Освоение практики хватать кувалдой по опорным стенам цирка, похоже, достигает пика массовости. Недавнее осквернение киевских памятников — сначала пострадал гранитный Ленин напротив Бессарабки, затем, как бы в ответ, мемориал погибшим активистам ОУН в Бабьем Яру — можно квалифицировать как простое хулиганство, но далеко, далеко не только так. Ведь оно, это явление, ставшее уже чуть ли не привычным, демонстрирует сразу три существенных момента, ключевых для данного этапа истории. Первый — что Киев, как презентующий украинскую государственность, продолжает оставаться исключительно вульгарным, внекультурным городом, где каждому дозволено демонстрировать свои эмоции самым радикальным и притом самым варварским способом. Второй момент — что именно столица Украины является тем пограничным районом, той разделительной полосой, где накрепко сцепились мертвой хваткой два взгляда на историю — западный (назовем его приватно-буржуазным) и восточный, пророссийский, если не сказать — прокоммунистический. Наконец, третье, что стоит подчеркнуть, — что Киев ни один из этих взглядов решительно не готов принять; собственно, существует два Киева (и в этом плане он уникален — не две Одессы, два Донецка, два Львова, Ивано-Франковска — но два Киева), словно бы разрубленные мечом сиамские близнецы истории в этом месте сошлись, подпрыгнули, готовясь сразиться, да так и зависли в пространстве, без ветра и времени.
Оставим историю; думается, излишне напоминать, что было «с той стороны», что «с другой», — в любом случае рискуешь накликать хулу из вражеского лагеря; всякий нынче конструирует из подручных средств свой вариант истории. Хочу лишь отметить, что люди, столь уперто твердящие о геноциде прошлого, забывают о том, что он, геноцид, может быть, в том числе, и вот таким — геноцидом полнейшей разнузданности. Будь «жизнь лучше», будь нормальные пенсии, квалифицированная медицинская помощь, работа и инфраструктура в деревнях, культивируйся человеческое достоинство, — памятники и мемориалы выглядели бы только красивым продолжением такого положения дел, венцом и гордостью государственной политики, зримыми символами ее успеха. А так, кому они нужны? Вот и не надо, видимо, до поры памятников — не следует стравливать полюса истории, покуда «минувшее не веет легкой тенью, а под землей, как труп, лежит оно»! И кто сносит, кто оскверняет те памятники? Статистические данные показывают, что большинство актов вандализма совершается молодыми людьми, не достигшими 25 лет. Это молодежь, которая, как говорится, истории и не нюхала, которой лишь кажется, что эмоциональный перевес того или иного полюса будет что-то означать в их жизни, что по тем или иным разорванным струнам они, эти парни и девушки, соберут свои судьбы... Ан, нет. Потому что разрушение есть форма развлечения, что тоже подтверждает статистика! Форма опасная не только перспективой угодить за решетку, но и тем, что эти «клоуны» подтачивают самые основы, разбирают фундамент своего же дома, пилят сук, на котором сидят, или, по едкому слову Бродского, «кувалдами разносят цирк».
Вот лишь малая хроника этого «пинг-понга», тихой войны идей... Наверное, все помнят, как в Киеве — накануне Дня Победы — неизвестные залили краской мемориальную доску в честь маршала Георгия Жукова. Ответная реакция: в Харькове группа неизвестных уничтожила памятную доску в честь патриарха Украинской греко-католической церкви Иосифа Слепого. А вот еще пример: не так давно был создан реестр мемориалов вождям тоталитаризма. Он включал 29 памятников и памятных знаков — в частности, 18 монументов Ленину, по два памятника Крупской, Дзержинскому и Петровскому, по одному — Косиору, Мануильскому, Чубарю и Калинину, а также чекистам, погибшим за Власть Советов. Ответная реакция: установление в Одессе памятника российской императрице Екатерине, ликвидация в Полтаве камня, заложенного на месте будущего монумента Петлюре, акт вандализма на Говерле, осквернение памятника Шевченко в Харькове, надругательство над государственным гербом Украины на Верецком перевале, установление в Симферополе памятника жертвам ОУН-УПА... Список можно без труда продолжить.
Очевидно, что политика предполагает высокий градус эмоций. Это всегда — горячая, воспаленная точка, где опасные пары газовых утечек легко воспламеняются от искры, даже от наведенной линзы; но она же, политика, обязана быть местом, где сходятся все человеческие культуры: ментальная, эмоциональная, психологическая; и если уж вокруг политики творится такое — что можно сказать о явлениях другого порядка: о быте современного человека, об уровне его развлечений, — какой разброд, какое троглодитство царит там?
Хочу напомнить, что оценка истории, качества эпохи дается «по нижнему краю» — вот такой у нас, значит, нижний уровень: подъемный кран и стоящая рядом кувалда. Мы как бы отчаянно шарим в мягкой пустоте, в темноте, стараясь нащупать, где же стены украинской культуры — ведь трудно жить без стен, без Акрополя. Но все кругом проседает, все рыхло, мягко и податливо. Как тут не вспомнить блестящий афоризм русского философа... Пришли мужики лес рубить. Срубили лес. Пора бы опомниться и строить; огляделись — а в руках одни топоры!
Времена инфернальные, когда не без убеждения утверждали целесообразность зла любого масштаба, постулируя, что зло — это добро, если оно служит верной цели, — такие времена оказались погребены под собственными руинами, «прорастая» сквозь землю памятными знаками и символами. Наша ситуация гораздо сложнее: она пестрая и мутная. Теперешнее время ничего не утверждает. Скорее, оно говорит о том, что само различие между добром и злом устарело, что все вокруг, все наблюдаемое — и не добро, и не зло, а нечто смешанное и невнятное, отчасти хорошее, отчасти дурное — как все мы. Насилие становится неприметным, носители его — анонимны. Кто, собственно говоря, тиран либерального общества? Кто — жертвы? А жертв и вовсе не видать.
Мне довелось однажды смотреть в записи блестящий спектакль по сочинению Булгакова «Собачье сердце», поставленный в Эдинбургском театре. Шариков был живой, знакомый до боли: как только шотландский актер смог так перевоплотиться в нашего люмпена и его торжество! Зал смеялся, а мне было не до смеха: на экране — на глазах — разворачивалась наша история, где были явлены и победители, и властители, чей диагноз — хулиганство; хулиганство как исторический феномен. Он возникает всякий раз, когда кончается аграрная цивилизация и люди из деревни приходят в город. Они вырываются из своей культуры и не приобщаются к городской. Здесь — месторождение люмпенства, которому «нечего терять», которому ничего не жалко, потому что окружает его чужое, чуждое, относиться к которому следует заведомо настороженно, если не агрессивно.
Можно справедливо заметить: вот, дескать, в русской литературе жалели маленького человека, а теперь нами этот маленький человек и правит. Человек, который угнетает других, потому что он сам бесконечно угнетен: он угнетен страхом — это человек запуганный. И чем более фарсовые формы принимает его торжество, тем очевиднее, что вся его сила — от глубинного, баснословного страха; все, что он делает, — есть превентивная агрессия.
Впрочем, надо оговориться: на другом полюсе дела обстоят ничуть не лучше, хотя это уже другая тема. Здесь, на противоположном от «вандалов» полюсе, раскачивающих хлипкое шапито, находится новый человек, успешный человек. Это спокойный, неагрессивный циник и агностик, усматривающий комфорт в том, что ничего нельзя узнать, что «все сложно». Поэтому удобнее, полезнее быть обывателем, в котором нет агрессии, в котором не осталось уже даже никакой пассионарности, а все, что ему нужно, — это гарантии, отсутствие риска, комфорт и безопасность. Если такой тип, наконец, восторжествует, мы, говорят, будем жить в цивилизованном обществе!
Люди культуры, которые еще остались, стараются относиться к обоим типам не всерьез, часто, однако, не упуская возможности на этом заработать, занимаясь обслуживанием самого процесса, его регулированием, — они играют, в конечном счете, против самих себя. На деле же, да простят мне некоторый пафос, — «Правда найдена давным-давно // И связала союзом благородные души; // Крепко держись ее — этой старой правды», — как написал Гете в 1828 году. Эта «старая правда» настолько глубинна, глубоководна, что сюда не проникают ернические подергивания, идущие от смены политических расстановок. Искать ее не надо, она найдена и открыта давным-давно. Но что должно и необходимо искать — это себя, способного ее встретить. К этой правде нельзя прийти дорогой равнодушия, установки «меня это не касается»; но одинаково губителен и другой — тоже тупиковый — путь: отламывания носов, выбрасывания крестов, обезображивания лица истории.
