Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Путин лег на грунт...

Катастрофа подводной лодки подмочила репутацию ВВП
22 августа, 2000 - 00:00


Волшебная путинская ПР-машина, похоже, легла на грунт вместе с подводной лодкой «Курск». Так, старательно укрепляемый ВВП государственный механизм исправно выбивает телекомпанию НТВ из рук Гусинского, но оказывается бесполезной и даже опасной игрушкой, когда речь идет о спасении подводников. Лишь на пятый (!) день бедствия, когда они уже не подают никаких признаков жизни, Путин разрешает принять иностранную помощь, но сам при этом не прерывает отпуск. Лишь на шестой день к месту катастрофы вразвалочку приближаются председатель правительственной комиссии вице-премьер Клебанов и главком ВМФ Куроедов. Британским спасателям запрещают посадку в Североморске. Пусть, мол, гребут морем пятьдесят с гаком часов. Вся эта неторопливость — чисто азиатское отношение к жизни. Ельцина за это разнесли бы в пух и прах, но мало кто из СМИ критикует Путина. В России критика лица номер один теперь так же, как и во многих странах СНГ, преподносится услужливой челядью как антигосударственное деяние. Это признак времени. Прошел год, как Путин стал премьером, восемь месяцев — со дня начала его фактического правления и сто дней — юридического. Первые итоги президентсва Путина специально для «Дня» анализирует Олег МЕДВЕДЕВ, шеф-редактор журнала «Деловые люди» (Москва), бывший главный редактор «Киевских ведомостей».

225 лет назад Екатерина Вторая подписала манифест о ликвидации Запорожской Сечи. Какая тут связь со стодневкой президентства Путина? А вот какая: еженедельник «Власть» издательского дома «Коммерсантъ» на прошлой неделе выскочил со статьей «Замочены в Ингуле. 225 лет назад в России была проведена одна из первых контртеррористических операций». Автор этих строк не разделяет позицию официальной украинской историографии по вопросу ликвидации Сечи, полагая, что, будь Украина на тот момент независимой страной, ее властям пришлось бы разрешать проблему Запорожья образом, схожим с екатерининским. Впрочем, пусть с эти разбираются историки. Что же касается дня сегодняшнего, то само обращение либерального «Коммерсанта» к указанной теме и ее ультравеликодержавная трактовка наглядно иллюстрируют перемены в обществе, произошедшие за год премьерства Путина и за 100 дней с момента его официального вступления в должность президента. Как утверждает полуофициальная пропаганда, «Россия сосредотачивается».

Между тем, приснопамятный вопрос «Ху из Путин?», которым западный журналист зимой этого года поверг в полное замешательство всю верхушку российской делегации в Давосе, остается актуальным и сегодня. Реальные действия премьера — и. о. президента — главы государства не только не внесли в него ясности, но, кажется, еще больше запутали.

С цветами он то на могиле Андропова, то у надгробья Сахарова — возможно, и там и тут искренне. Встречается с Горбачевым. Но почти одновременно принимает главных редакторов «Советской России» и «Завтра» Чикина и Проханова, патологически ненавидящих не только Горбачева, но и одарившего Путина Россией Ельцина. Не успел Проханов в очередном номере своей ультрачерносотенной газеты обозвать первого президента России «обрезком ржавой канализационной трубы, сквозь которую текли нечистоты горбачевской перестройки», и «уродом, из отрубленной башки которого вытекает ядовитая слизь», как побывал в Кремле и удостоился высочайшей аудиенции.

Путин жестко отчитывает тех, кто пытается окрасить терроризм в национальные цвета, и тут же указывает, в каком именно логове нужно мочить террористов.

Он наносит визит Ким Чен Иру, принимает в Кремле эмиссаров Саддама Хуссейна и приглашет в Москву Каддафи. В то же время ВВП весьма любезен и деликатен с Западом, и в отличие от Ельцина, никогда не станет пугать Клинтона (Гора или Буша) «ядреной бомбой».

Путин наводнил правительство либералами и принял их экономическую программу — но оттачивает государство-гильотину, которая вмиг, коли надо будет, отсечет головы всем либералам.

Вот такой он загадочный — если оценивать его в привычной черно-белой системе координат вчерашней ельцинской эпохи. Если же отказаться от деления России на белую и красно-коричневую, тогда и Путин становится более понятным. Если он пока нравится всем, то почему на началах взаимности не сделать вид, что ему тоже нравятся все, тем более, если это явно на пользу его целям, достоверно известным лишь ему одному.

У Путина есть экономическая программа — да такая, о какой Гайдар в 1992 г., по его, Гайдара, собственному признанию, и мечать не мог. Для ее реализации необходима мощная политическая консолидация, которую Путин намерен осуществить, сконцентрировав в своих руках максимум власти. У него мало времени. Благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура как пришла так и уйдет — надо торопиться со структурными реформами. Нельзя тянуть волынку и с политическими преобразованиями — уж наверняка Ельцин и Горбачев рассказывали ему, как быстро улетучивается народная любовь. Сегодня популярность Путина приближается к сталинской, но до какой отметки она обвалится завтра, когда пенсионная, медицинская и прочие социально-экономические реформы ударят по электорату? Разве блиц-криг в данной ситуации не единственный выход? И демократы ли те демократы, которые, обвиняя Путина в антидемократизме, критикуют его за то, что он, извините за выражение, опирается на народ?

Впрочем, народ хочет разного. Большая его часть, как говорит политолог Дмитрий Юрьев, желает революции, а другая, меньшая, но в значительной мере контролирующая мнение большей — севрюжины с хреном. Сегодня Путин устраивает обе части, но ориентируется все же на меньшую, предпринимая в то же время пиар-шаги для умиротворения большей. Завтра все может поменяться — либералов посадят, а за экономику примется другая часть путинской команды из просвещенных питерских гэбистов. Во всяком случае, в списке кандидатов на возможную смену Михаилу Касьянову верхнюю строчку занимает имя секретаря Совета Безопасности России Сергея Иванова.

Путин создает эффективную государственную машину, которая в состоянии ехать хоть на Запад, хоть на Восток. Надо — по отполированному и вымытому мылом европейскому автобану. Надо — по раздолбанным квазидорогам с кучкующимися на обочинах дураками. Никто в России сегодня, а автор этих строк обсуждал Путина с десятками представителей т.н. политического класса, не берется с точностью предсказать, каким именно путем проследует президентский эскорт. Кстати, утром в сторону Кремля движется несколько президентских кавалькад — и лишь одна из них настоящая. Никто не знает, какая именно.

Безусловно, основания опасаться есть. Страх нагоняют не только окружившие Путина молчаливые товарищи по службе. Есть исторические прецеденты. Иван Грозный, на что обратила внимание в из ряда вон выходящих своей оригинальностью лекциях по истории России Валерия Новодворская, начинал с Адашевым-Чубайсом, а продолжил с Малютой Скуратовым. Александр I стартовал с либерально- реформаторскими проектами Сперанского, а закончилось его царствование дикой аракчеевщиной и восстанием декабристов. Михаил Горбачев завершил перестройку в дружеской компании Язова-Пуго-Крючкова. Ранний Ельцин увлекался Сахаровым, а поздний — пил с Коржаковым. То бишь реформатором был отнюдь не непоколебимым.

Между тем идеализация ельцинского прошлого — это вторая, помимо указанной выше устаревшей системы координат, причина демонизации Путина. Еще не остыли кремлевские следы Бориса Николаевича, а уже родилась сказка о том, что демократия при нем была совершенной до полного сходства с англо-саксонским эталоном. Современное дворянство — олигархи, губернаторы и их челядь — впали в беспробудную ностальгию по золотым временам Екатерины Великой, и, видимо, на фоне этой злобной хандры дилетанты от истории вбросили в информационное пространство идею о сходстве Путина с Павлом I — не то намекая на отсутствующее самодурство Путина, не то стращая его удушением.

Ельцину прощают расстрел парламента, а Путину ставят в вину то, что он изгнал губернаторов из Сената и манипулирует Думой. Да и Чечня с ее замоченными в сортирах террористами — это тоже наследие Ельцина.

Да, заслуги Ельцина в демократизации России бесспорны. Однако свой второй президентский срок Ельцин не правил, а лишь занимал место во избежание образования вакансии для Зюганова или Примакова. В результате коммунистическая карта бита, но за время болезни Ельцина и нелегального регентства Татьяны Дьяченко государство оказалось приватизированным финансовыми магнатами в центре и удельно-княжеской «шляхтой» из губернаторов на местах. Вся эта шляхта пользовалась безусловным правом «не позволям». Вскормленное на системе преференциального доступа к ресурсам, разжиревшее на всевозможных льготах и привилегиях, данное сословие выросло в более сильного оппонента открытой либеральной экономики, чем какие- то там красно-коричневые голодранцы начала 90-х годов. В конце концов, если Гайдара в 1992 г. сожрали коммунисты, то Чубайса и Немцова в 1997 г. зажарили Березовский и Гусинский.

Березовский — снимал Черномырдина, назначал Кириенко, устранял Кириенко и пытался вновь пропихнуть Черномырдина. Крупнейшие предприятия страны платили налоги не по закону, а по индивидуальным схемам — кто на сколько договорился. Губернаторы бумаги с федеральными законами сворачивали в клозетные рулоны и правили уделами каждый в меру собственных иногда благоразумия, но чаще — самодурства. Одно было хорошо — обо всем этом беспределе можно было писать в газетах и говорить по телевизору безо всяких последствий и для журналистов, и для беспредельщиков.

Главное, что сделал на сегодня Путин — отобрал государственные функции у тех, кто иметь их не должен. Образно говоря, он национализировал государство, и в этом нет ничего плохого. ВВП сконцентрировал в своих руках те полномочия, которые зафиксированы за президентом Конституцией 1993 г. — просто Ельцин по состоянию здоровья не мог ими пользоваться и невольно сдал их в концессию. Благо, спрос был. Пока, кажется, можно верить все же Горбачеву: диктаторских замашек у Путина действительно нет. Он действительно опасается, что экономические реформы в очередной раз утонут в политико- лоббистском болоте объединенной коммуно-олигархически- удельной оппозиции. Но дальше вопрос в том, как Путин этими полномочиями воспользуется — как европейский лидер или как восточный деспот. Ответа нет — возможно, даже у самого Путина.

Олег МЕДВЕДЕВ, специально для «Дня»
Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ