Поскольку активно реформирующийся (как считают некоторые наши медиа-авторитеты) телеканал «Интер» вдруг решил отреагировать на 90-ю годовщину создания СССР, правда, без своего обычного советофильского экстаза (что уже хорошо), и дал несколько сюжетов о «великих свершениях», о Магнитках — Днепрогэсах — Беломорканалах, а в текущем году явно отреагирует на 60-ю годовщину смерти «отца всех народов» Сталина, то позволю и себе коснуться интересных и показательных событий прошлого. Тем более что они, к великому сожалению, до сих пор остаются слишком актуальными для нас. Чего греха таить, во многих сферах жизни Украины Сталин и ныне «живее всех живых»...
А коснусь я в этом контексте весьма любопытного посещения в Москве «кремлевского горца» югославским коммунистическим руководством во главе с маршалом Иосипом Броз Тито. Дело было в конце Второй мировой войны. Югославские партизаны, воевавшие против немцев, хорватских усташей и сербских четников, смотрели на Сталина и его соратников, как на живых богов, как на носителей абсолютной лучезарной истины, как на неисчерпаемый кладезь мудрости всех времен и народов. Тем более ужасающим стало разочарование... Оно было столь велико, что правоверные сталинисты Тито, Джилас, Ранкович превратились в первых коммунистических еретиков в советской сфере влияния на востоке Европы. Уже потом их «дурной пример» подхватят Китай, Албания, Румыния, не желавшие демонстрировать рабскую покорность «столице прогрессивного человечества» Москве. Впрочем, сам Тито мог бы и раньше сделать какие-то выводы. Ведь он, будучи плененным солдатом австро-венгерской армии, принимал участие в гражданской войне в России в качестве «интернационалиста». Когда большевики захватили власть, первые несколько месяцев они чувствовали себя довольно неуверенно в милитарном отношении, ведь старая русская армия была ими самими деморализована и развалена, а Красная еще не сформирована. Но в стране находилось несколько миллионов военнопленных немцев, австрийцев, венгров, чехов, словаков, хорватов, турок. Примерно 300 тысяч из них встали под красные знамена. А были еще и десятки тысяч китайцев, которых российские власти завербовали на тыловые работы. Сын кишиневского аптекаря Иона Якир за свои деньги нанял несколько сотен китайцев и пошел во главе этого отряда воевать за советскую власть. Многие из этих «интернационалистов» потом в своих странах стали коммунистами и даже партийными вождями, как хорват Иосип Броз (Тито он станет позднее). Но кое-кто разочаровывался в коммунистических идеях и очаровывался другими. Например, комиссар интернациональных соединений, героический участник гражданской войны, член РКП (б) товарищ Роланд Фрейслер. Вернувшись в Германию, он отошел от коммунистической идеологии, а в 1925 году примкнул к нацистскому движению, благодаря участию в котором он стал министром юстиции Пруссии и статс-секретарем Имперского министерства юстиции по особым поручениям и борьбе с саботажем. Принимал участие в печально знаменитом совещании в Ванзее, где поддержал резолюцию об «окончательном решении еврейского вопроса». Фрейслер руководил всеми процессами по делам участников Июльского заговора 1944 года, приговорил «изменников» к смертной казни. Кстати, таких как он, бывших коммунистов, в НСДАП было немало. Сразу же после победы нацистов в 1933 году в КПГ (компартии Германии) начался хорошо известный нам в Украине процесс «тушканизации». Коммунисты-«тушки» побежали вступать в нацистскую партию. Высшее руководство НСДАП это «перетекание» кадров поощряло, заявляя, что из коммуниста всегда получится хороший нацист, а из социал-демократа — нет. Но рядовые ветераны нацизма ко вчерашним коммунистам относились с презрением, называя их «бифштексами»: снаружи «коричневый», а внутри «красный». Но Тито верил в коммунистические идеалы вплоть до конца его дней. Другое дело, что он не воспринимал (разумеется, уже после Второй мировой войны) их сталинской интерпретации.
Активный участник общения со Сталиным, югославский генерал и марксистский идеолог Милован Джилас оставил книгу воспоминаний «Беседы со Сталиным». Этот человек тоже был истинным коммунистом — сталинцем, относившимся к советскому вождю с благоговением. Но столкнувшись с советской действительностью и наблюдая Сталина вблизи, Джилас начал ощущать первые сомнения. Все началось с мелких бытовых наблюдений в Кремле и на даче Сталина. Постепенно из отдельных штрихов и зарисовок возникла яркая картина. Джилас внимательно присматривался к мельчайшим особенностям поведения людей, которые вначале казались ему полубогами. Потом количество впечатлений перейдет в качество отношения к советской системе. Что же в первую очередь привлекло внимание наблюдательного черногорца? Прежде всего, некоторые привычки советских номенклатурных товарищей: «Сталин поглощал количество еды, огромное даже для более крупного человека. Чаще всего это были мясные блюда — здесь чувствовалось его горское происхождение. Он любил и различные специальные блюда, которыми изобилует эта страна с разными климатами и цивилизациями... Регулярно объедавшиеся на таких ужинах советские вожди днем ели мало и нерегулярно, а многие из них один день в неделю для «разгрузки» проводили на фруктах и соках». Но Джилас обращал внимание не только на бытовые особенности, он видел, что в этой советской системе является ведущим и определяющим: жестокая борьба за власть, за право принадлежать к привилегированной верхушке, которая высоко поднялась над «быдлом», то есть советским народом, который отличался от крепостных только тем, что власть постоянно пела этим бесправным людям комплименты, рассказывала о величии этих нищих, об их всемирно-исторической миссии на фоне бараков с туалетом на дворе. Черногорец писал: «Мир, в котором жили советские вожди, — а это был и мой мир — постепенно начинал представать передо мною в новом виде: ужасная, непрекращающаяся борьба на всех направлениях. Все обнажалось и концентрировалось на сведении счетов, где все отличались друг от друга лишь по внешнему виду и где в живых оставался только более сильный и ловкий.
И меня, исполненного восхищения к советским вождям, охватывало теперь головокружительное изумление при виде воли и бдительности, не покидавших их ни на мгновение. Это был мир, где не было иного выбора, кроме победы или смерти». Югославы очень удивились по поводу нетоварищеского и несоюзнического отношения к ним, когда в московской правительственной гостинице советские «органы» назойливо пытались подсунуть им проституток, которых звали Катя, Наташа и Вава. Нужно было быть неизлечимым идиотом, чтобы не понимать, что в сталинской Москве к высокопоставленным иностранцам случайные «жрицы любви» с улицы попасть никак не могли. То была наглая и демонстративная провокация, как и прослушивание разговоров, вследствие чего югославы были вынуждены общаться шепотом.
В то время как советскому человеку нельзя было и мечтать о зарубежной поездке, югославы свободно передвигались по всему миру и свободно возвращались в свою страну. Ни одна из так называемых социалистических стран не могла похвастаться таким уровнем жизни, как в Югославии. Разрыв с СССР явно пошел Югославии на пользу
С югославами Сталин позволял себе такие откровения, которых, ясное дело, не было в советских газетах. Джилас вспоминает: «В какой-то момент он (Сталин. — И.Л.) встал, подтянул брюки, как бы готовясь к борьбе или кулачному бою, и почти в упоении воскликнул:
— Война скоро кончится, через пятнадцать — двадцать лет мы оправимся, а затем — снова!
Что-то жуткое было в его словах: ужасная война еще шла».
А Тито очень удивлялся по поводу русского пьянства. Возвращаясь на свою дачу, Тито, тоже не переносивший больших количеств алкоголя, заметил в автомобиле: «Не знаю, что за черт с этими русскими, что они так пьют — прямо какое-то разложение!»
Очень внимательно присматривались югославские коммунисты к национальному устройству СССР, но, судя по всему, правильных выводов не сделали, и коммунистическая Югославия тоже закончила плохо.
Югославская делегация посетила Украину, где заинтересовалась личностью ее московского наместника Н.С. Хрущева. Джилас вспоминал: «Мы слыхали, что по рождению он был не украинцем, а русским. Но об этом молчали, избегал говорить на эту тему и он сам, так как было неудобно, что на Украине даже председатель правительства не украинец! Было действительно странно для нас, коммунистов, способных оправдывать и объяснять все, что могло бы испортить идеальную картину, изображающую нас самих, что между украинцами (нацией, размерами превышающей французскую и кое в чем более культурной, чем русская) не нашлось личности на место председателя правительства... против украинских националистов все еще велись небольшие операции — одной из жертв пал талантливый русский генерал Ватутин, и нас не могло удовлетворить объяснение, что все это только последствия живучего украинского национализма. Напрашивался вопрос: а откуда этот национализм, если нации в СССР действительно равноправны? Смущало и удивляло явное русифицирование общественной жизни — в театре говорили по-русски, некоторые газеты выходили на русском языке». Что сказал бы Милован Джилас сегодня, посетив «независимую» Украину, ознакомившись с пресловутым языковым законом Кивалова — Колесниченко, посмотрев передачи Первого национального (???) телеканала... Думаю, он сказал бы, что сталинская русификация Украины продолжается и усиливается.
Идиотизм повседневной жизни советской верхушки, примитивность и ограниченность ее интересов подталкивали югославского товарища к грустным размышлениям. Все шутки и остроты кремлевских вождей неизбежно сводились к выпивке. Например, у Сталина предлагали назвать, сколько было градусов ниже нуля на градуснике, а потом требовали, чтобы тот, кто ошибся, выпил именно столько рюмок, на сколько градусов он ошибся. Пораженный Джилас писал: «Подобное начало ужина породило во мне еретическую мысль: ведь эти люди, вот так замкнутые в своем кругу, могли бы придумать и еще более бессмысленные поводы, чтобы пить водку, — длину стола в шагах или число пядей в столе. А кто знает, может быть, они и этим занимаются! От определения количества водки по градусам холода вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя и играющая одну из решающих ролей в судьбе человеческого рода. Вспомнил я и то, что русский царь Петр Великий устраивал со своими помощниками похожие пирушки, на которых жрали и пили до потери сознания и решали судьбу России и русского народа».
Джиласа неприятно удивило невежество советских вождей относительно Югославии. А.А. Жданов, который в сталинском руководстве считался «грамотным», поинтересовался у гостей, есть ли в Югославии оперные театры. Джилас ответил, что в его стране таковых насчитывается девять.
Впоследствии, уже после московско-белградского скандала и разрыва, черногорец сделал свои выводы: «Сталин мог совершить любое преступление, и не было ни одного, которого бы он не совершил. Каким мерилом его не меряй, ему всегда — будем надеяться, что до конца времен, — будет принадлежать слава величайшего преступника в истории. Потому что в нем сочетается бессмысленная преступность Калигулы с утонченностью Борджиа и жестокостью Ивана Грозного. Больше всего я задумывался и задумываюсь над вопросом, как такая мрачная, коварная и жестокая личность могла руководить одной из величайших и мощных держав — не год, не два, а тридцать лет!.. Если смотреть с точки зрения человечности и свободы — история не знает деспота, столь жестокого и циничного, как Сталин. Он методичнее, шире и тотальнее как преступник, чем Гитлер. Он один из тех редких жутких догматиков, способных уничтожить девять десятых человеческого рода, чтобы «осчастливить» оставшуюся».
У Джиласа еще и раньше была стычка с советским генералом, руководителем военной миссии при командовании Народно-освободительной армии Югославии, о которой стало известно Сталину. Во время взятия Белграда совместно НОАЮ и Красной Армией, советские воины-освободители изнасиловали более двух сотен югославских женщин, из которых половину убили. Тито пожаловался главе миссии генералу Корнееву, а Джилас добавил, что враги революции используют эти факты в своей пропаганде и поставил в пример английских военных: «Они сравнивают бесчинства солдат Красной Армии с поведением английских офицеров, которые не позволяют себе подобные вещи». Корнеев пришел в бешенство: «Я категорически протестую против оскорбительного для Красной Армии сравнения с армиями капиталистических стран!» Потом, уже в Москве, на обеде в Кремле Сталин обрушился с резкой критикой на Джиласа, взяв под защиту убийц, насильников и мародеров. Сам генерал и идеолог КПЮ вспоминал об этом так: «Он (Сталин. — И.Л.) эмоционально рассказывал о страданиях, перенесенных Красной Армией, об ужасах, выпавших на долю русских солдат во время вынужденных тысячекилометровых переходов через разрушенную страну. Он даже заплакал, выкрикнув: — И такую армию никто не смел оскорблять, кроме Джиласа! Джиласа, от которого я меньше всего ожидал чего-нибудь подобного, от человека, которого я так тепло принимал. А армия не жалела крови ради вас! Может быть, Джилас, который сам является писателем, не знает, что такое человеческое страдание и человеческое сердце? Неужели он не понимает, что если солдат, прошедший тысячи километров среди крови, огня и смерти, и побалуется с женщиной или возьмет себе что-нибудь — это пустяк?»
Первое, что советы попытались сделать в дружественной Югославии — это организовать там свою шпионскую сеть. В ЦК Компартии Югославии поступали многочисленные жалобы от югославских коммунистов на то, что советские товарищи склоняют их к шпионажу в пользу СССР. Тито пресекал эти действия советских спецслужб, что вызвало бешенство Сталина. Кремлевский вождь и Молотов написали Тито письмо, где упрекали его в «забвении демократических норм». Да, волки выступают за вегетарианство... В этом послании они прямо напомнили югославскому лидеру, что «политическая карьера Троцкого весьма поучительна». Явно адресуя свои слова Кремлю и намекая на 1937 год, Тито провозгласил: «Наша революция не пожирает своих детей! Мы высоко чтим детей нашей революции!»
Советское военное вторжение в Югославию становилось все более реальным. Обсуждая этот вопрос со своими соратниками, Тито воскликнул: «Умрем на родной земле! По крайне мере, хоть память о нас останется». Югославы были готовы дать вооруженный отпор агрессорам. В стране стремительно росли антисоветские настроения. Главный идеолог КПЮ Моше Пьяде немедленно стал национальным героем Югославии после того, как публично по-русски послал товарища Сталина на три буквы... Москва пыталась использовать в Югославии свою «пятую колонну», членов которой называли «информбюровцами» — Информбюро, орган, созданный Сталиным вместо распущенного Коминтерна. Но Тито и его соратники быстро и решительно разгромили сталинистов, действуя против них без всякой сентиментальности. Для сталинистов был открыт специальный концлагерь на одном из островов в Адриатическом море. Никогда больше никаких попыток реставрации сталинизма в Югославии не было... Все происшедшее заставило югославов пойти по пути экономической либерализации, да и не только экономической. В то время как советскому человеку нельзя было и мечтать о зарубежной поездке, югославы свободно передвигались по всему миру и свободно возвращались в свою страну. Ни одна из так называемых социалистических стран не могла похвастаться таким уровнем жизни, как в Югославии. Разрыв с СССР явно пошел Югославии на пользу. Единственное, в чем югославы слепо копировали Советский Союз — это национально-государственное устройство, что и привело их к краху. Советская система была насквозь лицемерна и никакого национального равноправия не обеспечивала. В стране, где было восемь титульных этносов (сербы, хорваты, словенцы, боснийцы, черногорцы, македонцы, албанцы и венгры), где исповедовались три религии (православие, католицизм и ислам), между прочим, официальный атеист Тито иногда позволял себе говорить: «Я как католик...», где ощущалось наследие двух империй — Османской и Австро-Венгерской, — где на протяжении веков мощно влияли Австрия, Россия, Турция, Италия, нужно было строить конфедерацию, не балканский СССР, а Европейский Союз в миниатюре. Это был единственный шанс, но в Белграде им не воспользовались...
