К 27-й годовщине возрождения независимости «День» продолжает цикл материалов от участников и очевидцев исторических событий. В прошлый раз мы ознакомили наших читателей с текстом бывшего первого заместителя председателя Народного Руха Украины Александра Лавриновича, который изложил свою версию кризиса и упадка этой политической силы. Также мы напомнили, что по этому поводу в разные годы говорили диссидент Леонтий Лукьяненко и первый президент Украины Леонид Кравчук. Сегодня же предлагаем вашему вниманию историю и взгляд на события начала 1990-х ветерана Народного Руха, днипровского художника Ивана ШУЛИКА, который вместе с другими патриотами в годовщину провозглашения Декларации о государственном суверенитете, 16 июля 1991 года, установил украинский флаг в центре Днипра. А когда милиция через несколько дней насильственно сняла знамя, объявил бессрочную голодовку перед зданием горсовета.
Ветеран Народного руха Украины, днепровский художник Иван Шулик родился в знаменитой Петриковке в 1946 году. Его мать была искусной вышивальщицей. «Мама воспитывала нас одна — меня и сестренку Нину. Наш отец-фронтовик умер еще в 1951 году», — рассказывает Иван. Очевидно, «художественные» гены передались от матери детям. Сестра Ивана успешно работает главным художником завода по изготовлению фаянса и фарфора. Сам Иван сначала учился в художественной школе, которую учредили известные мастера петриковской росписи Татьяна Пата и Федор Панко. Потом поступил в Днепропетровское художественное училище, работал художником на областном телевидении — ставил телевизионные спектакли. Впоследствии Иван Шулик закончил Львовский полиграфический институт и уже более сорока лет работает художником в днепровских театрах. Впрочем, это не помешало ему создать и возглавить областную организацию Народного руха Украины. Своими воспоминаниями и мыслями накануне Дня независимости Украины Иван Шулик поделился с газетой «День».
— Иван, что тебя — профессионального художника, человека искусства, сподвигло пойти в политику?
— Чтобы понять это, нужно было жить в то время. В стране началась горбачевская «перестройка», общество как будто проснулось от летаргического сна. Люди стали собираться, обсуждать события. Сначала была «скамейка» напротив входа в Горный институт, где собиралась местная интеллигенция — краеведы, писатели, журналисты. Потом в городе появилось Общество украинского языка им. Т.Шевченко — «Просвіта», и так случилось, что первым зданием, где начала собираться местная украинская громада, был Дворец культуры железнодорожников. В конце 80-х там находился Театр юного зрителя, где я и работал. Мне удалось договориться с руководством, чтобы нам предоставляли большой зал для собраний. В этом зале, собственно, впервые прозвучали и призывы создать днепропетровское отделение Народного руха Украины. Хотя сам Рух создавали в доме бывшего политзаключенного Григория Омельченко, потому что компартийные и правоохранительные органы тщательным образом отслеживали, где мы собираем учредительные собрания. Это было весной 1989 года. Что лично меня заставило пойти в политику? По-видимому, то, что я всегда был очень активным человеком. Помню, когда я начал работать на телевидении, у меня постоянно возникал вопрос — почему такое засилие русского языка? Свои мнения выражал на совещаниях, на летучках. Один из уважаемых людей мне как-то сказал: «Иван, ты плохо закончишь. Думай, что говоришь!» Вопросы относительно соотношения моего «я» и советской действительности возникали и во время работы над спектаклями. Мне неоднократно говорили, что «к тебе присматриваются». Но вопросы возникали не только у меня. Еще раньше в Днепропетровске жили такие люди, как Иван Макух, который сжег себя в знак протеста против оккупации Чехословакии, как политзаключенный Иван Сокульский и другие. Было много людей, которые были причастны или хорошо помнили историю с «письмом творческой молодежи», которое передали на запад. Кое-кто из них работали на областном радио и были моими друзьями. Меня и в самом деле «доставало» отношение к украинцам. Терпеть это было невозможно. Помню, как один из основателей Руха в Днепре Геннадий Сахаров, когда мы впервые читали устав НРУ, внезапно сказал: «Так это же партийный устав!», хотя на то время НРУ позиционировал себя только как общественная организация, которая создавалась в поддержку «перестройки».
2 АВГУСТА 1991 Г. ГОЛОДОВКА ИВАНА ШУЛИКА ДЛИТСЯ 12-Е СУТКИ / ФОТО С САЙТА HTTP://MSDNIPRO.COM/
— Ты был инициатором поднятия сине-желтого флага на площади возле театра им. Шевченко?
— Это было летом 1991 года, на годовщину декларации о суверенитете Украины. Мы собрали людей из области, чтобы отметить это событие. Приехало где-то тысячи три. Колонна прошла с музыкой по городу — от памятника Кобзарю на Монастырском острове до театра им. Шевченко. Власть следила за этим очень внимательно. Мы подготовили им «сюрприз» — установку первого сине-желтого флага в центре города. Для этого один из казаков из Сухачевки сварил мачту высотой десять метров. Но городская власть, которую возглавлял В.Пустовойтенко, не дала разрешения на установление флага. Несмотря на это, мы привезли всю конструкцию и спрятали ее среди театральных декораций. А утром, во время митинга, установили мачту и подняли все-таки флаг. Милиция этого уже ждала, кинулась к нам, но люди не пустили. Мы три дня не давали снять тот флаг, охраняли его. Но ночью милиционеры двумя колоннами атаковали с разных сторон. Сняли и разорвали флаг. Побили руховцев дубинками. Я тогда сказал, что так просто это не пройдет. И утром начал бессрочную голодовку перед домом горсовета. Сидел ровно 12 дней несмотря на безумное давление. Где-то на пятый день два подполковника милиции ко мне подошли и сказали, что у них есть указание «убрать» меня из-под дома мэрии. Но я им ответил: взвесьте, если вы меня отсюда уберете, то я все равно усядусь через 150 метров и, поверьте, продолжу голодовку, но уже не «мокрую», а «сухую» — без воды. И умру, если нужно будет. А ситуация была такая, что через восемь дней должны были приехать в Капуливку под Никополем, на могилу атамана Ивана Сирко тысячи руховцев. Власть уже убедилась, что в 1990 году на празднование 500-летия казачества съехалось множество людей со всей Украины. И все они могут приехать в Днепропетровск на похороны Ивана Шулика! По-видимому, партапаратники этого испугались, потому что согласились выполнить все мои требования — начали следствие по незаконным действиям милиции, предоставили помещение для Народного руха Украины, прекратили ежедневные возложения цветов к памятнику Ленина за счет городского бюджета. А менее чем через месяц произошел переворот в Москве и была провозглашена независимость Украины — вот тогда власти пришлось вместе с нами поднимать сине-желтый флаг уже над домом горсовета!
— Как руховец ты побывал и при власти. Удалась ли сделать что-то полезное?
— Первый мой поход во власть был при Лазаренко. Мы его не очень знали — кто он такой. Но после того как он стал представителем президента в марте 1992 года, на второй день мне позвонил его секретарь. Сказал, что Павел Иванович хочет встретиться. Мы встретились и он говорит: «Ну, что — будем воевать или будем работать?» И предложил дать кадровые предложения. Я дал восемь кандидатур. Был среди них и Турчинов, хоть он отношения к Руху не имел, а возглавлял отделение какой-то партии. И его назначили начальником нового комитета разгосударствления и демонополизации. Когда всех собрали у Лазаренко, каждый рассказывал о себе коротко. Поднимает Лазаренко Турчинова и говорит: «Расскажите о себе!» А тот говорит: «Я должен вам сказать, Павел Иванович, такую вещь, что у меня грешок есть!» «А какой грешок?» «А я в обкоме комсомола много лет работал!» «Так это же хорошо!», — говорит Лазаренко. А затем он говорит: «Иван, в списке нет твоей фамилии! Давай придумаем, куда ты идешь!» Я уже не помню, как это называлось — комитет или сектор культуры и междунациональных отношений. Через год я уже начал «вырываться» оттуда — одно, второе заявление об увольнении. Но мне сказали: пока Павел Иванович здесь будет, тебя никто не отпустит, мы тебя знаем — делай, что хочешь!». И я делал! Целая история была с мемориальной доской в честь историка Дмитрия Дорошенко, который работал до революции в доме, где сидела администрация Лазаренко. Эту доску привезла дочь самого Дорошенко, но Лазаренко почему-то сказал «нет!» Тогда я эту доску привалил в двери, где ходил Лазаренко. Чиновники забегали — убери, а я не убрал. Тогда он через неделю согласился. А Турчинов нормально работал в администрации. Со стороны Лазаренко несколько раз звучала позитивная оценка. Мне стыдно не было, плохо, что я имел короткий список.
— Почему Рух так и не стал партией власти, хотя в начале 90-х для этого были предпосылки?
— В марте 1992 года Леонид Кравчук, которого уже избрали президентом Украины, пришел и выступил на Третьем съезде НРУ. Он предложил Руху стать партией власти и сказал, что вы — единственная политическая сила, способная что-то сделать. После того он еще не раз вспоминал об этом. Но делегаты съезда его встретили нерадушно, фактически устроили обструкцию, даже как-то не по-человечески. Кравчук, возможно, этого не ожидал, но так случилось и он ушел. Вообще-то, Кравчук благосклонно относился к Руху. Помню, еще в советские времена, когда местная власть пыталась запретить областную конференцию Руха, то он распорядился, чтобы съезду НРУ в Киеве преград не было. Рух не стал партией власти, потому что даже в благоприятных условиях ряд моментов мешал. Я лично принадлежал к тем людям, которые не поддерживали политику «выборочной оппозиции». Это была генеральная линия, которую проводил Вячеслав Чорновил. Он выбрал эту линию и придерживался ее и при президентстве Кравчука, и при президентстве Кучмы. Я не понимал такой политики, и у меня были острые дискуссии на заседаниях президиума центрального провода. Чорновил не соглашался. Он говорил, что мы еще не обрели такую силу, чтобы находиться в полной оппозиции и добиться успехов. Но я считал, что это ошибка, потому что если мы будем придерживаться твердой оппозиции, то на следующих выборах нас ждет успех, а Чорновил может стать Президентом. И так считало много руховцев из региональных организаций. Все это — не мелкие детали, а очень серьезные вещи. Во время выборов в Верховную Раду все обычно контролировал Вячеслав Максимович, и контролировал очень жестко. Он слишком оптимистично оценивал наши возможности относительно избрания депутатов, хотя мы, и лично я, так не считали. В результате депутатов избрали меньше. Думаю, что в партии возникло недовольство, в том числе по ключевым вопросам — что такое Рух, является ли он оппозиционной партией, как относиться к власти. По-видимому, понял это и Чорновил. Уже после раскола, когда он критиковал своих оппонентов, на последней встрече в Кировограде Вячеслав Максимович в конце задумался и сказал, что, возможно, мы что-то не так делаем и нужно мириться. Но для власти единый Рух и единый кандидат на пост президента были угрозой.
— Скоро будем праздновать 27-ю годовщину независимости Украины. Ты доволен результатам, о таком мечтал когда-то?
— Когда в советские времена я работал на телевидении, я неоднократно сталкивался с таким неуважением к украинской культуре, что, возможно, это и толкнуло к политической деятельности. Но когда я вспоминаю то время, то даже в тех условиях я выполнял все, что я хотел как художник. Да, временами я сам вкладывал много энергии, воли, чтобы осуществилось то, что я задумал. Но если сравнить с сегодняшним днем, то, скажу честно, намного хуже стало, чем тогда. У меня есть несколько интересных проектов, с которыми мне некуда пойти. В основном система осталась та же, тот же остаточный принцип финансирования. Впрочем, если говорить по большому счету, то я вижу и позитив. Потому что в последние годы появилась национально сознательная молодежь. Когда мы начинали, то большинство из нас были пожилыми людьми, которые пережили репрессии. В то время молодых было очень мало, и вот вдруг я увидел, когда был на Майдане — повыскакивали ребята, которые бежали на баррикады сотнями, тысячами, шли защищать. Этого же не было раньше, и вдруг откуда-то столько молодых. Это все — новые люди. Конечно, осталось много инертных, но появление новых тенденций для меня бесконечно дорого. Кое-кто говорит — это вы все наделали, взбудоражили. Но с новым поколением и национальная идея помолодела. Эта наука оказалась невероятно жестокой, и еще неизвестно, как это все закончится. Хотя я лично верю, что все будет хорошо.
