Во время Второй мировой войны Ольжич был назначен заместителем председателя ОУН под руководством А. Мельника с чрезвычайно широкими полномочиями и ответственностью. Именно ему было поручено возглавить поход ОУН на восток в качестве организатора походных групп и руководителя подпольного Провода ОУН на восточных и центральных украинских землях (фактически в оккупированной нацистами подсоветской Украине). После вынужденного выезда из Киева во Львов в начале 1942 г. ввиду угрозы ареста Ольжич, находясь на нелегальном положении, продолжал осуществлять фактическое руководство деятельностью ОУН в условиях, когда глава организации полковник А. Мельник находился под постоянным наблюдением и домашним арестом. Когда в начале 1944 г. гестапо массово арестовало практически весь состав Провода ОУН и главных ее членов, которые оказались в концлагерях, он остался едва ли не единственным неарестованным руководителем ОУН и принял на себя руководство ею.
О. Ольжичу на протяжении нескольких лет удавалось успешно избегать ареста. Но все же он был схвачен гестапо 25 мая 1944 г. на конспиративной квартире во Львове по адресу ул. Лычакивская, 32. С Лычакивской его пешком повели на ул. Перчинскую — во львовское гестапо. Сразу же после этого под усиленным конвоем Ольжича отправляют из Львова в Берлин. Дальше на автомобиле он сразу был доставлен в нацистский концлагерь Заксенхаузен.
Концлагерь Заксенхаузен располагался около небольшого города Ориенбаум к северу от Берлина. Собственно, этот город находился совсем близко от столицы третьего рейха. Поэтому не случайно именно здесь нацисты содержали особо важных политических заключенных — противников своего режима. Для этого на территории концлагеря существовала специальная отделенная зона, центром которой был большой каменный бункер — так называемый «Целленбау», который использовался в качестве тюрьмы для их заключения.
До сих пор единственным источником сведений о последних днях жизни О. Кандыбы-Ольжича и его героической гибели являются свидетельства очевидцев, которые находились в концлагере Заксенхаузен в то время, когда он был в него доставлен немецкими спецслужбами. Благодаря им стало известно, что о присутствии Ольжича в «Целленбау» другие заключенные узнали в начале июня. Его поместили в камеру №14, которая среди узников считалась камерой смертников. Комендантом лагеря был штандартенфюрер Кайндель. Дело О. Ольжича вел обергруппенфюрер Миллер. С 7 июня в допросах принимали участие высокопоставленные чины гестапо — руководитель IV отдела главного управления безопасности оберштурмбанфюрер Вольф, гауптфтурмфюрер Шульце и прибалтийский немец Вирзинг, который хорошо владел русским языком. Вольф курировал в гестапо политические вопросы, связанные с борьбой с украинским националистическим движением. Шульце и Вирзинг были известны украинским политзаключенным как грубые палачи, которые принимали участие в допросах практически каждого украинского заключенного не только в лагере, но и во Львове, в тюрьме гестапо на ул. Лонцкого.
В камере Ольжич находился прикованным к центру пола тяжелыми кандалами с короткой цепью, которая позволяла сделать лишь несколько шагов и не пускала узника к стенам, окнам и дверям. Допросы продолжались несколько дней. Ольжича били и подвергали пыткам. Самым длительным был ночной допрос, по одним показаниям, с 8-го на 9-е июня, по другим показаниям — с 9-го на 10 июня 1944 г. — с 20-ти часов вечера до 6-ти часа утра (по другим данным — допрос прекратился где-то перед полуднем). Ольжич вернулся в камеру в крайне тяжелом состоянии. Ему было трудно передвигаться, фактически, его вели надзиратели. После этого соседи Ольжича по ближайшим камерам не слышали признаков движения с места его заключения. Не слышно было какого-либо движения из камеры и во время обеда. Приблизительно в первом часу дня в его камеру зашли надзиратели. Ольжич уже не дышал. Его тело вынесли из каземата и вечером, по лагерному расписанию в 19:45, оно было сожжено в крематории.
* * *
Последние дни и часы жизни Ольжича позволяют воспроизвести воспоминания тех, кто находился в то время в заключении в концлагере Заксенхаузен.
Владимир Стахив, один из ведущих членов ОУН (р) под руководством С. Бандеры, так вспоминал о пребывании и гибели Ольжича в концлагере: «Был понедельник 5 июня. Утром, как обычно, заключенных выпустили в общую умывальную, чтобы вымыть личные принадлежности. Возвращаясь через коридор, я встретил О. Ольжича. Узнал ли он меня, не знаю. Он шел решительным шагом, мрачный, волосы взъерошенные. Одет был в темную блузу, коричневые брюки-никербокеры (пумпы), горные кованые ботинки. Он шел из камеры №14, где обычно находились закованные в кандалы заключенные, приговоренные к смерти.
Это был единственный раз, когда я видел Ольжича. Знаю, что никому из заключенных украинцев не пришлось его там видеть. Зато сосед, поляк из камеры №15, капитан Ежи Кунцевич, часто общался с ним через стену и окно».
«Камера №14 — это темница с обычными твердыми нарами. К полу были прикреплены тяжелые цепи, такие короткие, что закованный заключенный мог только сидеть или лежать на нарах. Когда заключенному давали есть, его расковывали, и тогда цепи падали с сильным грохотом на землю, так что я, находясь в камере №17, всегда знал, когда Ольжича расковывают. Делали это тогда, когда брали его на допрос».
«В 15 часов в камере №14 с громыханием упали кандалы. Вскоре после того я услышал в коридоре решительные шаги Ольжича. Кованые ботинки так и звенели по камням. Значит, Вольф, Шульце и Вирзинг будут осуществлять пересматривание. В 20 часов Ольжич вернулся в камеру. Его поступь не была уже такой решительной.
В четверг 8 июня Кунцевич сообщил мне следующее: «Я встретил в коридоре соседа из №14, и он успел мне сказать, что его ужасно побили. Я ответил ему только: держитесь».
«В тот же четверг вечером, в 20 часов, опять забряцали падающие кандалы. Значит, Ольжич идет на вечное пересматривание. И действительно: опять шаги кованых ботинок в коридоре. Я долго не мог уснуть и прислушивался, когда услышу эти мне уже знакомые стуки о каменный пол. Далеко за полночь я не слышал ничего. Лишь в пятницу, 9 июня, в 6 часов утра услышал я, как по коридору продвигался от стены к стене человек. Легкий стук в двери моей камеры. Засов камеры №14 отворился, забряцали кандалы. Ольжич вернулся. Когда известный в «целленбав» «обермусор» Пенке принес в камеру №14 завтрак и вскоре вернулся, я услышал его слова: «Узник отказывается принимать еду».
Каждую пятницу нас отправляли к парикмахеру бриться. Было 14 часов, когда меня, выбритого, привели назад в камеру. После меня отворяли камеру №14 и опять закрывали. Что случилось?
В 17 часов я уже получил ответ. Мы шли за кофе, Кунцевич успел мне прошептать: «Сосед не живет».
В 19.45 тленные останки О. Ольжича вынесли в крематорий».
«Весть о смерти Ольжича громом ударила по всем узникам... Британцы, французы, поляки, латыши и другие выражали нам свое сожаление и взволнованность.
16 июня в 6 часов утра наш сокамерник польский епископ Владислав Гораль из Люблина отслужил в своей камере заупокойную службу, а мы все в кельях-«одиночках» приняли духовное участие в этой тюремной панихиде за упокой души».
Тома Лапичак, деятель ОУН под руководством А.Мельника: «В начале июня узнал я, что в бункер привели О.Кандыбу-Ольжича. Дело его вел тот же обергруппенфюрер Миллер, который вел и наше дело, а пересматривали хорошо известные всем украинским политическим узникам балтийский немец Вирзинг и берлинец Шульце».
«По соседству сидел упоминавшийся капитан Кунцевич. Благодаря знакомству, которое он завязал с Ольжичем, и благодаря тому, что переписывался (очевидно, с помощью шифра) с другими украинскими узниками, остались некоторые свидетельства, позволяющие допускать обстоятельства, при которых погиб О. Ольжич».
«Ольжича брали ежедневно на пересмотрение, приводили только на ночь или на обед, пересмотрение тянулось уже несколько дней со времени, когда его туда привезли. Последнюю ночь (с 9 на 10 июня 1944 г.) его в келье совсем не было. Как вдруг на второй день перед полуднем он услышал в коридоре под его дверями и около соседней кельи, в который жил Ольжич, какое-то движение. Это движение напоминало ему, как будто бы вели кого-то ослабленного, и он, продвигаясь вперед, стонал. По шепоту людей невозможно было что-то понять. Через минуту в коридоре все утихло: люди, которые были виновниками этих шорохов, вошли в келью. Он услышал лязганье железными цепями. Это была келья, в которой сидели специального рода узники, постоянно закованные — он сам однажды имел возможность констатировать, заглянув в эту келью, где увидел тяжелую цепь, прикрепленную к середине кельи. Это самое он слышал от калифакторов, которые обслуживали узников. Цепь была короткой и позволяла узнику сделать лишь несколько шагов, не допуская его ни к дверям, ни к стене, ни к окну. Он допускал, что и Ольжич был так же закован, потому что часто слышал бряцанье кандалов.
Через минуту можно было услышать, что люди, вошедшие в келью, вышли оттуда и келью закрыли. Был такой порядок, что, когда узника в келье не было, ее не запирали. Она оставалась или отворенной, или двери оставались лишь прикрыты, но не закрыты на засов. В тот раз, однако, двери заперли на засов. Значит, узник остался в келье.
В тот день капитан Кунцевич не слышал бряцанья кандалов и не видел Ольжича при выдаче обеда.
После обеда, где-то около часа дня, он услышал опять движение нескольких человек, скрежет засова кельи Ольжича, и как в нее вошли люди. Через минуту из коридора донесся короткий шорох, своими звуками напоминавший, вроде бы кого-то выносили. Он догадался, что Ольжича из кельи забрали на ношах. В первую минуту был убежден, что, возможно, заболел, и его отнесли в лазарет. Вечером узнал от Пецке (одного из калифакторов), что Ольжич не живет».
«Никакие угрозы и запугивания не могли из него выбить тайну. А это озлобляло сатрапов. Пересматривали целую ночь. Конечно, ночью не говорили о политике, а выполняли дело палачей и опричников. Самый сильный организм физически сломался бы. Видя перед собой физическую руину, Вирзинг и товарищи вынуждены были прекратить пытки. Отвели в келью. Думали после полудня продолжать. Но тело не выдержало пыток. Дыхание жизни угасло.
...Замученный гитлеровскими опричниками, в ночь с 9 на 10 июня 1944 года Ольжич умер как герой 10 июня 1944 года вследствие побоев».
Находясь в это время в концлагере Заксенхаузен, Глава Провода ОУН полковник Андрей Мельник узнал о смерти О. Ольжича от Степана Бандеры. Эта весть была передана ему условными знаками, которые использовали узники, общаясь между собой: «Арестованный гестапо в январе 1944 года, я был спокоен за наши ряды, потому что знал, что с ними Ольжич. Каким же тяжелым ударом для меня была весть на третий день моего пребывания в «зондербараке» Заксенхаузенского лагеря, что Ольжич, замученный, погиб в этом же бараке за неполные два месяца перед моим перенесением туда из «зоджергавз» №3.
Известие это я получил странным, как по тюремным тогдашним условиям, способом — во время моего прохода. Местом прохода был треугольник между двумя крыльями барака, которые отвесно стояли один к другому, и высокой стеной, отделявшей барак от остального лагеря. Уже в предыдущий день заметил я в одном из приоткрытых вверху окон — знаки платком и концами пальцев. На следующий день знаки эти повторились, более того, появились мелом написанные на оконном стекле окна надписи: «Лапичак в госпитале, Мушинский 26, Тарас Бульба 2» и дальнейшая информация о размещении нашей националистической группы в этом «зондербараке». Под конец на оконном стекле вижу надпись, от которой у меня в глазах потемнело: «ОЛЬЖИЧ» — и рядом — крестик. Мигом я осознал размеры катастрофы в наших рядах, когда не стало во главе Ольжича. Как громом поражённый этой вестью, не выдерживаю и во весь голос спрашиваю: «Кто вы?». И в ответ проявляется на оконном стекле надпись: «Степан Бандера».
Это он первый, при помощи системы соответственно поставленных зеркал, узнал меня, и первый помог войти в контакт из сотоваришами по несчастью: Андриевским, Мушинским, Онацким, Ждановичем и Костем Мельником. Это был последний проход без часового, следовательно, и последний случай такой своеобразной связи со С. Бандерой в немецкой тюрьме».
«Виноват в смерти Ольжича тогдашний референт украинских дел в царстве Гиммлера «оберрегирунгстрат» Вольф, который при допросе меня считал целесообразным в присутствии «креминальрата» Шульце в келье № 36 известить меня о смерти Ольжича... передкладывая две карточки, записанных почерком Покойника... Слова, записанные Покойником Ольжичем... давали свидетельство стойкости и духовной закалки этого Революционера, который в лице смерти, среди зверских издевательств, едва удерживая карандаш в руке, гордо писал заявление, в котором отказывался сознаваться и не предаст ни друзьям, ни дела, которыми он ведает в ОУН».
* * *
Почему гестапо так особенно жёстоко допрашивало Ольжича? Каких признаний палачи пытались добиться от него?
Попытки дать ответы на эти вопросы остаются на уровне версий. С одной стороны, для гестапо не были тайной радикальные и бескомпромиссные антинацистские взгляды О.Ольжича, который рассматривал нацистскую Германию исключительно как оккупанта украинских земель. Организовано было им по каналам ОУН распространение в мире информации о зверствах оккупационного режима против украинского населения. Подготовленная под его редакцией книга «Революція рве кайдани», в которой раскрывалась правда о немецкой политике в Украине и звучали призывы к борьбе с оккупантами, и вёрстка которой попала в руки гестапо, подтверждала эти взгляды Ольжича как непримиримого врага рейха в глазах тайной службы. Переход ОУН к вооружённой антинемецкой борьбе, когда боевые группы ОУН, начиная с 1943 г. провели десятки военных операций против немецких подразделений на украинских землях, красноречиво свидетельствовали, что эти его взгляды и убеждения последовательно воплощались в реальные действия украинского движения сопротивления нацистскому режиму. Уже этих фактов было вполне достаточно для врага, чтобы вынести О.Ольжичу смертельный приговор.
Но существовала ещё одна весомая причина, из-за которой О. Кандыба-Ольжич представлял для гестапо особый интерес. Открытие Второго фронта в Европе и высадка войск антигитлеровской коалиции в Нормандии на севере Франции были для нацистов неожиданностью, которая составляла для них смертельную угрозу. Это произошло 6 июня 1944 года. О.Ольжич, кроме генерала М. Капустянского, был чуть ли не единственным членом Провода ОУН, кому пришлось некоторое время перед войной жить в США. «Был он в списке у тех, — вспоминал соратник О.Ольжича по подполью Яков Шумелда, — которых Гестапо подозревало в благосклонности или связях с западными алиантами. Когда алианты начали наступление с запада, перед правительством Рейха должно было появляться марево украинских партизан. План массового восстания существовал в Военном штабе ПУН; но он был связан с десантом в южной Европе». Некоторые другие члены ОУН подтверждают существование в организационной среде версии, что Ольжич даже пытался выслать своих связных к западным участникам антигитлеровской коалиции, чтобы убедить их в целесообразности начать ведение боевых действий на юге Европы и высадить свои десанты в районе Карпат. Упоминаются даже их имена — Андрей Луцев и Роман Лысий. Расчет такого плана был вполне очевидным — с помощью англо-американского командования поднять в тылу немецких войск на западных украинских землях вооруженное восстание и попробовать опередить ввод сюда советской армии и восстановление советской власти. Однако в силу глубокой конспирации точно неизвестно — смогли ли посланные Ольжичем связные прорваться к союзникам и передать эти предложения, а также был ли какой-то ответ на призывы украинцев. Есть упоминания о том, что посланце Ольжича смогли пробиться к ним через Испанию с помощью французских партизан — «маки». В то же время утверждается, что они попали в концлагерь на территории Испании, где находились вплоть до завершения войны. Возможно, гестапо располагало определёнными материалами, которые побуждали к особому вниманию к О. Ольжичу и к попыткам любым способом выяснить, что ему известно о планах западных альянтов. И потому так жестоко отнеслось к нему.
В смертельной агонии нацистский режим забрал жизнь О. Ольжича. В годы испытаний, которые выпалы на долю Украины, учёный и поэт уступил в нём место воину.
Отдавая дань уважения своему Проводнику времён Второй мировой войны, известный участник украинского национального движения Яков Шумелда оставил нам такие строки: «Кандыба-Кардаш в 1941—1944 годах был не поэтом или археологом-учёным, а Комендантом подполья на украинских землях и на службе украинского государственнического действия».
«Шляхи — велетенські гадюки.
Невгнутий, розмірений крок...
Діла і змагання сторукі
І смерть — як найвищий вінок».
(О. Ольжич)
