Как отечественным, так и западным аналитикам практически невозможно адекватно оценить нынешнюю воинственную политику России относительно Украины без понимания того образа Украины, который существовал и в настоящее время существуют в российском социально-политическом сознании и российском коллективном подсознательном. А также без учета общего доминирующего российского отношения к другим народам, к «другому» — народу и человеку — как таковому.
О втором аспекте метко высказался российский философ и православный священник Георгий Федотов: «В конечном итоге имперское сознание питалось не столько интересами государства — еще меньше народа, сколько жаждой власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над более слабыми. Этот языческий комплекс для России [...] означал кричащее противоречие между политикой государства и завещаниями ее духовных лидеров. Русская литература была совестью мира, а государство — страшилищем для свободы народов. Потеря империи будет моральной очисткой, освобождением русской культуры от страшного груза, который калечит ее духовное лицо!»
Георгий Федотов — один из самых либеральных российских мыслителей, но и он не является свободным от иллюзий относительно «духовных лидеров» России и русской литературы как «совести мира». Но это отдельный вопрос. Как отдельным вопросом является наличие в русской культуре, образно говоря, «линии Герцена-Сахарова», представители которой иногда ненадолго оказывали значительное влияние на российское общество, но потом их дружно забрасывали дерьмом, травили, а то и бросали за решетку и убивали. Речь сегодня не о них, а о доминирующих линиях.
Нынешние катаклизмы в отношениях между Россией и Украиной, нынешнюю российско-украинскую войну нельзя воспринимать (хотя немало людей в Украине так и воспринимают!) как что-то случайное. Они имеют глубокий корень, который теряется в далеком прошлом, в дебрях седой древности. Немало экспертов, преимущественно российских, указывают, иногда вполне справедливо, на экономические, политические, социальные и другие причины конфликтов между двумя государствами. Но авторы этих строк позволят себе настаивать на том, что в основе противоречий между двумя обществами (государства здесь вторичны) — причины не экономические, не политические (которые здесь также вторичны), а в первую очередь — психологические и моральные. Именно они во время любых переговоров невидимо присутствуют в напряженной, а часто и горячей атмосфере выяснения отношений.
Над российскими и украинскими политиками, государственными деятелями тяготеют мощные, многовековые ментально-психологические комплексы, которые часто не осознаются представителями как этих двух стран, так и западных демократий. И именно поэтому имеют большую, временами даже решающую силу.
Осознание, артикуляция этих подсознательных установок поможет более трезво отнестись ко многим национальным категорическим императивам.
Одной из наиболее значимых и существенных составляющих ментально-психологического комплекса каждого народа является присутствующий там образ, стереотип других народов. Эти стереотипы могут быть более или менее близкими к истине, а могут быть фальшивыми, даже лживыми, сформированными на почве вызванной объективными и субъективными обстоятельствами стойкой исторической предубежденности.
Феноменологическая целостность украинства заключает в себе несколько уровней проявления национально-культурной «тожсамості». Наивысшим по своему характеру является уровень государственническо-политический, средним — культурно-просветительский, самым низким — фольклорно-этнографический (украинцев, которые находятся на таком уровне самосознания, известный историк Орест Субтельный остроумно назвал «україноспіваючим населенням»).
В соответствии с этим в ментальности российского общества также присутствует несколько уровней восприятия Украины. Наиболее непримиримый — к государственническо-политическому проявлению украинства, потому что здесь возникает конфликт с претензиями российского государственно-политического комплекса, который оценивает государственнические порывы украинства как непосредственный вызов и угрозу себе, как отрицание собственных самых фундаментальных принципов.
Подобная реакция определяется еще и тем фактором, что почти все сферы российской культуры и массового сознания в той или другой степени связаны с национально-этатистской идеей с ее архетипом особенного исторического пути России, ее уникального мирового призвания и мессианской функции. Украинцам как исторической нации и государственному народу здесь места нет.
Более того, искреннее признание украинской нации и государства россиянами будет требовать от них критического пересмотра всей их истории и геополитических конструкций, что порождает целый ряд болезненных вопросов к самим себе и вынуждает отказаться от краеугольного камня национальной исторической мифологии, а именно: традиции начинать российскую историю с Древнего Киева и отождествлять «руське» с «русским», когда все наследие Киевской Руси воспринимается как что-то сугубо российское.
Признание Украины как самостоятельного и равноправного феномена наносит удар по интимно-архетиповой схеме российского сознания и подсознания, что много веков было связано с комплексом «старшинства», по крайней мере, в восточнославянском регионе. Признание украинцев традиционной государственной нацией автоматически отодвигает россиян в цивилизованном смысле на Восток и превращает восточные границы Украины в границы Европы. Между прочим, выдающийся российский культуролог академик Сергей Аверинцев писал о «идентичности рождественской обрядности от Лиссабона до Конотопа».
Таким образом, утверждение украинцев в государственническо-политическом аспекте приводит к кризису и коренной деструкции российского национального сознания. Это одна из причин жесткого и почти единодушного сопротивления российского общества — от плебеев до элиты — правдивому признанию украинской государственной нации как безусловного фактора истории, политики и культуры Центральной и Восточной Европы. Один из ярких примеров этого — то, что в 2000-х годах книги о Бандере, Махно, Петлюре и возглавляемые ими военные и политические формации вышли в Москве в серии «Русский бунт».
Даже самые либеральные круги российской интеллигенции чаще всего останавливаются перед этой «красной линией» — «ее же не перейдеши»... На уровне бытового общения сам факт государственнических настроений украинцев воспринимался и воспринимается очень часто рядовым россиянином как личная обида, как аномалия, как что-то неестественное, искусственное, а на уровне заангажированных носителей «российской идеи» — как проявление враждебных к России «темных сил», которые злоумышленно используют сепаратистские «романтично-никчемные мечты» таких себе южнороссийских провинциалов. Ведь не случайно в российских массмедиа, даже либеральных, относительно Украины (и других прежних частей СССР) употребляется термин «республика», а вот относительно России — «страна».
Достаточно оригинально и афористически эти установки сформулировал бывший помощник президента РФ Владислав Сурков. Он заявил, в частности: «Брошюра «Самостоятельная Украина» есть, а Украины нет. Вопрос только в том, Украины уже нет или пока нет? Я, как ни странно, укрооптимист. То есть считаю, что Украины нет пока еще. Но со временем она все-таки будет. Хохлы ребята упрямые, они сделают. Однако какая именно это будет Украина, в каких пределах она будет существовать и даже, возможно, сколько будет Украин — вопросы открыты. И в решении этих вопросов России, так или иначе, придется принимать участие». Каким же образом? Очень простым: «Принуждение к братским отношениям («принуждение силой к братским отношениям» на языке оригинала) — единственный метод, который исторически доказал эффективность на украинском направлении. Не думаю, что изобретут какой-то другой».
Наиболее благосклонно российское общество относилось и относится к самому низкому — фольклорно- этнографическому — проявлению украинской самобытности. Малороссия с ее борщом и варениками всегда находила в России много благодарных ценителей «южнорусской экзотики». Богатейшее песенное наследие Украины, хореография, живописный национальный костюм, сказания и легенды бурной истории края, сочные народные пословицы, а тем более крепкая украинская водка — все это воспринималось как проявление уникального местного своеобразия южной ветви российского народа, часто как практически свое, собственное. А вот стремление части «щирих» малороссов хотя бы к какой-то политической и культурной автономии — как измена.
Государственное «усамостійнення» Украины в 1991 году было воспринято почти всем российским обществом как национальная катастрофа, которую нужно было каким-то образом объяснить самим себе. Здесь, конечно, использовали традиционные схемы «внешних соблазнителей» якобы «сплошь пророссийского» украинского народа — мол, виноват проклятый Запад с его исконными антироссийскими интригами. Новацией здесь стали «внутренние соблазнители», то есть активная часть украинцев, которая «захватила власть» над «безразличным» к политике обществом Украины, навеивая ему «русофобию». Именно эту часть украинского социума в настоящее время в России подвергают тотальной демонизации, официально объявляя «фашистами», «нацистами», «ультрарадикалами», «партией войны» и тому подобное. В то же время достаточно позитивное отношение пропагандируется к той части украинского общества, которой «все равно» относительно последующей судьбы Украины. Собственно, настроения именно этой публики выразил президент Зеленский с его «какая разница» в новогоднем приветствии украинцам. Именно такого пошиба политика «угодовства» с Кремлем, что длилась до 2014 года (и, к сожалению, в известной мере и после Революции Достоинства, так как олигархическая система не была уничтожена, а эта система ставит на первое место собственную выгоду любой ценой, в том числе за счет национальных интересов), посодействовала тому, что Украина до сих пор остается в российском — и массовом, и элитарном — сознании (за исключением не больше 7—10% населения) «мятежной провинцией», которую крайне необходимо вернуть в ее «нормальное состояние», то есть в российское «стойло». В этом смысле Путин с его концепцией, что россияне и украинцы — один народ, является совершенным олицетворением «русского духа».
Но сейчас уже это возможно только с «окончательным решением украинского вопроса», когда бы этот вопрос навсегда исчез с повестки дня. А это реально только при условии полного исчезновения украинцев как нации. Исчезновения как целостности, построенного на физическом уничтожении миллионов патриотов, на вытеснении за границу других миллионов активных граждан и на превращении остальных в готовую к послушанию биомассу (в том числе — и в «пушечное мясо» Кремля). Потихоньку российское общество готовят к необходимости именно такого решения украинской проблемы, в частности и постоянными заявлениями Путина о том, что россияне и украинцы — это «один народ» и повторением на всех уровнях пропаганды, что украинской нации «не было, нет и быть не может». К сожалению, эти зловещие планы российской верхушки имеют значительные шансы на попытку воплощения их в жизнь, учитывая специфику нынешней «зеленой» власти в Украине.
