18 декабря 2007 года президент Российской Федерации В.В. Путин направил Президенту Украины В.А. Ющенко письмо по поводу деятельности в Москве Библиотеки украинской литературы. В послании, в частности, речь идет о том, что гуманитарная сфера является очень важной составляющей стратегического партнерства России и Украины, более того — наглядным показателем общей динамики двухсторонних отношений.
И именно гуманитарная сфера вызывает у президента России определенную обеспокоенность: «в этом направлении у нас, к сожалению, в последнее время возникли существенные разногласия. Причем «инициатива» идет не от Москвы. Речь идет, в первую очередь, о своеобразной трактовке украинской стороной событий нашей общей истории, героизации военных преступников, которые сотрудничали с нацистами, развязанной в ряде регионов Украины «войне» с историческими памятниками и захоронениями советских воинов-освободителей, растущую дискриминацию русского языка, деятельность, направленную на раскол Украинской православной церкви. Эти недружелюбные шаги уже омрачают атмосферу отношений между нашими государствами. Более того, они могут причинить серьезный вред двухстороннему сотрудничеству на различных направлениях».
Очевидно, что на официальном уровне со стороны Украины будет послан соответствующий и взвешенный ответ. В то же время, «легкие на перо» журналисты уже оперативно и эмоционально прокомментировали отмеченное послание президента России. Но если бы проблема на этом была исчерпана... Все прекрасно понимают, что когда в отношениях между двумя соседними странами наметилась линия противостояния, то ее «снятие» с порядка дня на официальном уровне может быть длительным. А между тем, на уровне общественного сознания такое противостояние уже вредит как двухсторонним межгосударственным отношениям, так и взаимопониманию между регионами Украины, которые по-разному воспринимают «российский фактор» в истории и современной жизни нашей страны. И поэтому выяснение отмеченных в послании В. Путина проблем (в данном случае проблем, касающихся исторических памятников) должно стать делом неотложным ради того, чтобы у граждан Украины сложились твердые и, желательно, научно аргументированные убеждения.
Не думаю, что гуманитарные проблемы будут сняты с повестки дня в ближайшее время. И не только потому, что борьба за «общее историческое наследие» продолжается между украинскими и российскими историками уже не одно столетие. Здесь вопрос более сложный — наши политики внесли в общественное мнение Украины настолько много хаоса и безалаберщины, что мнения ученых в информационном поле иногда слышатся, как сказал когда- то поэт, «тоньше комариного писка».
ОСМЫСЛЕНИЕ УРОКОВ ИСТОРИИ
Мы уже давно осознали как аксиому, что «каждая аналогия хромает». Однако в ходе нынешнего противостояния политических сил в Украине напрашиваются аналогии с Великой английской революцией 1640—1653 годов, где драма истории народа тесно переплелась с драмой жизни выдающихся тогдашних деятелей Англии, память о которых нынче увековечена в монументах и действия которых являются предметом серьезного научного анализа и народного уважения.
Здесь не время глубоко анализировать все перипетии гражданской войны в Англии ХVII века с акцентированием на экономические интересы класса буржуа, который утверждался. В целом противостояние короля Карла I, с одной стороны, и парламента — с другой, приобрело характерную для средневековья форму. Католическая и высокая англиканская церковь ревностней всего поддерживали короля, чьи монархические прерогативы оказались под угрозой. Английские пуритане и шотландцы-кальвинисты составляли основу поддержки парламента как бастиона борьбы с абсолютизмом. Дворянство раскололось на две половины.
Революция приобрела формы гражданской войны из-за отсутствия толерантности и нежелания учитывать интересы другой стороны. Так, «философия низкого налогообложения» парламентариев-олигархов не могла обеспечить королю средств для эффективного правления. Кроме того, господствующий английский истеблишмент игнорировал региональные интересы Ирландии и Шотландии. В сфере религии (аналог «национальной идеи») обе партии решительно преследовали своих оппонентов, надеясь насадить стране свою «единоверную» версию религии. Не удивительно, что военные действия приобрели форму зверств и ужасов: роялисты прибегли к резне при Болтоне (1644 г.), а Кромвель, взяв Дроеду (1649 г.), вырезал все население ирландского города. Военные кампании обычно сопровождались убиением пленных и разрушением сел. Это задавало соответствующий тон движениям народных низов, которые, не ожидая призывов парламента, часто уничтожали ограждения присвоенных помещиками общинных земель, громили «языческое» убранство католических церквей, уничтожали витражи, скульптуры и органы, выгоняли роялистски настроенных священников.
Характер боевых операций задал тон политическим баталиям. Парламентский лагерь быстро радикализировался за счет левых фундаменталистов. Не придя к согласию с королем относительно ограничения его прав и полномочий, лидер армии Оливер Кромвель решил его казнить. Приговор суда был краток: «Упомянутый Карл Стюарт, как тиран, изменщик, убийца и публичный враг, приговаривается к казни посредством отсечения головы от туловища». На эшафоте 30 января 1649 года король вел себя достойно: обратился с «прощальным словом» и сам положил голову на плаху. Приговор был исполнен, кавалерия быстро разогнала толпу, площадь стала безлюдной.
Карл было казнен, однако «ирония истории» дала о себе знать — впоследствии Республика 1649 года приобрела форму монархии без короля, а в стране установился олигархический режим. Выступления низов были жестоко подавлены, за что парламент объявил Кромвелю благодарность за «услугу нации», а Оксфордский университет поспешил избрать его своим почетным членом. Сначала в 1652 году Кромвель разогнал Длинный парламент, а впоследствии и подобранный им самим Малый парламент, деятельность которых утратила какое бы то ни было моральное оправдание: «Необходимость, — поучал Кромвель, — не знает закона». Кромвель остался руководить как лорд-протектор, опираясь на генерал-майоров 12-ти военных округов. Режим с тех пор мог существовать только как чрезвычайный, который опирается на армию. Содержание армии истощало государственный бюджет. В конце концов Кромвелю предложили основать новую королевскую династию, от чего он после нелегкой внутренней борьбы, правда, отказался.
3 сентября 1658 г. Кромвель умер в результате болезни. Казна была опустошена армией и для того, чтобы организовать похороны, пришлось прибегнуть к денежному займу. На этот раз кредиторы не пожадничали. «Узурпатора» похоронили в древней усыпальнице английских королей — в Вестминстерском аббатстве.
После смерти Кромвеля в 1661 году произошло восстановление монархии. Новый парламент и король Карл II должны были теперь научиться мирно сосуществовать и питать взаимную толерантность. Обе стороны достигли согласия в том, что 30 января 1661 года (в день казни Карла I) по постановлению парламента прах Кромвеля был вынут из могилы и после варварской процедуры «повешения цареубийцы» от трупа была отсечена голова, туловище было зарыто в яму, выкопанную под виселицей, а голову, нанизанную на копье, выставили в Вестминстерском аббатстве «на обозрение».
С точки зрения дня сегодняшнего этот акт вандализма не имел никакого смысла: имя Оливера Кромвеля и дела его на то время уже не принадлежали ни королю, ни парламенту — одной лишь истории. И именно в среде историков уже свыше 300 лет не утихают дискуссии: что это за человек был? Какими были его моральные принципы? Был он человеком редкой скромности или только маскировал свою гордыню? Гением лицемерия или истинно верующим в обязанность пуританина вершить «божье дело»? Ловким честолюбцем или политиком-прагматиком? Революционером или врагом революции?
Дискуссии ведутся и до сих пор, но общим недочетом многих из них является попытка оценить слова и дела Кромвеля через призму более позднего рационализма и «здравого разума». Сам же он оценивал их в рамках менталитета своего класса и своего времени: он просто не мог не считать своих побед на полях битв ничем другим как самым убедительным свидетельством своей «богоугодности» и «святости» того дела, во имя которой он поднял свой меч. Будучи монархистом по убеждениям и республиканцем в силу необходимости, он настолько прагматично подходил к формам государственного строя любой из форм — республика или монархия были для него только «пером на шляпе», или «декоративными кистями». Его собственным идеалом правопорядка оставалось положение среднего дворянина, интересы которого он последовательно отстаивал и писал в письме своему зятю: «моя жизнь была добровольной жертвой...».
Сегодня любой человек, посетивший Великобританию, может увидеть в Лондоне на Траффальгарской площади монументы Карлу I и Оливеру Кромвелю, которые при жизни ревностно вели борьбу, а сейчас мирно сосуществуют в истории и общественном сознании британцев. Но для этого потребовалось более трех столетий осмысления исторического наследия. Монументы Карлу I и Кромвелю как будто символизируют сегодняшний политический уклад Великобритании — парламентскую монархию.
Уроки истории заключались еще и в том, что, во-первых, революция, став народной, не могла не отразить степени цивилизованности ее вершителей; во-вторых, народные массы, пройдя школу жестокости со стороны власти, применили впоследствии, со своей стороны, эту этику отношений относительно верхов; в-третьих, большие революционные сдвиги в обществе при отсутствии компромисса неминуемо сползают к жестокой и кровавой бойне.
И здесь, принимая во внимание опыт истории, перед нами встает методологическая проблема — можно ли огульно подводить того или иного политического деятеля под определение «героя» или «изменщика», как это стало свойственно нам и в наши сегодняшние дни? Ведь часто тот или иной деятель вынужден просто держаться на гребне волны, куда несет его логика политической борьбы. Здесь срабатывает гегелевский феномен «иронии истории»: «во всемирной истории, благодаря действиям людей, вообще достигаются еще и несколько другие результаты, чем те, к которым они стремились».
Теоретики могут дискутировать относительно доказательности этого положения, однако на сегодняшний день на него ссылается как марксистская, так и либеральная традиция. В частности, Ф. Энгельс отмечал: «Люди, которые хвастались тем, что сделали революцию, всегда убеждались на второй день, что они не знали, что делали, — что осуществленная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели совершить». Как фундаментальное определение «ирония истории» выступает в философской концепции Р. Нибура, который выдвинул оригинальную версию социального фатализма. Он утверждает, что эволюция человечества является процессом освобождения человека от зависимости со стороны природы но, вместе с тем, растет и его зависимость от исторических процессов. С одной стороны, интеллектуально-культурное развитие человечества провоцирует оформление в сознании человека иллюзий собственной свободы. Однако «ирония истории» проявляет себя в том, что выстраивая свои стратегические программы социальных действий и, реализовывая их в соответствии с моделью социального бытия, которая кажется ей единственно верной, человек, в принципе, и с самого начала не способен постичь многовалентное взаимодействие исторических связей, которые накладываются друг на друга, и учесть игру исторических совпадений. В силу этого человек, в конечном счете, остается ни с чем, получая результат, в лучшем случае, никак не соотносящийся со сформулированными исходными целями, если вообще не противоположный им.
Из этой теоретической выкладки вытекает практическая проблема: можем ли мы однозначно вписывать одних выдающихся деятелей в святцы, а других — в черный список «вечных врагов Украины»? Осознают ли наши нынешние политики, что когда-то придет время и что касается оценки их деятельности?
ТУПИК «ИНТЕГРАЛЬНОГО НАЦИОНАЛИЗМА»
В последнее время проблема «монументальных» коллизий затронула и Киевсовет: депутаты прониклись проблемой демонтажа памятников деятелям советского периода нашей истории. По предварительным данным, в список попали две скульптуры Надежды Крупской, монументы Станиславу Косиору и Феликсу Дзержинскому, а также 18 памятников Владимиру Ленину, в частности и тот, который стоит у Бессарабской площади. Когда проект решения Киесовета будет принят, вопрос о сносе памятников должен также одобрить Кабинет Министров. «Монументальная пропаганда» не стихает и во Львове: недавно там был установлен памятник руководителю ОУН Степану Бандере, а депутаты Ивано-Франковского областного совета, в свою очередь, инициировали вопрос о присвоении ему звания Героя Украины.
Тем временем своеобразная новая волна «иконоборчества» вышла из берегов и обрела форму стихийной (стихийной ли?) «войны памятников» — дошло до того, что в Днепропетровской области был демонтирован памятник Тарасу Шевченко работы известного скульптора Ивана Знобы. Появление в октябре 2007 года на сайте Евразийского союза молодежи виртуального акта вандализма на вершине Говерлы в отношении украинской символики вызвало среди общественности Украины чувство гнева и возмущения. По некоторым (нерепрезентативным) социологическим исследованиям, на другом сайте интернета 61,1% участников опроса требовали строго наказать осквернителей, вплоть до тюремного заключения; 14,7% — оштрафовать и провести разъяснительную работу; 4,3% — просто проигнорировать этот поступок; 4,3% — вынести благодарность за сплочение этим вызовом украинцев; 3,8% — не видели в этом акте ничего плохого; а еще 11,8% — даже выразили свою солидарность с вандалами.
Конечно, можно радоваться плюрализму суждений и, так сказать, торжеству демократии. Но, с другой стороны, «демократия ради демократии» не греет душу. Здесь, по нашему мнению, справедливым является суждение политолога Вадима Карасева о том, что «эффективной демократия является только тогда, когда это демократия собственников, а не демократия бедных. Если это демократия бедных, демократия униженных, эта демократия направлена на то, чтобы наказать богатых». А это уже будет новое издание выступлений английских «левелеров» (уравнителей) XVII в., и не исключено, что толчком к столкновениям послужит противостояние вокруг какого-либо из монументов.
Так произошло, что болезнь безгосударственности время от времени находила себе проявление в определенных комплексах украинской ментальности. Среди них — воинствующий национализм, или отталкивающее презрительное отношение к другим народам. Против этой черты решительно выступал и выдающийся украинский мыслитель-демократ Михаил Драгоманов, отстаивая необходимость взаимопонимания между народами и ставя высокие моральные требования в первую очередь к своему же таки украинскому народу, прежде всего к его национальным лидерам: «наш национализм совсем не такой уже мирный. Послушайте, с какой ненавистью говорят иногда наши люди о москалях, поляках, жидах, и подумайте, что бы произошло с теми соседями нашими на Украине, если бы удалось нашим националистам взять правительство на Украине в свои руки. Какое бы они им «обукраїнення» прописали!».
Меня в конкретном случае затрагивает один аспект проблемы: можем ли мы, преодолевая ныне наследие советского тоталитарного режима и ориентируясь на евроинтеграцию, опираться при этом на духовное наследие оуновского «интегрального национализма»? Сможем ли мы найти в этом национализме то решающее звено, потянув за которое, мы вытянули бы всю длинную цепь проблем современного нашего бытия? Итоговый документ ведущих историков Украины убеждает меня в том, что успех на пути движения к позиции «интегрального национализма» нас не ожидает: «Если принимать во внимание набор внешних и функциональных признаков в определенный период существования ОУН (например, культ вождя, стремление установить монопартийную диктатуру, построение четкой партийной иерархии с железной дисциплиной, наделение идеологии чертами религиозного мировоззрения и тому подобное), то эту организацию можно отождествлять с советским тоталитаризмом».
Следовательно, круг замкнулся, и никто не сможет меня убедить, что «свой», «родной» украинский тоталитаризм все-таки нам ближе по душе, чем «чужой» — советский тоталитаризм. Аналогичную оценку оуновскому «интегральному национализму» дает и авторитетный канадский исследователь украинского происхождения Иван Лысяк-Рудницкий: «Украинский национализм подходит под понятие тоталитарного движения... Утверждение, что националистическое движение уже в 1943—1944 годах перешло на демократические позиции, не имеет достаточных оснований».
В итоге, в контексте проблемы ОУН-УПА, позитивным наследием можно считать не столько идейные достижения этой организации, как нынешний практический опыт преодоления тех проблем, которые остались нам в наследство и от советского, и от оуновского тоталитаризма. В частности, после долгих лет замалчивания, был приобретен опыт политического понимания независимой Украины с Польшей в отношении Волынской трагедии 1943 года — войны двух народных стихий, настоящего кровавого противостояния, которое «было детерминировано польским и украинским шовинизмом, обоюдным экстремизмом, который обесценивал человеческую жизнь, оправдывая все патриотическими лозунгами. И здесь не может быть оправдания ни одной стороне». В годы независимости Украины несмотря на толщу взаимного недоверия, наконец было достигнуто историческое примирение на основе христианской мудрости «прощаю и прошу прощения» и тем самым были очищены души от гнетущего наследия прошлых грехов.
Было бы ошибкой утверждать, что Украина ко времени большого примирения с Польшей в отношении волынских событий не имела в своем арсенале установок о путях духовного очищения. Здесь достаточно вспомнить призыв Тараса Шевченко в его вступлении к «Гайдамакам» к единению с поляками после кровавых событий Колиивщины: «Серце болить, а розказувать треба: нехай бачать сини і внуки, що батьки їх помилялись, нехай братаються знову з своїми ворогами». Однако это был призыв, а к реальному примирению дошли только два века спустя и не в последнюю очередь благодаря неутомимой работе Ежи Гедройца, который настоятельно популяризировал среди поляков лозунг: «Без независимой Украины свободная Польша невозможна».
И еще одно. Проблема ОУН-УПА, судя по всему, еще долгие годы не будет снята с повестки дня. С одной стороны, она олицетворяет собой длительный период борьбы значительной части украинского народа за свое украинское государство, борьбы теми средствами и методами, которые широко практиковались в Европе времен ее фашизации и в Евразии времен большевистского тоталитаризма. Люди действовали так, как это было принято в политической практике кризисного периода Европы времен фашизма и национал-социализма, а поэтому наши претензии в отношении их деятельности были бы неуместными — они были такими, какими их сформировало время и обстоятельства (вспомните ужасы гражданской войны в Англии XVII в.). Но, вместе с тем, нужно твердо усвоить — их идейное наследие не является тем духовным достоянием, которого ждет от нас нынешняя объединенная Европа. И не только в этом проблема, чтобы, так сказать, понравиться современной Европе, потому что это прежде всего наша внутренняя проблема, которую невозможно решить в политической плоскости, а только в моральной, образовательной. Опять сошлемся на профессиональный вывод правительственной комиссии: «Определяя свое отношение к ОУН-УПА, украинская власть при любом решении будет наталкиваться на протест со стороны части общества. Единственный выход состоит в демифологизации деятельности, с одной стороны, ОУН-УПА, с другой — Кремля, в распространении исторической правды, какой бы она ни была».
КОРОТКИЕ ШТАНИШКИ «МАЛОРОССИЙСТВА»
Реагируя на факт осквернения мемориала Героям Крут, Президент Украины Виктор Ющенко отмечал, что ни одна нация в мире не может стерпеть насилия над тем, что, возможно, наиболее ярко нас идентифицирует как украинцев. Причина актов вандализма понятна: «Чтобы еще раз и еще раз донести этот затертый миф о прошлом — у вас нет нации, да какое у вас государство, да у вас разные языки, разные церкви, но у вас даже разная история, разное отношение к своей отечественной истории... Очевидно, бьют по этим вещам, бьют по Говерле, по Крутам, ставят памятник Екатерине II. Я понимаю, что это эпизоды, это те уроки, после которых нация становится другой».
Ввиду сказанного, вызывает удивление решение Одесского горсовета по установлению монумента Екатерине II и ее фаворитам, что уже привело к силовому столкновению сторонников и противников этого акта. Судя по всему, кому-то «война памятников» играет на руку. В Крыму также актуализировалась идея восстановления памятника Екатерине II, заложенного в свое время в Симферополе в 1883 году и снятого с постамента 1 мая 1921 года. Против восстановления выступили крымские татары, для которых имя Екатерины II связано с ликвидацией крымскотатарской государственности. Со своей стороны, украинцы Крыма считают Екатерину II виновной в уничтожении Запорожской Сечи, введении крепостничества в Украине и преследовании потомков запорожцев. Консолидированно обратились общественные организации украинцев, крымских татар и белорусов Севастополя к Президенту Украины Виктору Ющенко с просьбой не допустить установления памятника Екатерине II и в городе Севастополе.
Понятное дело, что страсти вокруг восстановления «исторической памяти» инспирируются в первую очередь определенными маргинальными политическими силами и их идейно бесплодными лидерами (Кауров, Левченко, Витренко, Тягныбок), которые хотят хоть каким-то способом привлечь к себе внимание. Но это один аспект проблемы. Второй (и намного более серьезный!) — памятник Екатерине II для определенных сил должен стать тем клином, который был бы вбит между украинцами и татарами Крыма, потому что монумент царицы будет символизировать собой возвращение к менталитету «малороссийства», когда украинцы в составе Российской империи решали проблему выхода к Черному морю за счет уничтожения Крымского ханства. Именно тогда среди украинцев был распространен культ Екатерины II, который стал, по оценке Михаила Драгоманова, своеобразной «святостью». И к анализу этого феномена следует подойти взвешено, без «ультрапатриотической патетики».
«Малороссийство» М. Драгоманов считал порождением того же таки статуса провинциализма, к которому скатилась Украина в Российской империи. Не лучшей была судьба и тех земель Украины, где провинциализм был обусловлен длительным пребыванием в составе Польши, а в дальнейшем — в составе Австро-Венгерской империи, где этот комплекс обрел форму «москвофильства»: «украинцы или же обходятся без всякой философии, или держат себя в каком-то узком, провинциальном и к тому же совсем неясном, плаксивом романтизме».
Чтобы дать научную беспристрастную оценку «малороссийству» не как «злоумышленному творению» иностранцев, направленному против украинского народа, а как идейному течению, которое отражало на определенном этапе исторического развития коренные национальные интересы Украины, следует обратиться к такому принципиальному тезису М. Драгоманова: «Правдиво научный, широкий взгляд на историю Украины должен бы показать нашей общине и чужим, как роковые национально- краевые задачи украинские исполнялись и под чужими правительствами, и как прогресс цивилизации на Украине, даже и в чужой форме, вел к тому, чтобы подготовить почву для сознательного украинства». Т.е. Российскую империю как исторический феномен не стоит демонизировать, а следует рассматривать как государственный механизм, в рамках которого обеспечивались (пусть и в деформированной форме) и украинские интересы. Рассматривать как ту геополитическую реальность, в рамках которой вырастали общественно-политические силы будущей независимой Украины. Такой исторический подход дает объяснение тому, почему «украинский военный патриотизм соединился с русским царелюбием», почему «несмотря даже на руину Сечи в 1775 г. и на крепостничество 1783 г. (которое народ сначала не очень заприметил, потому что все уже для него изготовила старшина казацкая) Екатерина II («большая свет-мать») очень была популярна среди нашего народа, как и интеллигенции».
Кардинальной национальной задачей украинцев XVI—XVIII веков было, по М. Драгоманову, «освобождение нашего края от насилия татарско-турецкого и от подданства польского». Факт остается фактом: поляки не могли помочь от регулярных наездов татар и турок на Украину, которая воспринималась ими своеобразной белой Африкой для поставки рабов, галерщиков и янычар. Без северных берегов Черного моря, как отмечал М. Драгоманов, Украина была невозможна как культурный край, как геополитическая реальность: «Не удалось этого нам сделать под Польшей, с самим казачеством, то вынужденно было это сделаться под московскими царями... Наш народ это нюхом чувствовал». Казацкая старшина верно служила Российской империи, добиваясь дворянских прав, а народ массой своей (особенно на Правобережье) оставался на стороне царизма и принял без всякого сожаления раздел Польши. Присоединение к России после ряда русско-турецких войн Буджацких, Крымских и Кубанских степей стало облегчением для крепостных из Гетманщины и правобережной Украины, которые убегали туда вплоть до 1861 года.
И только после аграрных реформ 1863—1866 гг., жесткого введения системы обрусения Украины «малороссийство» как идеология изжила себя и встал четко вопрос о том, «как освободиться Украине от московского чиновничества, как интеллигенции украинской организоваться вместе с народом, поднять украинскую национальную культуру и т.д. Система обрусения и правительственная реакция с 1866 г. разбила всякие надежды на царское правительство, показала, что отныне он может идти только назад...». На повестке дня вставал вопрос, могут ли украинцы «побороть правительство московское без помощи самого народа московского?» Но это уже другая проблема, которая требует отдельного рассмотрения.
Следовательно, подытоживая сказанное, подчеркиваем, что пока в рамках Российской империи решались проблемы украинской геополитической реальности, где украинцы выступали, собственно, как имперский, а не колониально порабощенный народ, вряд ли можно было рассматривать идеологию «малороссийства» как некое врожденное проявление сервилизма со стороны «хохлов». Но, отмечал М. Драгоманов, «каждому времени — своя задача». Идеология «малороссийства», которая воспринималась, само собой, понятной в обстоятельствах три века назад, стала непригодной для новых времен.
