Коррупция в Украине уже давно перестала быть четко определенным понятием и понятной общественной проблемой, которая хотя бы гипотетически может быть решена рациональными средствами. Она является одним из элементов общественно-политического дискурса, которые находятся в статусе чего-то среднего между мифом и мэмом.
Таких слов в политическом тезаурусе постсоветского периода накопилось уже немало. К ним можно отнести «реформы», «совок», «Европа», «олигархия», «бандеровцы» и т.п. Особенностью этих понятий является то, что их конкретного значения, общего для всех участников коммуникации, просто не существует. Их значение теряется в разнообразии интерпретаций, субъективных представлений, растворяется в эмоциональных, оценочных, смысложизненных и других аспектах восприятия. Роль таких понятий заключается не в том, чтобы означать проблему или ориентир общественного развития и облегчить тем путь к новому качеству общественной организации. Они этого уже не могут сделать, а выступают лишь возбудителем психической активности, который стимулирует процесс мобилизации одних, агрессию в других, вызывая при этом определенный устоявшийся набор ассоциаций и реакций.
Такие понятия являются побочным продуктом жизнедеятельности общества в режиме утилизации. Поскольку органической составляющей этого режима является укрывательство обществом от самого себя настоящего состояния и вектора своего «развития» (а точнее деградации), то взаимодействие с действительностью опосредствуется подобными мэмо-мифами. Они воплощают в себе иллюзии и страхи, которыми живет социум, не называя прямо социальные проблемы, которые за ними стоят. Понятно, что использование этих понятий без необходимого уточнения их содержания лишь консервирует существующее состояние и углубляет социальную энтропию. В этом, кстати, заинтересованы выгодополучатели режима утилизации. Более того, подчиненная им система массовой коммуникации, которая специализируется на продуцировании разнообразных симулякров, использует данные мэмо-мифы как безотказный инструмент манипуляции сознанием масс. В своих интересах, конечно.
Коррупция — понятие, которое является ближайшим к социальной сущности режима утилизации и даже в своем классическом значении отображает характер этого состояния. Латинская этимология говорит нам о состоянии испорченности, отклонения, сломе определенного порядка, что, собственно, и является основной характеристикой общества, которое стало на путь самоликвидации. Более конкретное значение понятия коррупции — получение выгоды от действий или бездеятельности, которые должны были бы соответствовать определенному порядку, но в действительности не соответствуют ему. В узком значении слова (коррупция как взяточничество) речь идет о том, что нарушение порядка определенным официальным лицом является выгодным не ему лично, а кому-то другому, от кого и извлекается вышеупомянутая выгода. То есть возникает вот такая двухступенчатая схема, которая не меняет сути явления.
То есть коррупция — это когда человек нарушает порядок и получает за это определенное вознаграждение. И это определение позволяет нам сказать, что в режиме утилизации коррупция является не правонарушением, не какой-то частичной общественной проблемой, а доминирующим, наиболее оправданным образом жизни.
Потому что нарушать правила в таком обществе значит идти «в ногу со временем», двигаться в русле основных социальных процессов, а придерживаться правил — это идти против течения. Ясно, что со временем носителей социальной мутации «коррупции» в обществе становится все больше, а носителей старой хромосомы порядочности становится все меньше. Последние просто не выживают или усваивают новое для себя качество, которое дает лучшие шансы выживания.
Поэтому коррупция в нашем обществе уверенно побеждает. А «борьба с коррупцией» становится при определенных условиях выгодной социальной позицией, потому что, по нашим правилам (реальным, а не имитационным), «кто что охраняет, тот то и имеет».
Называть коррупцию коррупцией, бороться против коррупции или, наоборот, оправдывать коррупцию, классифицировать ее на хорошую и плохую, вредную и не очень — это такая специфическая игра, ритуальные танцы вокруг фетиша, которые держат общество в тонусе и в иллюзии какого-то общего думания и общего действия. Но эти дискурсивные манипуляции, программы, инициативы, законодательные акты, институционные инновации, помощь внешних доноров, изменения власти, пламенные речи и предвыборные обещания не изменили еще ни на один градус того магистрального курса, по которому движется украинское общество утилизации.
Коррупция становится тотальной и все более изысканной. Взять взятку за регистрацию бизнеса или за справку санстанции — это тупость, которую можно было оправдать лишь эмбрионным состоянием предпринимательства в нашей стране. В последнее время коррупция развивается, главным образом, благодаря постоянным изменениям законодательства и нормативной базы. Постоянные изменения правил игры, которые у нас почему-то называют «реформами» (еще один мэмо-миф, который нуждается в своем толковании), превращают каждого субъекта (от владельца ценных бумаг и депутата до студента и пенсионера!) в потенциального нарушителя какой-то нормы. И тут его ждет встреча с коррупционной системой, которая непременно снимет с него свой коррупционный налог.
Коррупция — это симптом болезни, форма адаптации к ней, способ существования в искаженной социальной среде, которая утратила иммунитет к преступлению, неправде и нарушению правил. Поэтому настоящее преодоление коррупции возможно лишь с установлением нового социального порядка (общественного договора), выполнение которого станет жизненным условием для каждого члена сообщества. А это предусматривает намного более глубокие социальные изменения, чем те, которые мы традиционно понимаем под «борьбой с коррупцией
Как только в каких-то элементах этой коррупционной системы чувствуется нехватка средств, ее представитель приносит в парламент или Кабмин свой проект нормативно-правового акта. И когда вокруг него складывается коалиция заинтересованных сторон (в результате длительных, детальных и очень профессиональных дискуссий на тему «кому, чего и сколько»), акт будет принят. И деньги потекут в нужном русле.
Но это — высшая лига коррупции. Значительная часть коррупционной жизни бурлит на низовом уровне. Стартует от собирателей дани на стихийных рынках и завершается на высших ступенях общественных иерархий, можно сказать, в космосе (имею в виду предъявление подозрения НАБУ бывшему руководителю «Укркосмоса»).
В процессе утилизации остатков старого социального порядка коррупционная система заменила собой отмершие институты общественного жизнеобеспечения. Она сегодня является центральной нервной системой, которая доносит сигналы о состоянии социального организма до центров принятия решений (теневых, как правило). Она же является кровеносной системой, которой перераспределяется основной животворный ресурс. Быть вне ее значит прозябать на тех остатках общественных благ, которые еще не до конца приватизированы или не включены в «схемы». В горячей фазе войны на Востоке наши высшие руководители даже вынуждены были признать, что используют коррупционные каналы для поддержки вооруженных сил. А откуда еще можно взять ресурс? Из легальной сферы, где не платятся налоги и переделиваются последние «потоки» движения бюджетных средств?
Замещение коррупционной системой функций государства по сбору и распределению общественных фондов выражается, в частности, и в том, что центр управления основными коррупционными механизмами переместился из маргинальных полукриминальных «нор» в высокие кабинеты на Печерске, где распределяются бюджетные средства, государственные заказы, квоты, льготы и т.п. Схемы подкупа избирателей завершают полный политический цикл функционирования системы коррупции в нашей стране.
Коррупционная система определяет, кому жить, а кому нет. И это касается экономики, политики, журналистики, образования, науки, культуры, всех социальных слоев и профессиональных групп. И если их представители апеллируют к государству, пытаясь отстоять свои права (или привилегии), то в действительности их судьба решается тем балансом угроз и возможностей, которые увидят в соответствующей ситуации коррупционные центры.
Такая социальная ответственность коррупции не является чем-то новым и уникальным в мировой практике прошлого и современности. Она является нормальной для «естественных государств» (Д.Норт), где господствующие группы устанавливают собственные правила выживания для всего общества, и формальные нормы и процедуры служат лишь прикрытием этой реальности.
Коррупция — это возвращение к предыдущим ступеням социального развития в условиях, когда рациональная мотивация общества модерна проявила свою несостоятельность для большинства членов сообщества.
Тот социальный строй, который мы называем коррупционным и воспринимаем как ненормальность, является в действительности вполне естественным, правда, для других эпох. Многое в нашей жизни считается ненормальным из того, что миллионы лет практиковали гомо сапиенсы. Например, бандитизм или мародерство, которые в условиях первобытного общества были вполне приемлемыми способами получить себе хлеб насущный.
Отсутствие равенства, свободной конкуренции и закона единого для всех является атрибутом той формы общества, которая господствовала на протяжении тысячелетий. Вебер связывает ее с патримониальным управлением, Норт называет «естественным государством», а проблема заключается в том, что отказ от этой формы произошел совсем недавно, в процессе общественной инновации, известной как модернизация.
Поэтому со своей коррупцией мы просто возвращаемся на «родительский двор» нашей архаики, но уже с определенной поправкой на разрушение в сфере коллективной морали и потерю способности поддерживать традиционные формы культуры. В частности, нынешняя коррупция лишена инстинкта коллективного выживания, поскольку в процессе своей инсталляции модерна уничтожила эту черту как вредную и неадекватную новым условиям. У нас таксисты поднимают цены, когда люди спасаются от какой-то беды, и это не народная мораль (традиция «засевать», о которой говорил один пойманный судья-взяточник), а это правила зоны, где действует принцип: сегодня сдохнешь ты, а завтра я.
Такой реверс напоминает постапокалиптические виденья Голливуда, но нам в них придется жить уже в настоящее время. Новые правила уже утвердились в обществе и определяют направление его последующей эволюции.
Если мы принимаем тот факт, что криминальные авторитеты в Днепре решили не поддерживать «русскую весну», и это стало весомым фактором сохранения украинской государственности в начале XXI века, то мы должны признать теневую власть коррупционной системы действенным фактором общественной жизни. Следует признать ее субъектность, которая по своей способности принимать решения и успешно их реализовывать преобладает на такими субъектами, как государство, политическая нация, гражданское общество. Этот субъект уверенно ведет нас путем утилизации, а при этом также определяет, за каких политиков нам голосовать, какие политические и развлекательные шоу смотреть, какие налоги платить, какие автомобили покупать и так далее.
Что значит в этих условиях — побороть коррупцию? Поломать все схемы и механизмы, которыми осуществляется перераспределение основных общественных ресурсов? А это безопасно?
Когда мы начинаем говорить о коррупции как социальном явлении, то очень быстро приходим к выводу, что речь идет о социальном биоценозе. Начнем сверху. Люди, которые дерибанят бюджет в профильном комитете ВР, работают не только на свой персональный интерес. Они держат баланс интересов основных административно-экономических групп. А эти группы — разветвленные клиентские сети, которые включают органы власти, системообразующие предприятия, судебно-правоохранительную мафию, лидеров мнений и медиа, благотворительные организации и культурные мероприятия. Средства, полученные сильными мира сего, дальше перераспределяются среди многочисленной челяди и обслуги, спрос стимулирует продажи автомобилей и строительство недвижимости. Вырастают новые микрорайоны, и бабушкам из предместий есть, где продавать урожай, свой и соседский.
Свой человек в поликлинике поможет решить вопрос своему человеку в университете. А, не дай Бог, войти в близкое знакомство со стражами порядка может помочь политическая активность или журналистская «корочка». Так это работает, и это в обществе утилизации называется «уметь жить».
Выше мы рассмотрели только внутреннее измерение функционирования коррупционной системы. Но и наружу она проросла не менее серьезными связями. Наши схемы давно уже стали элементом глобальных схем оборота ресурсов и капиталов. Теневые зарубежные инвесторы и кредиторы, которые приспособились к нашему режиму утилизации, получают свою часть выгоды от нынешнего положения вещей в Украине.
Нам трудно приравняться к масштабам российского коррупционного проникновения на запад. Но уверен, что от дарения шуб испанским арбитрам мы продвинулись уже далеко вперед. Связи и обоюдная заинтересованность существуют, и она сопоставима с размером нашей экономики.
То есть в случае чего менять образ жизни придется не только свой собственный.
И сломать его, действительно, страшно.
Начнем анализировать снизу, потому что социальные проблемы начинаются всегда снизу. После реализации принципа «жить по-новому — не жить по-старому» мелкий предприниматель откроет кассу, оплатит налоги и немедленно закроется. Строитель и офисный клерк не получат зарплату в конверте, и не поведут семью в ТРЦ. Студент получит заслуженную двойку, и университет останется без контракта. Хирург будет вынужден оплатить арендную плату, закупить новое оборудование и повысит стоимость операции вдвое. Полицейский получит голую зарплату и захочет официально трудоустроиться рекетиром. Олигарх наберет кредитов в своем банке, выведет их за границу и закроет свое предприятие. И из всего этого невозможно будет собрать даже те жалкие налоги, которые капают в государственный бюджет сегодня.
Есть вроде бы общеизвестный рецепт — ликвидировать коррупцию только на верхних ступенях, «раскулачить» олигархов и разделить деньги между посполитыми. Схема привлекает своей простотой и очевидной рентабельностью. Но на практике она требует учета некоторых обстоятельств.
Во-первых, во время цифровых технологий и глобальных коммуникаций отобрать богатство стало намного сложнее, чем это представлялось красным коммунарам еще век назад. Имеем в этом уже собственный опыт. Удалось ли вернуть в Украину деньги Лазаренко? Какую часть богатств Януковича удалось перехватить во время и после его внезапного побега?
Во-вторых, социальные следствия этого действия могут быть катастрофическими. Золотой батон, хонка и имение Пшонки — это не тот ресурс, который позволит удержать социальную ситуацию в многомиллионной стране в переходный период.
В утилизационный период в Украине произошла концентрация ресурсов в руках так называемых олигархов. Очевидно, что капиталы сформированы в значительной мере коррупционным путем. Но накопленные богатства либо размещены на зарубежных счетах, либо являются активами действующих предприятий. И есть большое подозрение, что с ликвидацией коррупционно-теневых схем (не говоря уже о последствиях изменения владельца) эти предприятия утратят свою прибыльность. И опять, как в начале 90-х, превратятся в свалки металлолома. Но теперь уже окончательно. И кому от этого станет хуже, еще неизвестно.
СКМ Рината Ахметова потерял значительную часть активов на оккупированной части Донбасса, но доходы самого богатого человека Украины при этом не уменьшились, а стабильно растут. Очевидно, что вопрос в эффективном менеджменте. Нет никаких сомнений в том, что в случае открытого противостояния коррупционная система переигрывает своих «могильщиков», оставив государство и общество за гранью выживания. Потому что у нее на службе лучшие экономисты, юристы, силовики, политики, медийщики и даже собственные «антикоррупционеры».
В-третьих, у нас просто некому осуществить слом коррупционной системы даже на ее высших ступенях. Ведь в действительности по другую сторону баррикады — кадровая и институционная пустота. Всенародный фронт борьбы против коррупции является полностью мнимой действительностью, что в большинстве конкретных случаев оказывается формой приспособления к этой системе и попыткой изменить в ней свое собственное положение и статус на более высокий.
Если вы думаете, что коррупция — это что-то вроде плохой привычки, и избавиться от нее — все равно, что бросить курить, то это ошибочное представление о социальной природе этого явления.
Представьте себе, что вы каким-то чудом без собственного коррупционного опыта оказались на руководящей должности в государственном учреждении, где имеете возможность «решать вопросы». К вам приходят проторенной тропинкой представители системы и дают понять, как работает схема. Ваша задача, как у врача, — не навредить. И тогда вы получаете гарантированный дополнительный источник доходов, который позволит вам чувствовать себя в этом нестабильном и деградирующем социуме хоть немного спокойнее и увереннее. У вас есть семья и четкое представление об альтернативе: если ты не с системой, то система тебя выбросит на помойку. Кроме того, со своей новой позиции вы лучше видите масштабы коррупционных процессов, где вы — маленький винтик, который может быть легко заменен, а вовсе не тот антикоррупционный бульдозер, которым вы в начале, возможно, себя представляли.
Могу предвидеть, что очевидный выбор, который сделает подавляющее большинство людей с опытом выживания в обществе утилизации, будет внутренне оправдан таким рассуждением: если коррупцию нельзя победить, то нужно ее возглавить. А если не возглавить, то хотя бы войти в долю.
Есть ли какая-то альтернатива существующему положению вещей? Неужели все антикоррупционные усилия напрасны, а все антикоррупционеры продались системе?
Не совсем так. Теоретически внешний донор социального порядка мог бы помочь здоровым силам общества демонтировать коррупционную систему, установить более рациональную управленческую конструкцию и, что особенно важно, смягчил бы социальный шок от потери привычных каналов распределения ресурсов. На это рассчитана в своей идее глобальная кампания борьбы с коррупцией, которая масштабно развернулась на протяжении последнего десятилетия и заменила в качестве мейнстрима для коллективного Запада борьбу против терроризма.
Но вероятные доноры социального порядка, похоже, сами страдают от его дефицита.
Следует ли из этого вывод о непобедимом и безальтернативном характере коррупции в нашей стране, с которым нужно смириться. Нет, не следует. Коррупция является функцией паразитической системы утилизации ресурсов, которая уже исчерпывает возможности нашего социума к самовоспроизведению и ведет к масштабному кризису его жизнеобеспечения. И она обязательно должна быть преодолена.
Коррупция — это симптом болезни, форма адаптации к ней, способ существования в искаженной социальной среде, которая утратила иммунитет к преступлению, неправде и нарушению правил. Поэтому настоящее преодоление коррупции возможно лишь с установлением нового социального порядка (общественного договора), выполнение которого станет жизненным условием для каждого члена сообщества. А это предусматривает намного более глубокие социальные изменения, чем те, которые мы традиционно понимаем под «борьбой с коррупцией».
Речь идет о новой системе ценностей, принципов и правил, фактически, новой духовной реформации, новой коллективной идентичности и кардинальной замене правящей элиты. Как это возможно в Украине, рассмотрим в следующих публикациях.
