Или — кровавые? Или — никакие уже? И не в том календаре, который с роскошной картинкой на мелованной бумаге, который спустя год не знаешь куда девать: красиво, но ведь уже ушло!..
Нет, есть особый календарь — наша общенародная память, в которой идет свой отсчет времени — не по дням и не по годам, а... как бы это сказать?
Ну вот, эти балки, холмы в нашей степи — сколько им лет? Кого это заботит? Мы живем среди них, мы их часть, а они часть нас самих.
Так и для поколений, выросших под красным флагом, дело уже не в тех лозунгах, которые, вроде ярлычков к аптечным пузырькам, крепились к 7 и 8 ноября. Много ли среди нас, как принято говорить, людей старшего поколения, тех, кто до конца помнит слова знаменитейших песен «Вихри враждебные», «Смело, товарищи» и даже «Вставай, проклятьем заклейменный»? Совсем немного, по пальцам пересчитать. Но сидит в нас, в этой самой нашей общенародной памяти, сознание того, что 7 и 8 ноября — не просто осенние прохладные дни, а особые, отмеченные хотя бы застольем. Даты и вправду меченые.
Я о многом вспомню и передумаю в эти дни. О своем деде, Иване Исидоровиче, которого никогда не видел, ибо расстреляли его «за попытку свержения советского строя» в 1938 году... О своем отце, переползшем через голодомор, не принятом из-за анкеты в пединститут, четыре года честно отвоевавшем за Отечество и всю жизнь добросовестно работавшем на идею, в которую не верил и во имя которой гнулся перед каждым партийным дураком... О том, как мы, студенты, искренне недоумевали, почему на нас ополчились дяденьки из парткома за то, что мы читаем Ленина в первоисточниках, и задаем свои вопросы, и ищем свои ответы... О том, как будучи классным руководителем, собирал портреты членов Политбюро, брошенные в осеннюю грязь учениками после ноябрьской демонстрации (дети инстинктивно раньше взрослых чувствовали фальшь и дурь этих всенародных шествий, дикой пародии на церковные ходы)...
Я о многом передумаю и вспомню, чтобы еще раз убедиться — не надо нам разделяться по цвету знамени. Не забудем ничего в нашей истории — ни дурного, ни хорошего, ни того, за что краснеть нам и внукам нашим до скончания веков, ни того, чем по праву можем и должны гордиться и мы, и потомки наши.
Любимый поэт моей комсомольской юности очень хотел одного: «Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм». Боев было предостаточно — памятник так и не достроили. Я всегда спрашиваю своих оппонентов: если та жизнь, в которой прошли наша юность, молодость, зрелость, так была хороша, то почему никто не вышел ее защищать в августе 1991 года? Никто на бескрайних просторах тогда еще великого и могучего Союза? Ни члены обкомов, ни рядовые партийцы, ни просто граждане. Отсиделись дома, у экранов телевизоров... Не оттого ли так случилось, что всем стало ясно: это уже история. Ясно где-то там, в народном подсознании.
А жить надо дальше, надо все-таки набраться мужества и перейти в следующий класс, повзрослеть, исправить плохие оценки, которые выставила нам жизнь...
