После распада СССР Украина стала владением олигархического капитала. Однако создаваемые им карманные партии зависят от волеизъявления общества, получившего право формировать органы власти на свободных выборах. В борьбе за контроль над государственным аппаратом кланы олигархов используют Компартию Украины. Она имеет определенные электоральные позиции, и не в последнюю очередь — в результате роста протестного потенциала, обусловленного несовершенной правительственной политикой. Колоссальные средства, которые коммунисты используют для получения парламентских мандатов, имеют своим источником совсем не членские взносы.
Избирательную кампанию коммунисты проводят под лозунгом «Вернем страну народу!». Не будем ломать голову, определяя тех, кто забрал у нас эту страну. Вожди современной КПУ знают, как распадался Советский Союз. Знают и то, что Компартию Украины запретил в августе 1991 года Президиум Верховной Рады, который состоял преимущественно из коммунистов. КПУ возродилась в условиях демократии только в 1993 году и с тех пор всеми силами блокирует рыночные реформы. Следовательно, сосредоточимся, рассматривая этот лозунг, на стране, которую требуют вернуть коммунисты. Через два десятилетия после распада СССР можно без лишних эмоций оценить и страну, в которой родилось подавляющее большинство граждан Украины, и тот строй, который в ней господствовал.
1. КОММУНИЗМ КАК РЕАЛЬНОСТЬ
За первые два десятка лет советской власти большевики создали социально-экономический строй, который назвали социализмом. Социализм считался первой фазой коммунизма, когда материальные блага еще распределялись в зависимости от вложенного труда. Полный коммунизм, когда блага будут распределяться по потребностям, вырисовывался пропагандистами как недалекая перспектива. Принимая новую партийную программу, Н. Хрущев пообещал распределять блага по потребностям через 20 лет, но в канун отставки вынужден был закупать хлеб за океаном, чтобы не допустить голод. Л. Брежнев поставил между социализмом и коммунизмом третью фазу — развитой социализм, ведь распределение по потребностям стабильно находилось на горизонте.
Если посмотреть на советский уклад под углом зрения не распределения, а производства, то увидим, что вожди большевиков воспользовались сделанной только в 1875 году ремаркой К. Маркса о двух фазах коммунизма, чтобы постоянно иметь на горизонте «светлое будущее». В «Манифесте Коммунистической партии» (1847 г.) К. Маркс и Ф. Энгельс высказались относительно природы коммунизма совершенно определенно: «Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности». В довоенном Советском Союзе собственники уже исчезли. Вождям большевиков удалось ликвидировать классы и создать государство-коммуну, построение котороuj В. Ленин ставил как задачу в «Апрельских тезисах» 1917 года. Разница между рабочими и крестьянами начала определяться не отношениями собственности, а характером отрасли.
Между тем в капиталистических странах Европы вырисовывались очертания социального государства, которое опиралось, в отличие от государства-коммуны, на рыночную экономику. Социалистическими эти страны не назвали только потому, что популярный лозунг социализма приватизировали большевики и национал-социалисты. Большинство населения Восточной Европы до сих пор называют гитлеровцев не нацистами, как положено, а фашистами, потому что И. Сталин не согласился в свое время считать их социалистами.
К сожалению, у нас мало исследований, посвященных природе коммунизма как общественно-политического и социально-экономического феномена. За последнюю четверть века появился много работ о преступлениях этого периода, но только таким сюжетом ограничиваться нельзя. В конечном счете, коммунизм нужно знать по имени. В 1996 году, когда издательство «Основы» печатало мою книгу «Коммунизм в Украине: первое десятилетие (1919—1928)», пришлось выдержать бой с редактором, который был уверен, что в СССР существовал социализм, а не коммунизм.
2. КОММУНИЗМ В ЧЕРНО-БЕЛЫХ ТОНАХ
Работая над памятником на могиле Н. Хрущева, скульптор Эрнст Неизвестный использовал черный и белый мрамор, чтобы обозначить противоположные аспекты в государственной деятельности вождя. Действительно, отношение к коммунистическому строю и его вождям у бывших советских людей варьируется от резко негативного до полностью позитивного. После краха коммунизма мы оказались не в европейском социализме, а в чем-то таком, что не имеет названия, соединяя в себе черты капитализма первичного нагромождения с патернализмом феодальной эпохи. Если современные олигархи будут беспокоиться только об обогащении, забывая о людях, в среде которых живут, в обществе и дальше будут расти ностальгические упоминания о патернализме государства-коммуны. Прикормленные вожди КПУ не смогут предупредить повторение социального взрыва, подобного тому, который назревал в начале XX века.
Свое понимание динамики исторического процесса английский историк Арнольд Тойнби выразил короткой формулой: «вызов-ответ». Народы, отвечающие на вызовы, имеют будущее, а все остальные теряются во мгле. Коммунизм нанес такую травму народам Восточной Европы, что они предстали перед серьезным вызовом. Ответим ли мы должным образом?
В 2007 году появился украинский перевод книжки члена Французской академии Алена Безансона «Бедствие века», где находим такое наблюдение: «По-видимому, ни одна нация (кроме белорусов) не подверглась при коммунизме настолько глубокому разрушению, как украинская». Соглашаюсь с этим, но напомню, что потери украинского народа во Второй мировой войне сопоставимы с потерями во время длительного господства коммунистического режима. Однако военные потери не разрушили нас как нацию. Мой институтский коллега, самый компетентный, с моей точки зрения, специалист по истории этой войны в Украине, покойный уже Михаил Коваль в одной из последних книг справедливо писал: «Вторая мировая война, а наиболее ее завершающий период, является особенной полосой в длительном и противоречивом процессе формирования независимости Украины. Активное участие украинского народа в антигитлеровской коалиции способствовало росту его национального самосознания, более глубокому пониманию своего места среди других народов, а следовательно — постепенному вызреванию государственнического потенциала Украины.»
Почему при более-менее одинаковых потерях (в обоих случаях — приблизительно по 8—9 миллионов, включая также жертв депортаций и вынужденной эмиграции) государственнический потенциал нации в одном случае разрушался, а в другом — рос? Следует отметить, что оба явления имели место во время сталинщины. То есть личность верховного вождя, которая накладывала огромный отпечаток на судьбу любой коммунистической страны, в данном случае вынесена за скобки. Чем обусловливались противоположные измерения коммунизма? Чем отличался коммунизм от других форм организации человеческих сообществ?
3. ОРГАНИЗАЦИОННОЕ СТРОЕНИЕ ГОСУДАРСТВА-КОММУНЫ
Чтобы ответить на поставленный вопрос, целесообразно рассмотреть коммунизм как синтез общественно-политического уклада с социально-экономическим строем. В отечественной и мировой историографии мы не встречаем такого подхода, хотя обе составляющие коммунизма могут существовать самостоятельно. В Советском Союзе социально-экономический строй саморазрушился под весом собственных нерешаемых проблем, после чего потащил в небытие партию и страну. Зато коммунистический уклад в КНР и Вьетнаме выжил после краха социально-экономического строя.
Общественно-политический уклад, который существовал в СССР, следует рассматривать как диктатуру Коммунистической партии, соединенную с управленческой властью советских органов. Благодаря такому разграничению функций партия сохраняла политическое руководство, но освобождалась от ответственности за повседневные дела. Советы были лишены политического влияния, но на них возлагались в полном объеме предписывающие функции. Термин «советская власть» в одинаковой степени касался обоих элементов властного тандема. Советы превратились во власть, сросшуюся с организационной структурой партии. Именно они предоставляли партии государственный статус.
Своей компартийной частью тандем власти оборачивался к членам партии. В результате ее построения по принципу «демократического централизма», когда низшее административно-территориальное звено полностью подчинялось более высокому, вожди не зависели от выбора рядовых партийцев. Советской частью тандем оборачивался к народу. Население не только избирало состав советских органов, но и наделялось реальными управленческими или контрольными функциями. В народности такой системы власти трудно было сомневаться еще и потому, что свои руководящие кадры она брала из народных низов. Вместе с тем партийный аппарат не зависел от народа. Он формировал подчиненные себе советские органы из нужных кандидатур с помощью имитируемых выборов. «Проскользнуть» во власть вне воли аппарата не мог никто.
В историографии, как отечественной, так и мировой, советская власть не рассматривалась как двуединый тандем. У нас до сих пор нет исследований, которые показывали бы, как большевики на протяжении второй половины 1917 и первой половины 1918 гг. наполняли собой советы, выгоняя оттуда конкурентов, пока не превратились сначала в правительственную, а затем в государственную партию. Нет у нас и полной картины маргинализации КПРС// КПУ после того, как конституционная реформа М. Горбачева ликвидировала диктатуру партийных органов и предоставила полноту власти советам, состав которых стал определяться на свободных выборах.
Государство-коммуна опиралось на три структурных вертикали, построенных по принципу «демократического централизма», — партийную, советскую и чекистскую. Последняя формально подчинялась советской, а фактически — партийной вертикали (в сталинские времена — исключительно вождю) и представляла собой материализованную диктатуру партии. Каждая вертикаль проникала в народную толщу построенными по тому же принципу «демократического централизма» организациями; партийный аппарат — с помощью многомиллионной «внешней» партии, а также комсомола с подчиненными ему организациями пионеров и октябрят; советский аппарат — с помощью профсоюзов, сотен тысяч депутатов местных советов, многих общественных организаций с миллионами членов разного возраста — от пионеров до пенсионеров; чекистский аппарат — с помощью многомиллионной армии навербованных принуждением или материальным поощрением внештатных сексотов (секретных сотрудников). Диктатура вождей прошила насквозь народную толщу вертикальными связями и уничтожила горизонтальные связи между людьми, на основе которых формируется независимое от государства гражданское общество. Полная вертикализация связей поставила не только общество, но и государство в зависимость от кучки вождей. Элементы гражданского общества сохранялись только в виде семейных ячеек и религиозных общин, но и они находились под пристальным взглядом партийных организаций и просачивались сексотами.
4. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ КОММУНИЗМ РАЗНОВИДНОСТЬЮ ТОТАЛИТАРИЗМА?
Вертикализация существующих между людьми связей приводила к атомизации общества. Каждый человек оказывался наедине с государством, персонализировавшимся рядом начальников — от мельчайших до верховного вождя. Было бы полбеды, если бы у человека оставалась собственность, которая давала его семье средства к существованию. Когда же человек становился зависимым от государства не только политически, но и экономически, то это уже была настоящая беда. Эту статью я начал с утверждения, что в Советском Союзе существовал коммунизм, а не социализм. Теперь следует уточнить: коммунизм в чистом виде представлял собой утопию и не мог быть построенным ни в одной стране. Учитывая провальный опыт ленинского коммунистического штурма, И. Сталин оставил за рабочим классом свободный выбор места работы и заставил государственные предприятия (кроме особенно важных) сопоставлять свои расходы с полученными доходами. Натолкнувшись на общесоюзный голод 1932—1933 гг. (не путать с Голодомором, который был следствием карательной конфискации всех запасов продовольствия), он признал в январе 1933 года право собственности крестьян на произведенную в артельном и приусадебном хозяйствах продукцию и ограничился изъятием ее заранее объявленной части. Поэтому в СССР остались товарно-денежные отношения и даже остатки свободного рынка. Советский коммунизм оказался синтезом утопического коммунизма, описанного в «Манифесте Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, со своеобразным государственным капитализмом.
Следствием коммунистических превращений была коренная трансформация отношений собственности, но не такая, которую предрекали основоположники марксизма. Они считали, что частная собственность будет превращаться в общенародную после того, как средства производства будут национализированы, то есть переданы в собственность нации, или, употребляя другой термин, обобществлены, то есть переданы в собственность общества. Однако нация/общество — это бесструктурное сообщество. Коммунистические превращения уничтожали конкретных владельцев, но не создавали предпосылки для возникновения общенародной собственности. Изъятые объекты частной собственности переходили к гражданам, объединенным в структуру, которая производила изъятие. В СССР это была партия коммунистов.
Никому из рядовых членов КПСС не пришло в голову, что они являются владельцами заводов, газет, пароходов. Они рассчитывали до получки каждый рубль. Зато компартийная номенклатура распоряжалась от имени партии и народа тем, что находилось в сфере ее компетенции. Означало ли это, что именно она стала владельцем национализированных или заново созданных предприятий?
В 1980 г. в немецкоязычных странах появилась книга перебежчика из СССР Михаила Восленского «Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза». Писательский талант и высокий уровень компетентности автора способствовал тому, что она была переведена на многие языки, а в 1991 году появилась и в СССР. Сам по себе тезис о номенклатуре как господствующем классе не была изобретением Восленского. Он развивался в трех работах Милована Джиласа — «Новый класс» (1957) «Беседы со Сталиным» (1961) и «Несовершенное общество» (1969), перепечатанных в Российской Федерации в 1992 году под общим названием « Лицо тоталитаризма». Однако совершенная по форме и насыщенная яркими примерами работа М. Восленского (с предисловием М. Джиласа) окончательно закрепила представление о Советском Союзе как тоталитарном государстве с господствующей в нем компартийной номенклатурой.
Представление о номенклатуре как новом классе ведет к утверждению о том, что она не только распоряжалась (в результате своих функциональных обязанностей) и пользовалась (благодаря установленным привилегиям), но и владела средствами производства на правах реальной частной собственности, поскольку общенародная собственность была только пропагандистским конструктом. Однако такое утверждение противоречит принципу «демократического централизма», вмонтированному в партию и все другие структуры. В действительности номенклатура была не носителем, а лишь проводником власти, не владельцем, а только распорядителем. Человек, занимавший номенклатурную должность, пользовался властью и собственностью в пределах, обусловленных именно этой должностью. Лишенный должности, он терял власть и связанные с ней привилегии. Политическая и экономическая диктатура сосредоточивались на вершине властной пирамиды, формально — в ЦК партии, а реально — в политбюро ЦК.
Собственность расщепляется на владение, пользование и распоряжение ресурсами, и эти функции в разных пропорциях могут принадлежать тем или другим физическим или юридическим лицам. Поэтому правовая наука знает немало форм собственности. Все они, однако, являются разновидностью частной собственности. Даже коллектив с неразделенной на паи собственностью является не коллективным, а частным владельцем, потому что к его собственности не причастны другие физические или юридические лица. Сосредоточение всей собственности в руках кучки вождей выталкивало государство-коммуну за рамки общечеловеческой цивилизации, которая от своих истоков основывалась на признании права частной собственности на средства производства и другие ресурсы.
Обосновывая концепт гражданского общества, политологи выделили два типа государств, которые сформировались после отмирания средневековых монархий: демократические, где общество на свободных выборах формировало органы власти, и тоталитарные, где государство господствовало над обществом. Принято считать, что коммунистические государства являются разновидностью тоталитарных — таких, как нацистская Германия или фашистская Италия. Распространенная теперь на Западе ревизия концепта тоталитаризма заключается только в том, что государство, как говорят ревизионисты, неспособно контролировать все проявления общественной жизни.
Анализ советского государства-коммуны подводит к выводу, что коммунистические государства следует вывести за рамки концепта тоталитаризма, но по другой причине. Традиционные, демократические и тоталитарные государства были функционально отделены от своих обществ и имели одну общую черту: в них существовала частная собственность подданных (в монархиях) или граждан (в республиках). Государство-коммуна выпадало из этого ряда как ввиду экономических, так и политических причин. Отношения собственности не подлежат ликвидации правительственным декретом, поэтому частная собственность в государстве-коммуне не исчезала. Но сосредоточение всей собственности на вершине пирамиды власти было равнозначно экспроприации уже не отдельных владельцев, а всего общества. Одновременно с экономическим поглощением государство-коммуна уничтожило горизонтальные связи между людьми и превратило свои вертикальные структуры во внутренний остов общества, то есть срослось с ним и политически. С появлением державообщества как коммунистического феномена разговоры о демократии или тоталитаризме становились беспредметными. Слова и дела большевиков далеко не всегда согласовывались между собой, но определение советской власти как власти рабоче-крестьянской отвечало действительности. Но В. Ленин реализовал на практике такую систему народной власти, которая делала граждан недееспособными. Поскольку структуры державообщества строились по принципу «демократического централизма», олигархическая по своей природе советская власть могла превращаться в единоличную власть верховного вождя. Тогда в убийственную зависимость от вождя попадали как общество, так и государство.
Изучая структуру государства-коммуны, следует констатировать относительность понятий верхов и низов. Мы привыкли видеть в верхах миллионные общественные слои, а в многонациональных государствах определять господствующие и угнетаемые нации. Но в ленинско-сталинском государстве верхи в виде кучки вождей господствовали и над обществом, и над государством. Вместе с тем в государстве-коммуне существовала своеобразная демократия. Миллионы граждан наделялись государственными или окологосударственными функциями, чтобы вместо ликвидированных частных собственников контролировать ход производства. Идентификация советского человека как хозяина страны была элементом идеологии, но опиралась на реальную действительность. Строка популярной песни звучала убедительно: «человек проходит как хозяин необъятной Родины своей». Когда пели эту песню, в Кремле находился верховный вождь, которого вожди второго эшелона за глаза фамильярно называли Хозяином. Советское общество сталинских времен было похоже на детский садик, где улыбающаяся няня могла поплескать по щечке одного ребенка, погладить по головке другого и скрутить шею третьему — не нарушая тишину и покой.
5. РАСПАД ГОСУДАРСТВА-КОММУНЫ
В СССР люди могли пользоваться бесплатным образованием и здравоохранением, жильем, которое предоставлялось бесплатно. Они платили символическую цену за коммунально-жилищные услуги и энергоносители. Вожди беспокоились, чтобы население почувствовало признаки «светлого будущего» уже в ходе коммунистического строительства. Поэтому заработная плата, которую в странах рыночной экономики работники получали в денежном измерении, в СССР разделялась на денежный фонд для индивидуального распределения и общественные фонды потребления. При отсутствии конкуренции качество услуг, осуществляемых через общественные фонды потребления, оказывалось, как правило, невысоким. Более существенным следствием разделения фонда потребления в национальном доходе на две части было то, что денег, которые выдавались на руки, едва-едва хватало на жизнь. Это негативно отражалось на производительности труда.
Социально-экономический строй, который называли развитым социализмом, в начале 90-х гг. превратился после хаотической приватизации в капитализм эпохи первичного нагромождения, к тому же в наиболее опасной для общества олигархической форме. Псевдосоциалистический сегмент этого строя, который за счет ополовинивания фонда заработной платы обслуживал потребности работников в образовании, здравоохранении, жилье и жилищно-коммунальных услугах, продолжал существовать в деградированном виде. Разговоры о его приспособлении к рыночной экономике уже 20 лет остаются разговорами из-за того, что правительство не знает, как это сделать.
В отличие от социально-экономического строя, который быстро исчез, общественно-политический уклад государства-коммуны прошел сложную эволюцию. Основная часть партийной номенклатуры перешла в советские органы власти и без существенных кадровых потерь вошла в государственный аппарат независимой Украины. Еще в условиях «перестройки» в обществе возникли первые независимые от государства горизонтальные структуры — так называемые неформальные объединения, среди которых наиболее важным стало Народное движение. Общество получило право формировать органы власти.
Ликвидация диктатуры КПСС-КГБ превратила сосредоточенную на вершине властной пирамиды частную собственность в нераспределенную между конкретными лицами собственность государственного аппарата. Распределение ее заняло ряд лет, на протяжении которых в обществе происходил активный процесс классообразования. Снаружи приватизация происходила в демократических формах, но обычные граждане смогли приватизировать лишь квартиры, в которых проживали.
Приватизация показала, насколько беспомощно выглядело общество в экономическом и политическом отношениях сразу после краха коммунизма. Оно, как и раньше, полностью зависело от государства. Но государство ослабло, потому что потеряло характер жестко централизованной структуры. Развитие среднего класса, который является материальным фундаментом гражданского общества, происходит замедленными темпами — под прессом олигархического капитала. Политическая структуризация общества тоже осуществляется замедленно, нередко с регрессом, который может продемонстрировать трагическая судьба Народного движения.
Однако в 1991 году мы свернули с пути к «светлому будущему», который в действительности вел в тупик, и это было судьбоносное событие. Теперь достижения или неудачи будут ожидать нас на пути, по которому идут все другие народы. Будет меньше неудач, если мы поймем, что случилось с нами за семь десятилетий советской власти, и постараемся избавиться от призрака коммунизма, который не покидает наше многострадальное общество.
