В результате вторничного голосования в Верховной Раде был сделан еще один шаг по пути реализации политической реформы. На данном этапе депутатский корпус 304-мя голосами отказался от идеи избрания президента в ВР, но вопрос о перераспределении полномочий между главой государства и парламентом по-прежнему на повестке дня. Тем временем дискуссия на тему демократичности, эффективности и приемлемости для нашей страны тех или иных моделей власти продолжается. Сегодня своим видением проблемы с читателями «Дня» делятся наши постоянные авторы и эксперты — политолог Максим МИХАЙЛЕНКО и директор Украинского института социальных исследований Александр ЯРЕМЕНКО.
Начать можно с развенчания тех мифов, которые попридумывали вокруг парламентской демократии, в частности в нашей стране. Прежде всего эти мифы сводятся к следующим пяти:
1) наш менталитет настолько недалекий, что мы не готовы делать сознательный выбор в условиях парламентской республики;
2) многопартийный парламентаризм в основном ведет к нестабильности;
3) президентская республика — залог стабильности;
4) мы в этой стране строим президентско-парламентскую республику;
5) парламентаризм дает зеленый свет «красной угрозе», которая повернет нас к России.
Во-первых, культурными различиями всегда оправдывались либо политики- неудачники, либо такие рулевые, которые никогда всерьез не верили в демократию. Примером этого является и Веймарская республика, и Франция времен де Голля, и франкистская Испания. Менталитет свободного политического выбора универсален — эпоха модерна продолжается уже, слава Богу, триста лет. Выборы на пропорциональной основе заставляют партии объединяться, соревноваться имиджами и программами, создавать плюрализм центров влиaяния, — это вам не отцентрованные и легко манипулируемые референдумы. Парламентаризм отражает волю всех слоев населения, социальных групп, а значит, действительно отражает волю народа, а не только его искусственного большинства.
По моему мнению, те, кому не по нраву демократия на украинских просторах, не только подпитывают наш заимствованный комплекс неполноценности сказками о менталитете, но и сомневаются в справедливости народовластия. Ведь издавна парламентская республика — это апофеоз народовластия.
Во-вторых, мировая история не знает примеров анархии в настоящих парламентских республиках. «Подлинность» парламентской республики определяется наличием политической нации и отсутствием гражданской вражды. Единственным успехом украинского государственного строительства является постепенное формирование на украинской территории надэтнической общности, как и в цивилизованных странах. По сути, украинцы такие индивидуалисты (можете убедиться в этом на примере домов с приватизированными квартирами), что такая коллективная акция, как гражданская война, просто утрачивает смысл. Запугивают гражданской войной обычно те политики, которые играют роль клоунов при политическом классе; или те, которые во время этой войны мечтают немного разжиться. Как-то все страны Западной Европы за последних полстолетия не превратились в анархии, хотя были более разорены и нестабильны, чем Украина, в послевоенные декады. Все они, кроме Франции, — парламентские республики, некоторые с монархической символикой. За исключением Англии, вся Европа пережила ужасы правления «спасителей от анархии» и больше их не хочет.
На мой взгляд, те, кто не хочет, чтобы мы были хотя бы похожи на западную демократию, умышленно используют исторический пример предшественников из 1930-х годов в Европе. Чтобы потом с облегчением спасти страну от народовластия.
В-третьих, президентская республика никогда не имела ничего общего со стабильностью. Подавляющее большинство дестабилизированных стран — президентские республики. США никогда не были президентской республикой, это — до сих пор беспрецедентный пример режима «разделения властей», где президент не имеет перед Конгрессом никакого преимущества. Франция — президентско-парламентская республика, также довольно уникальный проект среди развитых стран, имеющий мало общего с современным украинским. Среди развитых стран нет президентских режимов. А вот в третьем мире — едва ли не все. В политической науке институт президентства трактуется как определенный субститут монархии, оставленный аристократам демократическими революциями. В ходе мировой истории выяснилось, что зря.
Я считаю, что те, кому снится та власть, которую имеют президенты в малоразвитых странах, вряд ли когда-то поддержат знамя подлинного, современного народовластия.
В-четвертых, единственным до сих пор успешным примером (сейчас в этом направлении развиваются Польша, Хорватия и Сербия) президентско-парламентской республики является Франция. Где- то лет двадцать политологи мира ждали ее конца со смертью де Голля, потом с первым поражением французских правых. Однако французы выработали институт так называемого сосуществования, — на практике это означает, что если партия президента проигрывает (а он всегда член определенной партии), он предоставляет победителям право формировать кабинет и заниматься внутренней политикой, а сам занимается только внешней. Во Франции президент имеет право распустить парламент (у нас он фактически не имеет такого права), но делает это очень редко, потому что парламент — это народовластие. Президент только утверждает сформированный большинством кабинет, хотя и имеет право дать ему отставку. Вот теперь и сравните эту гармоничную конструкцию с тем безответственным хаосом с претензиями на власть, который царит среди нашего политического класса!..
Я думаю, что те, кто подменяет «малоэффективный полуавторитаризм» понятием «президентско-парламентская республика», не очень отличаются, с моральной точки зрения, от того, кто рассказывает сказки о жировании украинцев в советские времена.
И, в-пятых, о красной угрозе. Кто более угрожает благосостоянию уже достаточно капиталистического общества — президент-коммунист наподобие Альенде или постоянная фракция коммунистов (пусть даже старший партнер в коалиции большинства), как это бывало во Франции? Ответ очевиден — Альенде разорил страну, премьер-коммунист Блюм провел в межвоенной Франции необходимые социальные реформы, коммунисты в Молдове проводят теперь более рациональную политику, нежели их предшественники. Тем более, что их интересует не иллюзорная интеграция с Россией, а статус русского языка и вопрос газоснабжения. Наши коммунисты или их российские коллеги никогда не займут столько мест в парламенте, если упразднить барьер, — ведь в Италии его нет, а ультралевое движение сильнее и идейнее нашего (10 млн. членов и сторонников партии). Это вам не наши вялые, сомнительно идейные и нерешительные «красные». И ничего, и — демократия. В условиях парламентаризма ни одна партия не набирает большинство голосов, следовательно, ей всегда приходится идти на компромиссы с теми «побежденными», которые представляют другие социальные группы, формировать общий регламент, коалиционное правительство.
Создается впечатление, что небылицы о «красной угрозе» сознательно распространяют те, кому невыгодно честно бороться на выборах, бороться не админресурсом, — а хотя бы эффективностью трат денег на рекламную кампанию. Разве Лукашенко или Назарбаев — главные эсэнгешные «интеграторы» — принадлежат к коммунистам? Наша же Компартия вряд ли когда-то посягнет даже на статус украинского языка.
Конечно, объективно молодая парламентская демократия не избегает болезней роста, как это было в Румынии, Словакии или современной Молдове. Однако эта детская корь излечивается быстрее, чем та гангрена, которой заражено наше гражданское общество — постсоветская недопрезидентская республика.
Если все же сомневаетесь — взгляните на карту: все наши бедные соседи — бывшие или современные президентские республики; все богатые и стабильные — парламентские режимы. Как говорится, без комментариев.
