Внимание украинской политэлиты приковано к проблеме вступления нашей страны в ЕЭП. По мнению замдиректора Центра постсоветских исследований Артема Мальгина, интеграция в рамках ЕЭП не противоречит планам Украины и России создать зону свободной торговли с Евросоюзом, но требует тщательной проработки. При этом он считает, что ГУУАМ будет стагнировать, поскольку его члены находятся в разных весовых категориях.
— В каком направлении эволюционирует мировой порядок — к однополярному, многополярному или какому-то другому миру?
— Полярность мира — понятие более сложное, чем присутствие одной или нескольких доминирующих на глобальном уровне держав. Многополярность мира начала складываться в 70-е годы. Тогда даже в рамках капиталистического мира выделялись три центра силы: США, Япония и Западная Европа. Эти центры сохранились, возникают и новые центры притяжения, например, Китай.
Иное дело — наличие у этих центров ресурсов. В настоящий момент всем их спектром — от политических, экономических до идеологических ресурсов — обладают только США. Та же Япония имеет мощное экономическое влияние, но у нее отсутствует военно-стратегический ресурс. Что касается России, то она может рассматриваться как полюс притяжения по двум параметрам. Во-первых, она обладает ядерным оружием, во-вторых, имеет институциональный ресурс, закрепленный ее местом в Совете Безопасности ООН, а с недавнего времени — и в восьмерке наиболее развитых государств.
— Какой должна быть роль ООН? Считаете ли вы необходимым расширить количество постоянных членов СБ ООН?
— Если бы ООН не было, ее следовало бы придумать. Поэтому ее похороны силами некоторых политиков и журналистов преждевременны. Государствам необходима мировая площадка с определенными правовыми полномочиями, которая бы разрешала существующие противоречия. Поэтому изобретать что-то новое ради самого изобретения мне представляется ненужным. Что касается расширения Совета безопасности ООН, то Россия поддерживает эту идею. С другой стороны, рассмотрение этого вопроса не должно привести к новому витку политической напряженности, тем более в условиях, которые сформировались после 11 сентября 2001 года и иракской кампании. Поэтому обсуждение данной проблемы станет актуальным, когда стихнут дискуссии вокруг Ирака, Ирана, КНДР. Думаю, это произойдет через год-два.
— Можно ли утверждать, что на сегодняшнем этапе решающую роль в разрешении международных кризисов играют кратковременные коалиции государств под эгидой США или организаций, подобных НАТО, которые создаются под тот или иной проект?
— В силу нынешней подвижности международных отношений коалиции действительно стали модным явлением. Но оно не ново: в международных отношениях XIX века тоже был мир коалиций. Иное дело, что современный мир слишком сложен и опасен для того, чтобы все доверять коалициям, особенно в случаях, когда тот или иной конфликт пытаются урегулировать силой коалиции, как это происходит в Ираке. Сейчас американцы все больше апеллируют к международному сообществу и его институциональным центрам. Так же было и с конфликтами на постсоветском пространстве, где основную роль играла Россия, но она была вынуждена апеллировать к более нейтральным институтам вроде ОБСЕ или ООН. Поэтому тревожные настроения относительно уменьшения роли международных институтов все же преувеличены.
— Какие приоритеты во внешней политике будут актуальными для России на ближне- и среднесрочную перспективу?
— В послании Владимира Путина Федеральному собранию четко выписаны только два внешнеполитических направления — европейское и СНГ. Несколько в тени остались отношения со США, поскольку на тот момент взаимодействие с американской администрацией было омрачено иракской кампанией. В связи с этим акцентирование внимания общественности на данном направлении задерживается.
Время от времени отношения со США будут конкурировать с европейским направлением в российской внешней политике. Это во многом зависит от количественного и качественного состава внешнеполитической элиты России, в которой по-прежнему велика доля американистов — как политиков, так и исследователей. Такая ориентированность может быть как негативной, поскольку Америка рассматривается как главный конкурент, так и позитивной, когда на США указывают как на главного друга России. Таким образом, сейчас у Российской Федерации есть три ключевых направления: Европа, СНГ и США.
— Для Москвы одной из главных задач является выстраивание экономических отношений с Европейским Союзом, что позволило бы РФ воспользоваться доступом к огромному рынку. Насколько велика вероятность, что России удастся создать зону свободной торговли с ЕС? Может, стоит поставить вопрос о создании ЗСТ, которая бы включала ЕС, Россию, Украину, Казахстан и в перспективе Беларусь, поскольку между всеми перечисленными субъектами в той или иной форме идут переговоры о создании ЗСТ?
— Мне такая идея кажется разумной. С точки зрения ЕС и России, зону свободной торговли создавать легче, когда в нее включаются транзитные государства. В данном случае это Украина и Беларусь. Подключение к ЗСТ Казахстана представляет интерес для России и ЕС с точки зрения наличия энергоресурсов в этой республике.
Зона свободной торговли между Европой и Россией, несомненно, будет создана. Другое дело, что она будет иметь ограниченную номенклатуру товаров, которые будут беспошлинно продаваться в рамках ЗСТ. Прежде всего, это будут энергетически-сырьевые товары, составляющие основу экспорта России, Казахстана и косвенно Украины и Белоруси в Европу. Сюда наверняка войдет и продукция металлургической промышленности, что интересно для Украины, являющейся крупнейшим игроком на этом рынке.
— В Украине продолжается полемика относительно вхождения государства в ЕЭП. Считаете ли вы реальной интеграцию Украины в Евросоюз, или же Киеву необходимо думать о восточноевропейских интеграционных объединениях, как ЕЭП?
— Оба направления не противоречат друг другу. Иное дело, что участие России и Украины в совместных интеграционных проектах должно быть тщательно соотнесено с их планами относительно общеевропейского экономического пространства, где главным партнером для наших стран становится ЕС. Поэтому может создаться ситуация, когда со стороны России и Украины мы будем наблюдать попытки создания экономических пространств на востоке и западе, которые будут в какой-то мере противоречить друг другу.
Вхождение Украины в ЕС, как мне кажется, вопрос чрезвычайно отдаленной перспективы как с точки зрения адаптации самой Украины, так и психологической и экономической готовности к этому Европейского Союза, который будет еще очень долго «переваривать» страны Центральной и Восточной Европы.
— Можно ли говорить, что в случае вхождения Украины в ЕЭП ее дальнейший диалог с ЕС будет исходить из консолидированной позиции «четверки»?
— Мне кажется, что этого не будет. Каждая из стран четверки ЕЭП имеет намерения более тесной интеграции с Европейским Союзом.
— Каким образом создание ЕЭП может содействовать развитию инновационных экономик в странах-участницах? Украинские эксперты говорят, что интеграция в ЕЭП немного даст Украине для развития ее промышленности, поскольку инновационно-технологически Россия, Казахстан и Беларусь значительно уступают членам Европейского Союза.
— В какой-то степени эти высказывания имеют под собой основания. Но с другой стороны, создание ЕЭП предполагает общее улучшение состояния экономик стран- участниц. Результат — увеличение экономических инноваций. Другое дело, что субъектом, продуцирующим инновационные импульсы по большинству направлений и для России, и для Украины все равно будет ЕС. Может быть, исключение составят технологии ВПК, аэрокосмической индустрии. Однако это не проблема ЕЭП, поскольку никто не мешает подключиться к инновационным потокам с Запада и одновременно иметь зону свободной торговли в рамках ЕЭП.
— Насколько в России сильно противодействие становлению ЕЭП? В Украине говорят о противодействии по этому вопросу со стороны российского металлургического лобби...
— Действительно, российские металлурги являются серьезными оппонентами ЕЭП. В то же время, у них открываются достаточно широкие перспективы для получения своей доли в металлургической отрасли Украины. Поэтому здесь речь скорее о неких опасениях представителей металлургического лобби России, которые не могут просчитать, что им выгоднее: оставаться закрытым рынком и конкурировать с Украиной вовне, или же побороться за украинские предприятия в рамках ЕЭП. Кстати, это не исключает того, что украинские бизнес-структуры могут принять участие в установлении контроля над соответствующими российскими предприятиями.
В целом опасения в отношении ЕЭП не надо преувеличивать. По этому вопросу гораздо больше дискутируют в Украине, чем в России. В России можно наблюдать даже определенную пассивность в отношении ЕЭП у значительного числа представителей внешнеполитической элиты. Это связано с тем, что прежние интеграционные инициативы также сопровождались громкими лозунгами и обещаниями, а потом безрезультатно затухали.
В Украине мы наблюдаем другую реакцию: она не проходила через череду «пустых» интеграций. Может быть, исключение составляет ГУУАМ и в какой-то мере европейская интеграция. Поэтому идея вхождения Украины в ЕЭП получила такой резонанс в ее политической среде и масс-медиа.
— Украинские аналитики и политики опасаются, что Россия получит контрольный пакет голосов в наднациональных органах ЕЭП, поскольку они будут формироваться пропорционально ВВП в каждой стране-участнице. Каким образом может быть разрешена эта ситуация, чтобы не были ущемлены интересы всех сторон?
— Привязка к ВВП существует в рамках ЕврАзЭС, у некоторых участников которого были подобные опасения. Однако в ЕврАзЭС Россия пошла на сознательное уменьшение своего количества голосов. Она может получить более 50% голосов только в случае, если сблокируется с кем-то из участников. Очевидно, подобное формально справедливое распределение голосов за счет ВВП в рамках ЕЭП также не пройдет. В России понимают, что подобные предложения вызывают неприятие Украины и других потенциальных участников ЕЭП. Поэтому Россия будет вынуждена установить для себя планку в 40% голосов в наднациональном органе.
— Какое влияние на судьбу ГУУАМ окажет создание ЕЭП и закрепление США в Центральной Азии?
— ГУУАМ останется альянсом, объединенным общеполитической логикой, хотя эта логика все заметнее рушится. В первую очередь потому, что энергетический стержень ГУУАМ рухнул. Тем не менее, ожидать его роспуска вряд ли стоит, поскольку ГУУАМ останется запасным аэродромом, площадкой тесных контактов между руководством ее участников. Что касается зоны свободной торговли в рамках ГУУАМ, то даже безотносительно к ЕЭП ее создание большинству наблюдателей представлялось малореальным. Это связано как минимум с тем, что в ГУУАМ представлены разные по показателям страны. Украина демонстрирует высокую экономическую динамику. Большой темп роста, но с привязкой к одному сектору экономики демонстрирует Азербайджан, который, возможно, ожидают определенные потрясения в связи с предстоящими президентскими выборами. Добавьте сюда экономически провальную Грузию и по- прежнему стагнирующую Молдову, и Узбекистан с неясной перспективой членства в этом альянсе — и вы получите достаточно оснований, чтобы усомниться в динамичности развития этого геополитического образования.
— По оценкам некоторых специалистов, именно страны Центральной и Восточной Европы могут дать новую динамику трансатлантическим отношениям. Вы согласны с этим утверждением? Как вы оцениваете роль Украины и Польши в переформатировании Новой Европы, которое сейчас осуществляют США?
— Сомневаюсь, что Новая Европа способна привнести новую динамику в трансатлантические соглашения. Это невозможно в силу двойственной ориентации — на Вашингтон и Брюссель — Польши и других потенциальных членов ЕС, а также Украины. Если политика США будет направлена на снижение роли ЕС в мире, то возникнет проблемный узел вокруг стран Центральной и Восточной Европы, которые мечутся между США и Евросоюзом.
— Как вы оцениваете заявление помощника президента США по национальной безопасности Кондолиззы Райс о том, что Ирак послужит плацдармом для широких трансформаций всей ближневосточной площадки? Как иракская ситуация затрагивает российские интересы и скажется ли она на сотрудничестве России с Ираном, который является ее стратегическим партнером в регионе?
— Сомневаюсь в способности США осуществить подобный проект: по этому поводу нет единства даже во внешнеполитических кругах самой Америки. Последствия иракского кризиса показывают, что в США начался раскол как минимум по партийному принципу. Демократы выступают с жесткой критикой иракской кампании. К переформатированию Ближнего Востока они будут относиться с еще большим скептицизмом. Это приведет к тому, что в США начнется дискуссия об их приоритетах во внешней политике на Среднем и Ближнем Востоке.
Желательным результатом таких дебатов для США был бы отход от действующих в американской дипломатии двойных стандартов на Ближнем Востоке. В качестве примера можно назвать безоговорочную поддержку со стороны США Саудовской Аравии — пристанища носителей ваххабитской идеологии.
Ситуация вокруг Ирана, учитывая его военно-политическую мощь и развитие противоречий между КНДР и США, останется на нынешнем уровне. В целом сохранения статус-кво на Ближнем Востоке можно ожидать до завершения президентской кампании 2004 года в США.
— Считаете ли вы целесообразным присутствие украинских военных в Ираке?
— Считаю, что участие украинского контингента в стабилизации Ирака с точки зрения Киева имеет несколько выигрышных моментов. Прежде всего, это отработка украинскими военными взаимодействия с наиболее развитыми вооруженными силами — США и Великобритании. Это выход в военно- политическом плане в совершенно новый для Украины регион. Если брать более далекую перспективу, то Украина выигрывает, если операция в Ираке станет многонациональной под руководством ООН. Киев может претендовать на получение неких командных высот в этой операции. Мне кажется, что для молодой украинской дипломатии и политики — это выигрыш.
