Недавно спецпредставитель США по Украине Курт Волкер заявил, что, несмотря на российскую агрессию на Донбассе, отказ Киева в 1994 году от ядерного оружия был «хорошим решением» для украинской власти (интервью телеканала «Прямой»). «Не думаю, что ядерное оружие было для Украины чем-то позитивным», — заявил он, добавив, что не желал бы, чтобы Украина возобновила свою ядерную программу. Эта тема время от времени поднимается в Украине, особенно после российской агрессии против нашей страны. В частности, звучат голоса о том, что нам не нужно было отказываться от ядерного оружия, или о том, что мы и сегодня, если захотим, можем его возобновить. На тему говорим с членом совета Всеукраинского союза «Союз ветеранов Ракетных войск стратегического назначения Украины», начальником военной контрразведки Службы безопасности Украины (1994—1999 гг.) Анатолием МАТВЕЕВЫМ.
«МЫ ДОЛЖНЫ ПРОИЗВОДИТЬ ТО, ЧТО НАМ НУЖНО И ПО СИЛАМ, В ЧАСТНОСТИ НЕЯДЕРНЫЕ РАКЕТЫ С НОСИТЕЛЯМИ ДАЛЬНОСТИ ДО 500 КМ»
— Пан Анатолий, согласны ли вы, что это было «хорошим решением»?
— Это было правильное решение со стороны Украины. После развала Советского Союза Украина владела третьим ядерным потенциалом в мире, который находился на нашей территории, в частности, это 43-тья ракетная армия (СССР). Но тем, кто произносит пылкие речи, что мы могли сохранить ядерное оружие, нужно понимать следующее.
Первое. Пункты управления, то есть централизованное управление ракетно-ядерным вооружением, находились за пределами Украины. Это значило, что самостоятельно запустить эти ракеты с точки зрения управления мы не могли.
Второе. Те ядерные боеприпасы, которые находились на вооружении, требовали периодического регламента, то есть обслуживания. Без России мы не могли этого делать, за исключением только отдельных регламентных работ.
Третье. Даже если бы мы попытались удерживать это оружие, это было бы для нас очень дорого. В рамках тогдашнего экономического и финансового положения Украины это было фактически нереально.
Четвертое. Траектория и дальность полетов имеющихся у нас ракет составляла более 10 тыс. км, то есть они были направлены на США. А обострять в рамках международных отношений свои отношения с США и Великобританией, с которыми нам нужно было дружить, было бы неправильно.
Кстати, когда министр обороны США Вильям Перри побывал тогда на одном из объектов ракетной дивизии и спустился в шахту глубиной в 14-этажный дом, когда он посмотрел, как действует боевой расчет, в частности, когда ему рассказали, что за несколько минут может стартовать один полк (десять ракет), и уже через 20 минут они достигают Штатов, то он сказал, что мы поддерживаем вас во всем, что нужно для разоружения и ликвидации этого оружия.
В целом нам была предоставлена помощь в размере 350 млн дол., но этого явно не хватило, потому что процесс разоружения очень сложный и дорогой: снятие с боевого дежурства, транспортировка, сам процесс ликвидации ракет, процесс ликвидации шахтно-пускового оборудования, а также социальный аспект (часть ветеранов РВСН осталась в Украине без работы, а часть уехала дослуживать в Россию, Беларусь, Казахстан). То есть мы просчитались с расчетами. Если же подойти к технологии ликвидации, то были альтернативные варианты — например, не подрывать шахтно-пусковые установки, а использовать их для хранения тех же радиоактивных отходов и так далее. Таким образом, вопрос не был в совершенстве отработан, а темпы ликвидации не всегда оправданы.
Вообще к ядерному разоружению нужно было подойти более рационально и решительно. Да, на нас оказывали давление и Запад, и Россия, но у нас не было ограничений в ближайшие годы по снятию этого оружия с эксплуатации, соответственно, мы могли бы вести переговоры и торговаться, то есть взамен на разоружение получить лучшие гарантии безопасности. Также мы могли требовать предоставления нам большей финансовой помощи, чтобы влить ее в нашу экономику. Плюс выторговать для себя и другие дивиденды. Например, образцы высокоточного неядерного оружия, ракетные носители, которые не подпадают под международные соглашения, в частности ракеты дальностью до 500 км. Такие ракеты нам нужны.
— Буквально весной этого года Украина провела успешные испытания тактической ракеты собственного производства. Как вы оцениваете наши возможности?
— Не нарушая международные соглашения, мы должны производить то, что нам нужно и по силам. Например, ракеты, как я уже сказал, с носителями дальности до 500 км. Мощности у нас есть, специалисты тоже, главное — финансирование и организация процесса. Да, есть определенные проблемы, ведь некоторые компоненты ракетного горючего поставлялись из России, но нужно искать выход. И то, что были проведены успешные испытания, свидетельствует о том, что мы двигаемся вперед.
«РАКЕТЫ, КОТОРЫЕ НАХОДИЛИСЬ НА ВООРУЖЕНИИ В ШТАТАХ, БЫЛИ НАПРАВЛЕНЫ НА НАШИ АДМИНИСТРАТИВНЫЕ И ДРУГИЕ СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ОБЪЕКТЫ»
— Какими могли быть последствия, если бы Украина не пошла на ядерное разоружение: в международно-правовой, геостратегической, военно-политической, научно-технической, экономической, экологической сферах?
— Вопрос очень широкий, но возьмем хотя бы экологический аспект. По состоянию на 1991 г. у нас было 130 жидкотопливных СС-19 (по шесть боеголовок каждая) и 46 тведотопливных СС-24 (по десять боеголовок каждая) в шахтно-пусковых установках 43-ей ракетной армии. Компоненты ракетно-ядерного топлива должны содержаться в определенных температурных и влажностных показателях. Если ядерный заряд не обслуживается, если компоненты ядерного топлива не содержатся в определенном режиме, то повышается излучение, то есть нарушается экологическая ситуация. В тведотопливных же ракетах со временем заканчивается ресурс хранения, соответственно, нужно было утилизировать это ракетное топливо. То есть рано или поздно мы бы подошли к рубежу, когда закончился бы ресурс их использования в боевом дежурстве, и тогда их нужно было утилизировать.
— Плюс многие забывают, что в случае владения ядерным оружием мы автоматически становимся объектом для удара других ядерных государств.
— Безусловно. Страны, владеющие ракетно-ядерным оружием, понимают, что находятся под прицелом своих оппонентов. Нет сомнений, что ракеты, находившиеся на вооружении в Штатах, были направлены на наши административные и другие стратегические объекты.
— Соответственно, нужно было иметь свою систему ПРО или к кому-то присоединяться?
— На нашей территории объекты ПРО находились, и некоторые даже во времена независимости продолжали использоваться в системе ПРО России (Мукачево, Николаев, Севастополь). Но развертывание системы ПРО — это же развертывание тех же ракет, которые будут перехватывать ударные ракеты, которые, допустим, летели бы на нашу территорию. Система ПРО актуальна тогда, когда у нас находились стратегические ядерные дивизии, иначе в этом нет необходимости.
«РОССИЯ ПРОВОЦИРУЕТ ПО ВСЕМУ МИРУ. ПО СУТИ, ИДЕТ ПРОТИВОСТОЯНИЕ МЕЖДУ НАТО И КРЕМЛЕМ»
— Как известно, в 1994-м был подписан Будапештский меморандум, но он не сработал. Россия постоянно провоцировала и в результате все равно напала на Украину. В чем проблема?
— Мы видим, что гарантии, которые нам дали страны-подписанты за отказ от ядерного оружия, могли быть более существенными и четкими. Россия действительно постоянно провоцировала — вспомним начало 1990-х и ситуацию с Крымом, а затем Тузлу в 2003 г., в 2014-м же Кремль уже откровенно нарушил Будапештский меморандум и напал на Украину. Кстати, перед подписанием меморандума в 1994 году мы подготовили предложения от СБУ, в которых шла речь о механизмах реализации Будапештского меморандума, но в то время секретарь СНБО Владимир Горбулин отклонил эти предложения.
Да, США и Великобритания сегодня оказывают помощь Украине, и за это мы должны быть благодарны, но они все равно не смогли остановить российскую агрессию, по сути, страны-подписанты не смогли обеспечить безопасность Украине. И то, что мы видим сегодня, — попытка решить проблему через «нормандский формат», где нет ни США, ни Великобритании, является не очень эффективным механизмом. Кстати, наш союз ветеранов ракетных войск стратегического назначения обратился к странам — подписантам Будапештского меморандума, к членам «ядерного клуба», чтобы они повлияли на Россию через выполнение международных соглашений, начиная от Ялтинской конференции и заканчивая Будапештским меморандумом.
Мы же видим, что это не просто война между Украиной и Россией, это геополитический конфликт. Россия провоцирует по всему миру. По сути, идет противостояние между НАТО и Россией. И Украина здесь, в определенной степени, выступает разменной монетой. Конечно, угрозу дестабилизации в регионе представляет Россия. Ее нападение на Украину, а еще раньше на Грузию, тому пример. Кроме того, происходят постоянные провокации в воздухе и на море стран НАТО со стороны Кремля. Испытание оружия в Сирии — это также испытание эквивалента Альянса. Они системно изучают поведение НАТО.
«В ТЕЧЕНИЕ МНОГИХ ЛЕТ НАША АРМИЯ НАХОДИЛАСЬ В СИТУАЦИИ ДИКОГО НЕДОФИНАНСИРОВАНИЯ»
— В этих условиях важно иметь сильную армию. Как украинские Вооруженные силы уничтожалась раньше и как они изменилась на сегодняшний день?
— В течение многих лет наша армия находилась в ситуации дикого недофинансирования, поэтому мы оказались неготовыми ответить на российскую агрессию в Крыму. Хотя даже в таком состоянии мы могли попытаться защититься на полуострове, но для этого нужны были грамотные решения военно-политического руководства, которых не было. Действительно, возможно нам западные партнеры и рекомендовали не провоцировать Россию, но никто нам не говорил, что мы не должны защищаться. Даже если не было приказов, военные должны были бы действовать по уставу.
— Почему же было дикое недофинансирование?
— Потому что руководители страны не были государственниками и не понимали, что такое оборона, что такое Вооруженные силы. Например, готовится коллегия, собрана вся военная элита, ждут президента. Проходит два-три часа, потом выходит министр и говорит — президент не приедет. Вот вам и отношение к военным даже на таком примере. Кадровая политика — отдельная тема. За многие годы профессионалов почти «вымыли». Если, например, человек всю жизнь занимался милицейскими делами, он не может быть министром обороны.
Российская агрессия, конечно, заставила власть выделять намного больше средств на армию. Плюс реальные боевые действия, которые уже четвертый год ведут наши ВСУ. Поэтому сегодня мы имеем совсем другую армию. Но работы еще много.
«СЕГОДНЯ ВОЕННАЯ КОНТРРАЗВЕДКА ИМЕЕТ СОВСЕМ ДРУГОЕ КАЧЕСТВО. СВОЮ МИССИЮ ОНИ ВЫПОЛНЯЮТ»
— Что можете сказать по поводу военной контрразведки?
— Были свои нюансы и сложности, но в целом военная контрразведка в 1990-х гг. сложилась. Однако с приходом к руководству СБУ Леонида Деркача (в 1998 г.), было принято решение передать подразделения военной контрразведки в областные управления, таким образом разрывалась вертикальная структура. На мой взгляд, это должно было бы дать возможность эффективнее получать информацию, но в результате уровень информирования командования, наоборот, упал. Если, например, управление военной контрразведки находилось во Львове, а оперативный состав в десяти областях, которые входили в состав западного оперативного командования, то мне, тогдашнему начальнику управления, абсолютно не мешало получать информацию и передавать ее командованию округа. А когда подразделения передали в областные управления, информация уже попадала к руководителю областного управления, что, собственно, замедляло процесс. И позже ситуация с Крымом показала, что разветвленность стала проблемой. Напомню, что крымское СБУ во время захвата полностью перешло на сторону агрессора.
— Так, возможно, развал СБУ начался не при президентстве Януковича, как многие сегодня утверждают, а намного раньше?
— Да, это началось раньше — был долгий и последовательный процесс.
— Как сегодня работает военная контрразведка?
— Они переформатировались и опять вернули вертикальную структуру. И, конечно, на сегодняшний день военная контрразведка имеет совсем другое качество. Свою миссию они выполняют.
