Несмотря на то, что Голодомор 1932—1933 гг. ноябрьским (2006 г.) решением Верховной Рады якобы получил должную оценку украинскими законодателями, год, который прошел после этого решения, показал, что наше общество не поменяло свое отстраненное отношение на надлежащее к этой самой масштабной трагедии украинства, чем это было до того.
Известно, что в условиях ленинско-сталинского большевистского режима историческая правда об осуществляемых ими терроре и репрессиях относительно кого-либо либо замалчивалась, либо специально фальсифицировалась, перекручивалась и упрощалась. За стеной длительного молчания, укрывательства документов (вплоть до недавнего времени), запугивания и уничтожения свидетелей находилась и правда о коллективизации, раскулачивании и голодоморах украинского крестьянства.
При том режиме это было закономерно. Но попытки умалить масштабы и замолчать ужасы геноцида украинцев чувствуются и до сих пор, в уже независимой Украине. В результате наше молодое поколение либо мало знает, либо вовсе не знает о причинах, ходе и последствиях Голодомора 1932—1933 гг., который был физическим и духовным геноцидом украинцев.
К сожалению, до сегодня на государственном уровне в Украине не финансировались системные исследования темы Голодомора. На взгляд исследователя этого геноцида И. Самийленко, главная причина блокировки таких исследований в том, что в современной Украине есть недоброжелатели, которые ждут, пока не останется ни одного свидетеля этой трагедии.
Первейший признак любой цивилизованной нации — это наличие у нее исторической памяти, прежде всего, — памяти о своих национальных трагедиях. Именно историческая память является залогом формирования политической нации, а на ее основе уже гражданского общества. А в Украине, как показывает жизнь, проблема исторической памяти возложена на плечи не государственных институций, а общественных организаций. Что ни говорите, а за все время нашей независимости одни лишь энтузиасты занимались кропотливым трудом по сбору воспоминаний очевидцев Голодомора 1932—1933 гг. — главного источника выявления исторической правды об этой трагедии.
Именно сбор эмпирического материала является основной задачей Всеукраинской Ассоциации исследователей голодоморов в Украине. В 2003 году в Луганске создан филиал этой Ассоциации. За четыре года ее членами осуществлено обследование 170 сел Луганской области, население которых больше всего пострадало от Голодомора 1932— 1933 гг., записаны на видео- и аудио-пленку свидетельства его очевидцев. Эти свидетельства можно было бы уже издать в двух книгах, а на их основе создать документальный фильм; и главная проблема — только в отсутствии средств на эти виды работы. И это, на мой взгляд, ни что иное, как отношение нашего государства к этой вопиющей проблеме нашего общества.
Убеждена, что собирать и публиковать подобные материалы, несмотря на это, нужно — с целью донести правду до тех, кому предстоит строить новую Украину.
А о том, каким сегодня является гражданское сознание нашей молодежи, может свидетельствовать такой пример. Недавно я предложила своим воспитанникам — студентам одного из луганских университетов — послушать рассказ о том, какие беды принес Голодомор 30 хгодов селам Слобожанщины. И услышала несколько активных возражений: мол, нужно жить сегодняшним днем и думать о будущем, а не о прошлом. Одна девушка сказала, что знает все об этом Голодоморе из рассказов своей учительницы, которая его пережила (по ее словам, этой учительнице 60 лет). А другая прибавила, что читала об украинском голодоморе в книге Шолохова «Поднятая целина». Такие «глубокие» знания собственной истории демонстрируют современные украинские студенты-гуманитарии — наша будущая «элита». А что уж говорить о менее образованной молодежи?
Поэтому создание базы источников будущих объективных исторических разведок — первоочередная цель деятельности нашей общественной организации.
Этим летом (в отпускное время) мне удалось побывать в сорока четырех селах пяти северных (сельскохозяйственных) районов Луганской области, пообщаться с теми, кто помнит голодные годы (большинство моих респондентов во время голодомора были детьми, немногие из них на то время были молодыми людьми, но посчастливилось пообщаться и с теми, кому сегодня 100 и даже 105 (!) лет), и зафиксировать на видеокамеру их рассказы. Теперь впереди долгая и нелегкая работа по расшифровке этих записей.
А недавно нашей Ассоциации пришлось поработать в не совсем свойственной нам функции. Мы получили письмо от профессора одного из московских институтов Владимира Монакова. В письме речь шла о том, что его мать, Анна Евгеньевна Монакова, родилась в 1925 г. в селе Литвиново Билолуцкого (сегодня Новопсковского) района Луганской области. Женщина помнит, как звали ее родителей — Евгений Платонович и Ульяна Макаровна, их фамилию — то ли Неласенко, то ли Неласовы (девичья же фамилия ее матери — Василиненко).
По свидетельству В. Монакова, в 1932 г. от голода умерли родители, братья и сестры его мамы. Она одна выжила из всей семьи и была отдана в детский дом в том же селе, в котором воспитывалась до начала войны. А училась в соседнем селе Новобила. В военное время детей эвакуировали сначала в Саратов, а потом в Оренбурскую область; по дороге документы этих детей потерялись.
С того времени Анна Евгеньевна живет в России, а ее сын Владимир просит нас произвести архивный поиск документов, которые могли бы пролить свет на историю его семьи по линии матери. От себя добавлю, что желание знать свою родословную естественно для каждого высококультурного человека.
Наш адресат написал, что его официальное обращение в Луганский областной архив не дало результатов: ему ответили, что таких сведений в архиве нет. Наша же Ассоциация взялась за это кропотливое дело.
Поисковую работу осуществляет член нашей Ассоциации Нина Михайловна Сычова (пенсионерка, по профессии историк-архивист). Несколько месяцев она работала с документами, относящимися к фонду «уникальных» — с метрическими книгами села Литвиново и соседних сел бывшего Билолуцкого района (раньше эта территория входила в состав Харьковской губернии, позже — Донецкой области, а теперь входит в Луганскую).
Из этих книг Нине Михайловне удалось установить настоящую фамилию отца, деда и прадеда Анны Евгеньевны — Неласый, а также их имена. Как филологу мне интересна была этимология этой фамилии. Известно, что наши древние предки давали фамилию человеку по какой-то его характерной примете. А Борис Гринченко в «Словарі української мови» (Киевъ, 1908—1909) среди собственно украинских слов приводит слово «ласий» с семантикой «лакомый, охотник до чего- либо» и дает примеры сочетаемости этого слова с другими: «Ласий, як кіт на сало»; «До грошей я не дуже ласий»; «Найму собі цимбали, щоб ніженьки дримбали; найму ще собі баса, бо робити не ласа».
Установлены также имена и фамилии кое-кого из других ближайших родственников Анны Неласой — как по отцовской, так и по материнской линии (до пятого колена), восстановлены точные даты их рождения, смерти или венчания. Здесь, кроме фамилии Неласых, фигурируют фамилии Василиненко и Заратуйченко. Интересно, что у всех ее родственников, как и у всех без исключения их односельчан, в графе «национальность» записано: «украинец», а в графе «основное занятие (профессия)» — «хлебороб».
Впереди еще нелегкая работа по восстановлению некоторых документальных свидетельств относительно семьи Анны Неласой, в частности нужно выяснить точную дату рождения этой женщины: она до сих пор не знает, когда родилась, потому что в ее паспорте указан только год рождения (и то вероятный), а число и месяц рождения вообще отсутствуют.
Многие исследователи пребывали в состоянии увлечения важным и интересным делом, когда не можешь остановиться на полдороги и пытаешься довести начатое до конца, несмотря ни на какие препятствия. Именно поэтому с целью собрать как можно больше информации по поводу судьбы Анны Неласой я решила поехать на ее родину — в село Литвиново, сегодня Новопсковского района Луганской области. Решив сложную для себя транспортную проблему (а проехать пришлось почти 500 км), отправилась в дорогу.
С целью отыскать информацию о детском доме, в котором после смерти родителей воспитывалась Анна, и о его эвакуации заехала сначала в районный архив. Его сотрудники разочаровали, сообщив, что таких документов у них нет, и добавили, что в архив обращаются в основном по поводу пенсионных дел.
Следующая остановка — в селе Новобилая, недалеко от Литвиново (в письме В. Монакова сказано, что его мама училась в этом селе). Секретарь сельсовета тоже ничем не порадовала, а директор местной школы Андрей Богачов, гостеприимно принявший у себя дома, уверил, что никаких документов, которые подтверждали бы существование в их селе детского дома довоенного периода, нет и быть не может. Школа новая, от предшественников ничего не передано. К тому же, даже старожилы села об этом детдоме ничего не слышали. Мой собеседник, сам историк, рассказал, что тоже интересуется темой Голодомора 1932— 1933 гг. и в последнее время собирал свидетельства местных жителей об этом событии. Он разыскал информацию о том, что до 1932 г. в их селе проживало около семи тысяч человек, а после 1933 г. их осталось не более трех тысяч. Андрей Алексеевич любезно согласился быть моим проводником.
От Новобилой до Литвиново — 15 километров. По дороге мы заехали на пасеку директора школы. Чудесная летняя картина: лес, земляника, полевые цветы... На нашем пути была капитально построенная, но уже давно разрушенная (очевидно, во времена установления здесь советской власти) церковь. Возможно, здесь когда-то крестили и Анну Неласую. Сфотографировала церковь, а также сделала несколько снимков с местными пейзажами, на которых — типичная природа юго- восточной Слобожанщины.
Заехав в село Литвиново (оно пока еще значится на карте области), мы увидели пустые хаты-мазанки, часто без крыш, заросшие сорняками. Сегодня здесь уже никого нет, кроме одного мужчины. Живет он здесь временно в одной из покинутых хат, как на даче. Имеет пасеку, косит для своего скота сено. Этот мужчина рассказал, что прошлым летом из России (за горой граница, там начинается территория Кантемировского района Воронежской области) ветром принесло пожар, который сжег уже опустевшие хаты, и они теперь имеют еще более печальный вид, чем до пожара. К сожалению, этот одинокий житель села Литвиново не смог ничего рассказать о тех, кто здесь жил раньше — он не из местных. Зато сказал, что последние старожилы перебрались отсюда к своим детям на соседний хутор Козлов.
До Козлова — 7—8 километров. Там нам посоветовали обратиться к нескольким пожилым женщинам, которые родом из Литвиново, а потому могли быть нашими потенциальными информаторами.
Первая из них — Трембач Мелания Яковлевна, 1925 г. рождения. Замечу, что недалеко от этих сел расположено село Трембачево — до Голодомора 1932—1933 гг. наполненное людом, а сегодня почти мертвое. Мелания Яковлевна вспомнила свою ровесницу Анну Евгеньевну. Они вместе ходили в литвиновскую школу, а когда в Литвиново стало мало детей (вероятно, после Голодомора. — И.М. ) — ходили в козловскую школу. Вспомнила, что у Ани была тетя Дуся, а жила девушка с родителями на околице хутора, «на крайку», возле кладбища. После того как она осталась сиротой, жила у чужих людей. Напоследок бабушка добавила, что уже мало что помнит, и посоветовала обратиться к своей старшей односельчанке — Приське Калмыченковой, которая расскажет больше.
Настоящее имя Приськи Калмыченковой — Безкишкина Ефросинья Федотовна, она 1916 г. рождения. У этой бабушки на удивление хорошая память и здоровый юмор, хотя ей уже за девяносто. Живет она у своей племянницы, за нею хорошо ухаживают. Единственный недостаток старушки — плохой слух, поэтому наши вопросы переводила ей криком родственница. Ефросинья Федотовна подробно рассказала обо всем роде Анны Неласой — ее дедах, родителях, дядях и тетях, братьях и сестрах. Вспомнила, кто на ком был женат, назвала все их имена. Уточнила, что после того, как девочка осталась сиротой, ее сначала забрала к себе тетя Серафима, которая потом отдала ее в приют (его в селе называли «яслями»). По словам рассказчицы, приют был в том же Литвиново, а в соседний Козлов дети продолжали ходить в школу. Аня была умной девочкой, хорошо училась и стремилась к знаниям.
Следующее утверждение не стыковалось с имеющейся в наличии у нас информацией от сына Анны Неласой. Последний писал в письме, что его мать вместе с другими детьми-сиротами была эвакуирована в Саратов, а наша собеседница (которая сама работала в тех «яслях») убеждена в том, что девушка покинула Литвиново именно из-за своей тяги к знаниям — «взяла книжку и поехала учиться дальше». Забегая наперед, скажу, что история с эвакуацией — вымысел Анны Евгеньевны, основывающийся на ее уже взрослых страхах.
И первая, и вторая наши собеседницы сказали, что Анин отец Евгений умер в землянке. Из своей довольно большой практики сбора информации от очевидцев Голодомора я знаю, что советская власть, организовывая колхозы, разделила крестьян на бедняков, середняков, кулаков и подкулачников. В большей степени посчастливилось первым и вторым — их согнали в колхозы без особых проблем. Третьих с семьями (как правило, это были многодетные, трудоспособные, а потому и зажиточные крестьяне, которые сами обрабатывали свою землю и только летом нанимали сезонных рабочих) отправили на Соловки. А «подкулачников», тоже довольно обеспеченных крестьян — умных, работящих и способных производительно трудиться — с детьми выгнали голых и босых из села. Не имея возможности никуда выехать или пойти (у них не было паспортов, а в 1932 г. были выставлены вооруженные отряды, которые отлавливали таких беглецов и возвращали их назад умирать голодной смертью), они вынуждены были рыть в «овражках», за селом, землянки, чтобы перезимовать там.
Когда осенью 1932 года начался организованный новой властью голод, эти люди ходили, как тени, по полям, собирали мерзлый картофель или лук и, в конце концов, умирали. Очевидно, такой печальной смертью умерли и родители, братья и сестры Анны Евгеньевны. Такой вывод я сделала благодаря упомянутому в обоих рассказах слову — «землянка». Очень уж похожими оказались истории, услышанные мной в разных селах нашей области...
Приведу отрывок рассказа Е. Безкишкиной (стилистика речи сохранена):
«Семью Неласых раскулачили и выселили в землянки, там они все умерли — родители и четверо детей. Остался один ребенок, Аня.
Еще помню, как наши дедушка и бабушка, и дядя, и тетка от голода умерли — тут, в селе.
— А почему люди голодали?
— Потому шо выкачали хлеб и вывезли за гряницу, а тут и колхозники тогда подохли, и индидуалы (индивидуалисты. — И.М. ). А тогда раскулачивали их... Так мертвые подряд лежали, как снопы. Много, много тогда умерло! В Литвиново тогда много хат было, а теперь нет ничего».
Мертвых людей не хоронили, потому что у живых не было на это сил. Такая же картина была и в соседних, и в отдаленных от Литвиново селах.
Моя дальнейшая переписка с Владимиром Монаковым уже для меня пролила свет на отдельные эпизоды жизни его матери.
В ее личной истории, как в капле воды, отражена история общеукраинских трагедий ХХ века...
