Читая и слушая всё, что пишется и произносится по поводу референдума, процессов, происшедших в парламенте, роли олигархов и тому подобного, не перестаю удивляться.
Когда о переходе Верховной Рады под контроль нелевого большинства говорят и пишут левые — тут всё понятно и естественно. Как ещё может относиться к этому, скажем, крупный специалист по международным делам и доверенное лицо экс-спикера Ткаченко товарищ Чародеев или бывший председатель парламентского комитета от фракции КПУ? Их реакция вполне естественна и прогнозируема.
Труднее понять мотивы тех критиков, которые причисляют себя к «защитникам демократии». Я говорю именно о мотивах реакции этих людей, потому что, если внутренняя установка созрела, всегда найдутся внешние аргументы для обоснования неприятия происходящего. Как правило, эти аргументы весьма просты и незатейливы, например, во всём виноват Президент — он хочет быть диктатором (вариант: во всём виноваты олигархи — они хотят всё захапать, и т.п., ненужное вычеркнуть).
Попробую высказать гипотезу о внутренних установках «защитников демократии».
Но вначале немного из истории украинского парламентаризма.
Итак, украинский избиратель дважды за последние шесть лет имел возможность путём почти демократического волеизъявления избрать своих представителей в высший законодательный орган страны. Маленькая деталь: оба раза через год после выборов, как свидетельствуют опросы общественного мнения, подавляющее большинство избирателей не могли назвать депутата по своему округу.
В 1994 году — тогда выборы проходили по чисто мажоритарной системе — более половины депутатов были либо коммунистами- социалистами, либо уже беспартийными, но ещё вполне советскими начальниками. Естественно (но не совсем законно!) тогда спикером парламента стал Александр Мороз, ну а президентом в том же году был избран Л. Кучма, заявивший о намерении проводить рыночные реформы. Столь же естественно парламент, возглавляемый левым спикером, опирающимся на левое большинство, вполне успешно блокировал попытки, пусть и недостаточно последовательные, реформирования украинской экономики. Именно в этот период были заложены основы украинской версии парламентского лоббизма, когда при безответственном в целом и практически бесполезном для общества парламенте весьма успешно решались частные вопросы депутатов и отдельных финансово- промышленных групп, что и сделало депутатский мандат привлекательным для бизнесменов.
Но уже в 1998-м, несмотря на облегчённую для левых схему избирательного закона и благодаря активному «походу бизнеса во власть», лево-советская часть депутатского корпуса по численности не превысила одной трети состава парламента. Тем не менее, после двухмесячной «спикериады» кресло председателя Верховной Рады досталось яркому представителю советско-колхозной номенклатуры, бывшему заместителю предсовмина УССР Александру Ткаченко. Уже тогда я писал о принципиальной возможности создания нелевого большинства. Но противоречия между отдельными группами правых и центристов оказались сильнее здравого смысла и прямого политического расчёта. Весь первый год парламент благополучно блокировал проведение реформ и успешно продвигал лоббистские решения опять- таки в интересах отдельных финансово-промышленных групп. А тут подоспели президентские выборы — и ведущие фигуры парламентского Олимпа ринулись в бой за первое кресло страны. Замечательно то, что в этот период Верховная Рада демонстрировала чудеса политической беспринципности, когда за откровенно антирыночные решения легко набиралось большинство из ситуативных антикучмовских союзов левых с правыми — благо все эти голосования были анонимными.
Вообще, объединение левых с правыми — модное нынче поветрие среди тех политиков, которые любят называть себя «защитниками демократии»: главное заиметь общего врага — идеологические разногласия можно вынести за скобки (последний пример — союз СПУ и «Вперёд Украины»).
Что должен был предпринять Кучма, победив на президентских выборах? Думаю, любой на его месте был бы вынужден прежде всего решать ключевую проблему — реформировать институты государственной власти. Ведь неэффективность действующей системы очевидна для всех. Причём времени для раскачки уже не оставалось: все виды ресурсов исчерпаны, финансовый и энергетический кризисы практически неотвратимы.
Может ли реформу институтов государственной власти провести Президент, так сказать, своими силами (единолично), издавая соответствующие указы и не выходя при этом за рамки действующей Конституции? Нет, не может. Строго говоря, указами нельзя реформировать даже одну ветвь власти — исполнительную, не говоря уже о законодательной и судебной. Интересно, какую стратегию предложили бы Президенту «защитники демократии» в сложившейся ситуации? Может быть, Президенту следовало подождать, пока парламент, руководимый Ткаченко, в очередной раз проголосует за «социально-справедливый» бюджет (вбухав очередной миллиард в бездонную бочку колхозной системы) или затеет дискуссию с мордобоем на чрезвычайно актуальную тему типа присоединения к Союзу Россия — Беларусь или подачи заявки на вступление в НАТО?
Были ли у Президента естественные союзники в Верховной Раде, на которых он мог рассчитывать как на партнёров в реформировании институтов государственной власти? Безусловно, были. И среди них едва ли не ключевую роль могли сыграть представители бизнес-политических групп (БПГ), которые поддержали Кучму в избирательной кампании. Но какие основания были считать, что процесс формирования большинства не затянется на многие месяцы? Так что приходиться признать, что обращение к референдуму как спусковому крючку трансформации системы власти было если не безальтернативной, то, по крайней мере, естественной попыткой Президента подтолкнуть и ускорить этот процесс. На мой взгляд, иных средств форсировать реформу не было — Президент просто вынужден был использовать доступный ему ресурс. При этом не имеет никакого значения, нравится мне идея проведения референдума (мне не нравится — в принципе!) или нет. Даже не столь важно — адекватно ли сформулированы вопросы референдума (по-моему, неадекватно!) Важно лишь то, что другого разумного решения никто предложить не смог, а времени для размышлений, как было сказано выше, уже не осталось. Совсем другой вопрос — как минимизировать издержки «прямого волеизъявления граждан», неадекватно сформулированных вопросов референдума, неясности его последствий и т.п.
Референдум ещё не состоялся, а позитивные итоги его анонсации налицо. Парламент впервые за все годы его существования обрёл цивилизованную структуру — в нём наконец появились политически более или менее однородное большинство и меньшинство. Кстати говоря, в этом мы, пожалуй, впервые опередили Россию. Ей ещё предстоит (думаю, после выборов Путина) создание правоцентристского большинства и изоляция КПРФ от влияния на политику Думы.
Все разговоры «защитников демократии и парламентаризма» о нелегитимности действий большинства, право же, представляются просто-напросто неадекватными. В нашем обществе с «рафинированной правовой культурой и глубоко укоренёнными традициями уважения закона» за лозунгом «Либо строго по закону-конституции — либо никак!» почти всегда стоят сугубо политические интересы. Не говоря уже о том, что, когда я слышу «давай по закону-конституции», мне хочется спросить: «Так всё-таки — по закону или по Конституции, по этой статье Конституции или по той?» Или, может быть, напомнить некоторым «защитникам демократии», как принимались те решения Верховной Рады, относительно которых они не любят говорить об их «нелегитимности»?
Мне кажется, что ключевой мотив негативной реакции «защитников демократии» на процессы, происшедшие в парламенте, состоит в глубоко ложном представлении о сущности системы разделения властей. Видимо, по их мнению, парламент тогда заслуживает уважения как поистине демократический институт законодательной власти, когда он «в едином порыве» выступает в роли коллективного оппонента исполнительной власти в лице Президента. Если же эта роль ему не удаётся, значит, «конец парламентаризма», «конец разделения властей», «угроза авторитаризма становится реальностью» и т.п.
На самом же деле парламент, не способный сформировать большинство, просто никому (кроме, разумеется, самих депутатов) не нужен. И выступать в роли «коллективного оппонента» Президенту парламент вовсе не обязан, даже если этот конкретный Президент не нравится «защитникам демократии». Значит ли это, что парламент, образовавший большинство, должен стать «ручным», то есть превратиться в слепого исполнителя воли Президента и «штамповать» все предложенные правительством законопроекты? Отнюдь нет. Если Президент взял на себя роль инициатора реформ, парламентское большинство, поддерживая в принципе цели этих реформ, должно взять на себя не только функции их законодательного обеспечения (то есть «штамповать» законопроекты), но и некие функции «консервативно-созидательного» характера. Что я имею в виду? Реформатор, особенно в ситуации «цейтнота», склонен к «прыжку через пропасть». Не дать сорваться в пропасть, «наломать дров» — вот о чём речь. Но для этого желательно, чтобы парламентское большинство получило возможность активно поучаствовать в разработке тактики реформ, чего пока, к сожалению, не происходит — программа правительства готовилась «под большим секретом» от… большинства.
Отсутствие ясности в понимании принципа разделения властей, к сожалению, характерно не только для парламентских левых и «защитников демократии», но и для представителей исполнительной ветви власти. Попытки в рамках административной реформы рационализовать деятельность исполнительной ветви власти вряд ли будут успешными, если мы не откажемся от контрпродуктивной практики разделения властей внутри одной ветви. А именно так мы по-прежнему и живём. Исполнительная власть разделена у нас на две «подветви»: исполнительно-стратегическую (администрация Президента) и исполнительно-тактическую (Кабмин). Другими словами, либо В. Литвин должен сесть в кресло премьера и готовить для Президента стратегию экономического развития, либо эту работу должен был бы взять на себя В. Ющенко. И тогда были бы исключены возможные конфликты между стратегией — Посланием Президента — и тактикой — её реализацией в Программе правительства. Последняя при этом должна быть совместным плодом правительства и парламентского большинства. Иначе — как может появиться «солидарная ответственность»?
И наконец — несколько слов об «олигархах». Опять же, когда об олигархах говорят левые — профессиональные «защитники интересов бедных», используя разного рода «нехорошие» эпитеты, тут всё понятно. Но когда те же эпитеты используют правые, журналисты, «защитники демократии» и, что вовсе смешно, профессиональные политологи, тут уже стоит разобраться в мотивах такого отношения.
Не хочется спорить о том, удачно ли выбрано название для лидеров бизнес-политических групп. По-моему — неудачно. Но не в этом суть. Вряд ли кто-либо станет спорить с тем, что БПГ оказывают существенное влияние на украинскую политику. Но нужно быть совершенно некомпетентным, чтобы усматривать в существующей (или формирующейся) в Украине системе власти признаки «олигархического капитализма», исторически актуализированного в своих латиноамериканских версиях. Ни ментальных, ни исторических (например, автономной политической роли армии) предпосылок для формирования латиноамериканских моделей у нас нет и в помине. Нет также и шансов на копирование модели российской. Как говорят в Одессе: их олигарх и наш олигарх — это две большие разницы! Если в России (в ельцинскую эпоху) олигархи были равноправными, а иногда даже и старшими партнёрами власти, то у нас — были и остаются, бесспорно, младшими партнёрами власти, сильно зависимыми от неё.
Постановка вопроса: «Хорошо или плохо, что у нас есть свои олигархи?» или разговоры типа «пока олигархи правят бал в украинской политике…» — на мой взгляд, для серьёзного аналитика лишены всякого смысла. Но с серьёзными у нас, видимо, как-то не складывается. «Маємо те, що маємо!» Эту выдающуюся (без смеха!) сентенцию нынешнего координатора большинства можно (и нужно) применить не только к нашим горе-аналитикам-олигарховедам, но и, собственно, к «олигархам». А «защитникам демократии и учёным-академикам-стажёрам» рекомендую задуматься над следующими вопросами:
*
Возможен ли достаточно крупный бизнес без участия его представителей в политике в ситуации полной беззащитности пред принимателя перед властью?
*
Сумели ли бы без участия БПГ наши профессиональные политики договориться о создании нелевого большинства, если даже такие политические близнецы, как две фракции Руха, не в состоянии действовать согласованно?
*
Учитывая нашу историю, что представляет большую опасность для демократии, прав и свобод человека — концентрация власти и влияния в руках государства (по сути, чиновников) в отсутствие противовесов в лице институтов гражданского общества (например, сильных партий) или ситуация, при которой государство вынуждено хоть как-то делить это влияние с двумя десятками БПГ?
*
Заинтересованы ли БПГ в авторитарном развитии страны (когда они снова станут полностью беззащитными перед всесильным чиновником) или, напротив, в демократическом, правовом?
*
Прав ли известный политолог, который делит парламентское большинство на «хороших парней — патриотов-реформаторов» (70—120 депутатов(?)), среди которых, как известно, лучшие парламентские лоббисты, успешно навязавшие нашей стране суперпатриотический проект ЗАЗ-ДЭУ, и остальных — плохих, «контролируемых олигархами»?
Не правда ли, ответы на поставленные вопросы достаточно очевидны? Означает ли это, что нет других вопросов и, соответственно, ответов? Разумеется, нет! Например: заинтересованы ли БПГ в сохранении своего влияния, в экспансии, в том числе и за счёт «слабых по бизнесу», путём захвата рынков, монополизации отраслей экономики и т.п.? Конечно, заинтересованы! Но так уж устроен бизнес, особенно большой бизнес. Причём не только у нас, так во всём мире! Из этого следует лишь одно — необходимо цивилизовать правила игры в экономике, активно использовать антимонопольное законодательство, защищать «слабых по бизнесу», то есть дать и им шанс тоже стать сильными, для чего укрепить независимость судов, вообще судебную власть, добиваться прозрачности экономических решений и т.д., и т.п. Реально ли решить все эти задачи, ограничив аппетиты БПГ и не уничтожив при этом на корню становящийся на ноги большой украинский бизнес вообще? Есть ли в обществе силы, на которые можно опереться, решая эти задачи? Убеждён, что реально и что такие силы есть, хотя для реализации такой программы потребуется много времени и усилий. Подробный разговор об этом может быть темой отдельной статьи.
А если кто-то хочет быть одновременно и здоровым, и богатым и жить в гражданском обществе, причём «здесь и сейчас», рекомендую вернуться к сентенции Л. Кравчука.
