Анализ и осмысление причин самой большой исторической катастрофы Украины ХХ века — Голодомора 1932—1933 годов — это дело как отечественных ученых, которые уже сделали немало (вспомните труды профессоров Станислава Кульчицкого, фундаментальные собрания документов, подготовленные Институтом истории Украины НАН Украины), так и зарубежных специалистов. Среди них совершенно необходимо выделить профессора Неаполитанского университета Андреа Грациози, который не один десяток лет посвятил изучению причин, развития и последствий «террора голодом». «День» обратился к профессору Грациози, человеку, который умеет не только просто «изложить» факты трагедии, но и философски их обобщить — сохраняя остроту этической оценки! — с рядом вопросов.
Кстати, 4 ноября 2005 года Президент Украины Виктор Ющенко подписал указ «О почтении памяти жертв и пострадавших от голодоморов в Украине», в котором «осуществление конкретных, действенных мер для чествования памяти жертв и поддержки тех, кто пострадал от голодоморов в Украине, воспитания уважения к историческому прошлому, к людям, пережившим трагические страницы в истории Украинского народа» признаются приоритетными задачами центральных и местных органов исполнительной власти. Глава государства дал правительству ряд поручений, в частности, «принять неотложные меры для ускорения подготовки и представления законопроекта относительно политико-правовой оценки голодоморов в истории украинского народа и определения статуса граждан, которые пострадали от голодоморов; обеспечить осуществление дополнительных мер относительно признания международным сообществом Голодомора 1932—1933 годов в Украине геноцидом украинского народа и одной из самых больших трагедий в истории человечества; создать в двухнедельный срок Организационный комитет по подготовке и проведению мероприятий в связи с 75-й годовщиной Голодомора 1932—1933 годов в Украине во главе с премьер-министром Украины; решить вопрос относительно сооружения в Киеве Мемориала памяти жертв голодоморов в Украине, а также памятников, монументов и памятных знаков в других населенных пунктах Украины; решить до 20 ноября 2005 года вопрос создания Украинского института национальной памяти и тому подобное. Указ подписан с целью «обеспечения возможности должным образом почтить память жертв и пострадавших от голодоморов, восстановления исторической справедливости, глубокого осознания гражданами причин и последствий геноцида Украинского народа, утверждения в обществе нетерпимости к любым проявлениям насилия».
— Усилиями международного сообщества историков уже в определенной степени установлена катастрофическая последовательность событий, которые привели к Голодомору. То есть мы знаем, как это происходило. Но вопрос заключается в том, зачем Сталину нужен был террор голодом. Ваше мнение по этому поводу?
— Вы правы. Ученые действительно пришли к согласию относительно Голодомора в Украине и голода в других частях Советского Союза в 1931—1933 годах. (Казахстан, Северный Кавказ, Среднее и Нижнее Поволжье). Сейчас почти все историки соглашаются, что причиной голода были антропологические и экономические последствия раскулачивания; фактический всенациональный погром крестьянской элиты, организованный государством; насильническая коллективизация, которая заставила крестьян уничтожить большую часть их имущества; несостоятельность и упадок колхозов; переход к оседлому образу жизни в Центральной Азии; многократные и жесткие волны реквизиции, вызванные кризисом индустриализации, бесконтрольной урбанизацией и все большим внешним долгом, который можно было оплатить только через экспорт сырья; сопротивление крестьян, которые не могли принять введения «второго крепостничества» и работали все меньше и меньше как по причине неприятия новой системы, так и в связи с истощением от голода; неблагоприятные погодные условия в 1932 году.
Таким образом, голод, который появился местами уже в 1931 г. (хотя в Казахстане голод уже тогда был массовым), а в 1932 приобрел стихийный масштаб, стал нежелательным и незапланированным результатом продиктованной идеологией политики, направленной на уничтожение коммерческого и частного производства.
Именно поэтому основной проблемой современных исследований является другое: почему и как Сталин и его сторонники в конце лета — в начале осени 1932 го решили превратить голод, который уже начался и мог убить несколько сотен тысяч людей по всему СССР, в опустошающий удар по конкретным республикам и регионам страны. Иными словами, вопрос в том, когда и почему Сталин принял решение использовать голод как оружие против своих врагов для того, чтобы вытянуть режим из кризиса, к которому привела его политика.
Если вопрос сформулировать таким образом, вытекают два фактора, которые сыграли ключевую роль в принятии решения. Сталин осмелился на террор голодом, чтобы: 1) преодолеть сопротивление крестьян введению так называемого «второго рабства»; 2) покорить те республики, где благодаря национал-коммунизму предыдущих лет появилось опасное местное руководство и интеллигенция. Конечно, Сталин был заинтересован в подчинении крестьян из самых плодородных хлеборобных регионов, таких, как Украина и Северный Кавказ. Как известно из писем Сталина, именно Украину он считал самой опасной республикой. Следовательно, когда он решил воспользоваться голодомором в качестве оружия, он сфокусировал свою преступную политику, которая приобрела качества геноцида, на Украину и Кубань. Вопрос казахских кочевников, которые по-своему пострадали еще больше, совсем иной и нуждается в отдельном исследовании.
— Какие шансы, на ваш взгляд, существуют для официального признания мировым сообществом Голодомора геноцидом украинского народа? Когда это могло бы произойти?
— Я считаю, что для ответа на этот вопрос следует построить хронологию событий. Во-первых, вспомните, какой сложной была ситуация, когда Роберт Конквест и Джим Мейс начали свою научную работу в начале 1980-х. С конца 1932 г. до лета 1933 г. правительство СССР, крупнейшей европейской страны, которой интересовались миллионы наблюдателей и представителей интеллигенции, в мирное время с помощью голодомора уничтожило приблизительно в 7-8 раз больше людей, чем погибло во время Большого террора 1937—1938 гг. Однако до 1986 г., когда была издана книга «Жнива скорботи», историки, по сути, игнорировали этот чрезвычайный факт, несмотря на такие документальные доказательства, как дипломатические депеши, воспоминания свидетелей и жертв голодомора. Следовало только захотеть их найти. В лучшем случае такие историки, как Наум Ясный и Алек Нови, таки говорили об «искусственном голодоморе», но не изучали его и не учитывали его национальный (то есть украинский и казахский) аспект. В худшем случае голодомор был поводом для грустной полемики, когда само существование голодомора подвергалось сомнению или сводилось до минимума. В СССР было запрещено просто произносить слово «голод». Даже после 1956 г. историки могли говорить только о «нехватке продуктов».
Именно поэтому работа Конквеста и Мейса имела чрезвычайное значение, — она заставила историков начать исследование фундаментальной проблемы, подчеркнув связь между голодомором и национальным вопросом. Таким образом, можно утверждать, что историография случаев голода и Голодомора начинается с этой книги, хотя другие авторы, например, Максудов и Медведев, уже в то время серьезно интересовались этими событиями. Это звучит даже более правдиво в свете полемики, вызванной книгой. Благодаря более высокому уровню, чем предыдущий, дискуссия превратилась в положительное явление, которое можно рассматривать как часть процесса, через который историки начали осознавать степень важности этих событий, учитывая человеческий и интеллектуальный аспекты.
Потом, в 1991 г., произошла архивная и историографическая революция, которая дала возможность накопить новые знания и сделать рывок в качестве полемики, которая, за несколькими исключениями, привела к серьезным спорам. Настоящий дух научного поиска и незыблемая моральная позиция, рожденная из осознания огромного масштаба трагедии, вдохновляют сегодня подавляющее большинство историков, которые работают над проявлениями голода в Советском Союзе. Таким образом, с чувством удовлетворения можно проанализировать последние годы, когда выводы Конквеста были систематизированы и частично опережены волной новых исследований, и найти причину для оптимизма и новых поисков.
Такие поиски касаются именно геноцидного характера, который голод приобрел в Украине, Северном Кавказе и Казахстане, хотя и по разным причинам и разными способами. Это составляет важнейший вопрос для исследования. Я лично убежден, что можно вполне уверенно говорить о геноциде, и что новые доказательства, найденные в течение последних лет, безошибочно указывают на этот факт. Но на сегодняшний день среди ученых- историков не существует полного согласия. Однако, принимая во внимание большое продвижение вперед за последние двадцать лет, я считаю, что и в этом вопросе научное сообщество рано или поздно также придет к согласию.
На мой взгляд, одной из причин теперешней ситуации является следующее. Для профессиональных историков и для международного общественного мнения в целом было и есть очень неприятно добавлять картины голода к общему «образу» истории Европы ХХ века, потому что такой процесс должен происходить тогда, когда исторический приговор уже вынесен и проработан «коллективной памятью». Советские голодоморы не вписываются в эту картину, что является следствием удачной советской попытки скрыть правду. Наверное, здесь встает вопрос, почему до сих пор продолжаются дебаты, хотя и незначительные. Такие исторические события мирового масштаба, как Голодомор, могут изменить наше мировоззрение и понимание целых периодов истории. Обычно они сразу приобретают международное значение. Если этого не происходит, как в нашем случае, их придется признать позже ценой полного переосмысления общепринятых мнений. Именно в связи с их важностью становится очень трудно их осмыслить. Дискуссии — это только одно из внешних проявлений этого процесса.
Однако существуют другие причины отсутствия единомыслия относительно геноцидного характера Голодомора: например, работа украинских, западных и российских историков, которые исследуют эти ужасные трагедии, до сих пор проходит в определенной изоляции. Эти три интеллектуальных сообщества не общаются в полной мере, что задерживает создание новой картины событий 1931— 1933 гг. Стена, которая разделяет работу специалистов по советской истории и специалистов по истории Европы ХХ в., даже выше и крепче, и эта стена должна быть снесена, чтобы уступить место общему согласию относительно событий прошлого, которые должны войти в «коллективную память» прошлого нашего континента.
Конечно, определенную роль играют большие политические интересы. К сожалению, Россия объявила себя правопреемницей СССР, возможно, не полностью взвесив все последствия такого шага. Согласно современным международным законам, признание Голодомора актом геноцида напрямую будет влиять на положение России. Я хотел бы подчеркнуть, что это было бы несправедливо, и что Украина должна как можно лучше понять обеспокоенность и опасение России. Голодомор устроила не Россия, и россияне также пострадали от рук Сталина и советского режима. Разумеется, в 1930—1933 годах украинские крестьяне и казахские кочевники пострадали несравненно больше, но российские крестьяне тоже заплатили высокую цену. Иными словами, сталинская коммунистическая Москва — это не «вечная» Москва. Думаю, об этом следует четко помнить. То есть я считаю, что признание геноцидного характера сталинской политики может и должно базироваться на братстве жертв геноцида.
Однако, даже если учесть все эти преграды к признанию Голодомора актом геноцида, я совершенно убежден, что рано или поздно это признание состоится. Моя уверенность базируется не только на результате двадцатилетнего труда, но и на моральных и духовных принципах: без полного понимания Большого голода невозможно постичь историю Европы ХХ в. Для меня это морально и интеллектуально очевидный факт, наделенный чрезвычайной силой, которая когда- то одержит победу, несмотря на то, что, по-видимому, понадобится много времени, прежде чем европейские историки и европейское общественное мнение в целом в полной мере постигнут суть и значимость Голодомора.
— Существует ли, на ваш взгляд, историческая причинно-следственная связь между Голодомором 1932—1933 годов и всемирным процессом утверждения тоталитарных режимов в 30-е годы ХХ в. (Италия, Германия, СССР)?
— Не вызывает сомнения тот факт, что Первая мировая война повлекла за собой появление государств и режимов нового типа, для которого понадобилось новое название. В течение долгих лет предлагалось несколько терминов для определения этих новых государственных образований, пока не утвердили термин «тоталитаризм». Хотя только фашистская Италия — по-видимому, наименее агрессивный представитель нового вида — официально называла себя таким именем, мы вправе и в дальнейшем употреблять термин «тоталитарные государства», поскольку ссылка на такую общую категорию позволяет указать общие первопричины и провести необходимые параллели.
Учитывая это, лично я думаю, что отличия между режимами, которые вы вспомнили, являются более важными и поразительными, чем их общие черты. Конечно, с общей точки зрения, во всех трех случаях можно говорить о превалировании государства над личностью (наверное, следует говорить о политической власти, поскольку государством завладели и руководили партия и «вождь»). Понятно, что такое утверждение власти и насилие, которым она питалась, так же как группировки, которые захватили власть, происходили от Первой мировой войны и вызванного ею кризиса. Но подчеркиваю, отличия намного серьезнее. Фашизм был намного меньшим злом, несмотря на весьма значительный вред, который он нанес Италии. Нацизм направил свою ужасную агрессию на негерманцев (или тех, кого считали такими, например, немцев иудейской веры) и совершил самые ужасные преступления, недавно завоевав иностранные территории. В свою очередь Сталин и коммунисты направили насилие на собственный народ. По сути, как сказал Ленин вскоре после победы, они чувствовали себя «маленькой группой завоевателей на оккупированной территории», куда они в мирное время принесли опустошение.
Конечно, эти отличия стали результатом нескольких факторов: Италия выиграла войну, но не уничтожила традиционную правящую элиту; реакцией Германии на поражение, унижение национального достоинства и экономический кризис стало избрание сумасшедшего харизматичного лидера с упрощенными, но ужасными расовыми предубеждениями; в Российской империи новое многонациональное государство зародилось также благодаря незрелости российского национального сознания, которое проложило путь к победе маленькой группы, имевшей экстремальную идеологию государственного контроля экономики, опасные утопические подтексты, лишенные националистического содержания (и поэтому приемлемые для лиц многих национальностей) и непреклонную веру в насилие как инструмент воплощения этой утопической идеи. Будет лишним говорить, что личность вождя также имела ключевое значение.
— Ваше отношение к концепции «постгеноцидного общества», разработанной Джеймсом Мейсом?
— Я считаю эту концепцию необходимой и полезной. В Украине 1932—1933 годов и голова, и туловище национального общества были сильно повреждены, что тормозило и искажало процесс формирования нации. Разумеется, вы все еще ощущаете последствия той трагедии, особенно потому, что ложь советского режима мешала семьям и отдельным лицам пережить их личное и национальное горе. Я бы сказал, что Украина — не просто постгеноцидное общество, а постгеноцидное общество очень специфического характера, ведь более 50 лет она не могла открыто говорить о такой страшной трагедии.
Поэтому возникает много вопросов, которые нуждаются в ответах. Например, как смерть стольких сыновей, жен, мужей, родственников и друзей повлияла на коллективное сознание? Можно представить депрессию, которая охватила сельские семьи, на судьбу которых выпало такое большое горе. Но сколько она длилась, какие формы приобретала, как влияла на индивидуальное и коллективное поведение и мировоззрение? Например, какое влияние голод и смерть имели на вероисповедание и религиозные убеждения, которые, как мы помним, развивались «свободно» в результате преследований, которым подверглись церкви и духовенство всех конфессий? Как отреагировали крестьяне, принимая во внимания то, что им пришлось пережить такое притеснение в условиях, которые они сами вполне оправдано называли вторым рабством, которое хотя и значительно отличалось от первого, но все-таки было на него похоже? А как можно охарактеризовать новую национальную элиту, которая возникла из катастрофы, элиту, которая в 1953 г. опять получила частичную власть в республике? И, в конце концов, как голодомор отразился на украинском обществе и сообществах, из которых оно состояло?
Ясно, что отвечать на такие вопросы можно только помня, что то общество и те сообщества вскоре должны были пережить новые, еще большие потрясения: репрессии 1937—1938 годов, войну, немецкую оккупацию и Холокост, новую советскую оккупацию и голод 1946—1947 гг., очень похожий на Голодомор 1932—1933. Глубокий след, оставленный Голодомором, накладывается на след от всех этих трагедий. Однако, если нужно взвесить последствия многократных потрясений, последствия голодомора не сравнятся ни с чем. Не принимая это во внимание, невозможно объяснить активность украинского национального движения в кризисный период 1941—1945 гг., которая была намного слабее по сравнению с 1914—1922 гг., (за исключением Галичины, которая в 1933 г. не входила в состав СССР).
Таким образом, я считаю, что за последние два десятилетия историки действительно достигли согласия относительно причин Голодомора, и сегодня они дискутируют, действительно ли решения Сталина конца 1932 г. превратили голод в Украине в геноцид. Будущие исследования будут касаться последствий тех страшных событий. В этом отношении концепция Джеймса Мейса, которая определяет Украину как постгеноцидное общество, устанавливает повестку дня на будущее.
СПРАВКА «Дня»
Андреа Грациози родился 19 января 1954 года. Известный итальянский историк, профессор новейшей истории университета Неаполя. Главные научные труды господина Грациози (например, «Письма из Харькова. Голод в Украине и на Северном Кавказе по отчетам итальянских дипломатов», 1991, «Большевики и крестьяне на Украине. 1918—1919 годы», 1997) посвящены рассмотрению проблем политики и экономики относительно Украины в составе СССР и Российской империи в контексте европейской сравнительной истории и истории Восточной Европы ХIХ— ХХ в. Большое внимание профессор Грациози уделяет положению украинского сельского хозяйства и крестьянства в период между двумя мировыми войнами.
