Мой отец, Николай, свой первый младшелейтенантский «кубарь» получил 22 июня 1941 года в Новосибирске по окончании военного училища связи. Построились на плацу в 12.00. Начальник училища, генерал, поздравляя выпускников, говорил: «Вместе с великим германским народом...» Были гуляния, музыка, танцы...
В шестнадцатом часу (в Москве было 12.00) передали о «вероломном нападении». Потом воевал.
Войну закончил в 45-м в Праге. Еще четыре года потом служил в советских оккупационных войсках в Германии.
Дядя Дмитрий весной 42-го из полтавского села в семнадцатилетнем возрасте был забран немцами на работы во вспомогательные технические части вермахта. Осенью того же 42-го на территории Подляшья (современной восточной Польши) сбегает от них и идет в леса, где вступает в ряды УПА. Летом 43-го в составе двух сотен бойцов УПА и польских воинов армии Краевой (был такой момент в истории войны) идет на помощь белорусским партизанам, против которых Гитлер бросил десять пехотных дивизий. Сталин в помощи белорусам отказал — мол, не до вас, у меня война с фашистами.
За партизанскую деятельность дядя Дмитрий имел медаль «Партизан Отечественной войны» II степени. После освобождения — в рядах Красной армии довоевывал танкистом.
Всю жизнь, до самой смерти в 87-м, дядя Дмитрий панически скрывал правду о принудительной работе на немцев и о борьбе против них в рядах УПА. За это — тюрьма...
Дядю Григория в октябре 43-го расстреляли офицеры контрразведки СМЕРШ на глазах жителей того самого полтавского села, его жены и детей. Расстрелянный «за пособничество...», выражавшееся в том, что он был простым сельским учителем и оставался им во время оккупации. Что было на самом деле — никто не знает, а знает — не говорит...
Через 45 лет после расстрела дяди Григория относительно него были запрошены все возможные архивы.
Архив Красной армии: не призывался, не служил.
Архив МВД УССР: милицией не задерживался, материалы органов дознания отсутствуют.
Архивы областных судов: под судом и под следствием не бывал.
Архив КГБ (НКВД) УССР: на агентурном и оперативном учете не находился.
Архив ФСБ России (контрразведки СМЕРШ): по фильтрационным делам и делам оперативного учета не проходит.
Архив районного ЗАГС: свидетельство о смерти не выдавалось.
Архив сельсовета: данных о смерти и захоронении на территории сельсовета нет.
Так что расстреляли на глазах всего села без суда и следствия. Предательски, оставив сиротами двух маленьких детей. Расстреливали на «освобожденной территории», по-хозяйски, никуда не спеша, ни от кого не убегая, не оставляя никаких следов. Это были не бандиты и не фашисты. Это были «освободители» из НКВД, выполнявшие преступный даже на то время совершенно тайный приказ товарища Сталина «О зачистке тылов действующей армии от националистического подполья и пособников ОУН-УПА».
Отмечая очередной День Победы, отец с дядей Дмитрием всегда жаловались, что не могут поставить на могиле Григория крест.
Не исключаю, что тот, кто расстреливал (и тот, кто отдавал приказ о расстреле), сегодня, если дожили, попивая «наркомовские» сто грамм, купленные за «честно» заслуженную пенсию, которую платит им мое государство, позванивая боевыми орденами, празднуют Победу и проклинают «проклятых бандеровцев».
То поколение, к сожалению, отошло еще при СССР. Креста на могиле дяди Григория до сих пор нет. Нет и самой могилы. Известно, что это где-то в селе Тепловка Пирятинского района на Полтавщине.Таких, как он, в Украине — сотни тысяч. Ни реабилитации, ни креста.
