были долговременные стратегии, а не тактические пируэты. Они доказали, что Федеративная Республика является ответственным игроком в европейской и мировой политике, и усилили ее репутацию в мире.
На этот раз упор был сделан не на участие, а на неучастие. Но, отстаивая то, что он назвал «германским курсом» (deutscher Weg), сознательно отделяя себя от британских и французских инициатив и открыто возбуждая антиамериканские чувства, Шредер не только взывал к старому негодованию левых, но и обращался к настроению населения в целом, которое в основном склонялось к нейтралитету, что особенно проявлялось среди восточных немцев. Все его предшественники, включая социал-демократов Вилли Брандта и Гельмута Шмидта, отстаивали эту германскую версию пацифизма «оставьте меня в покое» (ohne mich). Шредер был первым послевоенным канцлером, кто использовал это в своей избирательной кампании.
Возможно, что антиамериканская тактика Шредера в стратегическом плане нанесла Федеративной Республике урон. Но чисто с точки зрения макиавеллизма, его скромный успех говорит о том, что он был прав. Восточные немцы не только находились под сильным впечатлением его решительных действий во время сильнейшего наводнения в августе, но также и от его ad hoc (по данному случаю) нейтралитета в отношении Ирака в сентябре. Они спасли его от поражения, так как незначительное большинство западных немцев предпочли ХДС/ХСС (40,8 процента), СДП (38,3) и правоцентристскую коалицию (48,4) «красно-зеленой» (47,7).
Двенадцать лет назад, во время и после воссоединения, стоял вопрос о том, не появится ли у германского колосса соблазн установить вначале экономическую, а затем и политическую гегемонию над континентом. Эти страхи оказались беспочвенными. Сегодня озабоченность вызывает не сила Германии, а ее слабость. Дело в том, что у Германии отсутствует какое-либо стремление к экспансии. Она растеряла большую часть своей прошлой репутации, как модели экономической эффективности. Она, тем временем, стала больше смотреть внутрь себя, чем когда-либо ранее. Поэтому хорошая новость о том, что никому не нужно бояться Германии, сопровождалась плохими новостями. Сам того не желая, колосс начинает устанавливать что-то вроде пассивной гегемонии, его апатия замедляет европейский динамизм.
Однако, являясь самым крупным членом Евросоюза, Германия не может себе позволить такую узость интересов — это как в ее интересах, так и в интересах всей Европы:
Германия должна начать понимать, что длительное откладывание внутренних реформ — т.е. решительная модернизация ее государства всеобщего благосостояния, рынка труда и системы образования — будет работать как витаминная инъекция для ее партнеров, а также, не в последнюю очередь, для европейского экономического и финансового союза, в которых Германия является самым важным членом.
Германия не может не отвечать на вопрос, какую роль она желает играть в формировании расширившегося Евросоюза. Когда в 2003 году будет обсуждаться договор о вступлении десяти новых членов в Евросоюз, будет ли левоцентристский популист Шредер готов решительно сопротивляться вероятным настроениям в обществе, направленным против вступления соседей с Востока?
Германия должна обязать себя способствовать усилению роли Евросоюза на мировой арене. Без интеллектуального, финансового и военного участия Германии Евросоюз, этот экономический гигант, останется политическим карликом в мировых делах. Вместо того чтобы жаловаться на односторонние действия США, как это делал Шредер во время избирательной кампании, Германия должна помочь Евросоюзу преодолеть eго слабое участие в решении вопросов глобальной безопасности и обороны.
Одна из первых вещей, которые Шредер должен будет сделать после того, как «красно-зеленое» большинство в парламенте переизберет его, — это устранить тот беспримерный ущерб, который он нанес германо-американским отношениям. Дело не в том, что Берлин должен смиренно соглашаться со всем, говорит Вашингтон. Но именно Берлин должен сделать первый шаг в сторону возобновления диалога с Вашингтоном после того, как Шредер громко хлопнул дверью.
Также Берлин должен снова наладить связи с Парижем. Сороковая годовщина франко-германского Елисейского договора в январе будущего года явится хорошей формальной возможностью для этого. Цель этих действий заключается не в том, чтобы создать двустороннюю гегемонию над расширенным Евросоюзом. На карту ставится возможность Евросоюза говорить от одного лица и действовать как одно целое в отношениях с любыми державами — как с дружественными, так и нет. На протяжении последних лет франко-германские отношения существенно ухудшились, и, как следствие, стало очевидным, что восстановление этих особых отношений является необходимым (хотя и недостаточным) условием для того, чтобы Евросоюз занял надлежащее место в мировой политике.
И последнее, Шредер и его правительство должны будут найти новые способы борьбы с многочисленными корпорациями, которые до сих пор стояли на пути большинства усилий, направленных на основательную модернизацию германской экономики и общества. Оглядываясь на прошедшие с 1998 года четыре «красно- зеленых» года, можно сделать вывод, что неокорпоративный стиль соглашений по типу «круглого стола» между большим бизнесом, большим трудом и большим правительством больше не работает. Структурно консервативная сеть взаимосвязанных учреждений не обладает гибкостью и креативностью, которые необходимы для того, чтобы дать новаторский ответ глобализации. И поэтому очень жаль, что германские избиратели отказались наделить правительство в Берлине четким мандатом для борьбы с местной армией сил, предпочитающих пользоваться правом вето.
Михаэль МЕРТЕС — редактор внешнеполитического отдела германского еженедельника Rheinischer Merkur. Был политическим советником канцлера Коля и готовил для него тексты выступлений.
