ЧТО ДЕЛАТЬ СО СТАЛИНЫМ?
Александр ПОДРАБИНЕК, Москва
Только что назначенный председателем Совета при президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Михаил Федотов одной из приоритетных своих задач на новом поприще назвал десталинизацию общественного сознания. Он также заявил о намерении содействовать судебной и милицейской реформе, но это были, скорее, дежурные слова новоиспеченного чиновника, который, конечно, не может не одобрить новую игрушку очередного президента.
Очевидно, за словами Михаила Федотова о десталинизации стоит не только его мировоззрение как политика и журналиста, но и планы на ближайшее будущее. Идея новой кампании десталинизации слегка всколыхнула российское общество и даже пробудила некоторые дискуссии, впрочем, не очень бурные и не слишком продолжительные.
Сталинистское сознание в современной России — это такой многослойный пирог, слои которого отличаются друг от друга по качеству и вкусу. Самый ясный и дурно пахнущий слой — сталинизм, который исповедует уходящее в небытие поколение твердокаменных коммунистов с членскими билетами КПСС в нагрудных карманах. По «красным датам календаря» они еще выходят иногда на улицы и площади наших городов с портретами Сталина, чтобы публично заявить о своей верности мертвому делу, которому они отдали всю сознательную жизнь. Пытаться их «десталинизировать» бесполезно, да и ни к чему. Они не играют в обществе никакой существенной роли, и если еще держатся на плаву, то только благодаря федеральной власти, заботящейся о том, чтобы хорошо выглядеть на фоне чего-нибудь уж совсем кошмарного.
Другой слой сталинистского сознания представляют люди, жаждущие простых решений. Это вовсе не обязательно плохие люди — политические злодеи, мечтающие вновь залить Россию кровью. Они справедливо возмущены коррупцией, преступностью, всевластием бюрократии, повальным взяточничеством, бездействием правоохранительных органов, продажной судебной властью и еще многим, что возмущает также людей и с демократическим мировоззрением. Однако в отличие от последних, они видят единственных выход из создавшейся ситуации в строгости, доходящей до жестокости. Это, безусловно, сталинский способ разрешения проблем. За опоздание на работу — 5 лет лагерей, за подобранный колосок — 10 лет, за рассказанный анекдот — 25. Иные такие люди возмущены распространившейся наркоманией, проституцией, свободой нравов, гомосексуалистами, сектантами, современными художниками, трудовыми мигрантами, кавказцами, жидомасонами, нудистами, нецензурной лексикой, облучением и летающими тарелками. Всех, кто портит им картину мира, они с удовольствием отправили бы в Сибирь или на тот свет. Среди людей, ратующих за «сталинскую» жесткость, представители разных поколений. Их объединяет не почтенный возраст, а низкий образовательный уровень и неспособность к самостоятельной интеллектуальной работе.
Еще один слой — довольно тонкий, но весьма опасный — политики, общественные деятели и деятели культуры, предлагающие обществу сталинские рецепты политического устройства страны. Они сражаются за учебники истории, в которых Сталин представлен, как «эффективный менеджер»; они возрождают многочисленные советские мифы об общественном благоденствии и успехах социализма; они со всей яростью противостоят попыткам пересмотреть историю, выкинув из нее ложь и оставив правду.
И, наконец, самый верхний слой, не очень заметный в этом пироге, но ключевой во всей этой конструкции — верховная власть. Нет, они не говорят о любви к усатому батьке и не восхищаются публично его методами. Наоборот, они при случае уронят фальшивую слезу по жертвам политических репрессий, положат цветочек на Бутовском полигоне или в Катыне, при необходимости выразят кому надо сочувствие и соболезнования. Они даже поговорят о верховенстве закона и о том, что свобода лучше, чем несвобода. Но при этом, старательно и последовательно, они будут: жестко контролировать судебную власть; брать под свое управление телевидение и другие средства массовой информации; подчинять себе крупный бизнес и уничтожать мелкий; фальсифицировать выборы, чтобы диктовать свою волю парламенту; сводить на нет деятельность всех политических партий, кроме правящей; запрещать оппозиционные митинги и демонстрации; проводить политику устрашения в отношении соседних стран и поддерживать тоталитарные и террористические режимы.
Они будут негодовать, если их обвинят в сталинизме, но в действительности, они воплощают в жизнь сталинские рецепты с поправками на новое время и изменившиеся обстоятельства. Им близки идеи жесткого управления, строгой бюрократической иерархии, казарменной дисциплины и безусловного избавления от общественной критики и политических конкурентов. Пока они не могут позволить себе сказать это вслух, но затаенная тоска по сталинизму нет-нет, да и проскользнет в публичное пространство — то в виде возрожденного сталинского гимна, то в виде новых мемориальных досок деятелям коммунизма, то в виде трогательной заботы о памятниках большевистским палачам.
Против кого же направлен пафос десталинизации Михаила Федотова? Против самых действенных сталинистов, стоящих во главе системы, или против самых безобидных, бродящих с заплесневелыми портретами своего вождя? Конечно, время покажет, но что-то мне подсказывает, что советник президента России Михаил Александрович Федотов вряд ли станет обличать элементы сталинизма в деятельности президента Медведева или премьер-министра Путина. Впрочем, все в его руках.
УКРАИНА ЯВЛЯЕТСЯ ДЛЯ НАС ПРИМЕРОМ ДЕСТАЛИНИЗАЦИИ
Лилия ШЕВЦОВА, ведущий научный сотрудник Московского центра Карнеги:
— Любое историческое событие, которое обсуждается в российских медиа и российских общественных кругах и, конечно, в первую очередь роль Сталина и необходимость либо ненужность десталинизации, имеет не только теоретическое, философское или историческое значение для России. Это, в первую очередь, политический фактор. И Сталин, символы сталинизма и вся проблема сталинского прошлого это важнейший современный фактор, который используется правящей элитой России в ее формуле выживания. До недавнего времени, вот эта формула кремлевского выживания путинского и путинско-медведевского состояла в следующем. Ее можно определить как сестрам по серьгам. Это означало то, что кремлевские лидеры по очереди поворачивали к разным сегментам российского общества: к националистам, государственникам, левым, правым, либералам — и пытались послать им свой месседж, создавая такого рода весьма многообразную, многоцветную базу путинского консенсуса. Путинский консенсус включает очень разные политические силы: от сталинистов до антисталинистов. Это формула самосохранения работала до недавнего времени. Но сейчас, после глобального финансового кризиса уже второй год кремлевская элита и, прежде всего, правящий тандем экспериментирует с модификацией старой формулы. Они ищут новые средства сохранения старого статус-кво. И, естественно, после того, как возникла потребность в обновлении экономики. Они поняли, что экономика не работает и нынешняя экономическая модель, которая создана Путиным, ведет в тупик. Они поняли, что надо искать новые источники, прежде всего, внешние источники экономического роста для самосохранения. Естественно, возникла потребность использования нового make-up (макияжа) на это старое одутловатое прогнившее лицо российской политической системы. Или, как называет Медведев, потребность повернуться к Западу «улыбающимся лицом», заменив жесткое холодное лицо Путина со стальными глазами. В общем, возникла потребность в Медведевской модернизационной лексике. А, следовательно, Сталин и прежняя эйфория по поводу Сталина и мягкое отношение к сталинизму: Сталин «великий менеджер» уже не соответствовало потребности в более современном облике России.
Поэтому, говоря кратко, Путин с Медведевым, и, прежде всего, Путин сдал Сталина. Он сдал «вождя» народов еще в прошлом году, когда поехал в Польшу и начал наводить мосты с поляками и, собственно, начал решать проблему Катыни. Поэтому Медведевская антисталинская риторика на протяжении нынешнего года, а также весь антисталинский запал Ярославского форума, который проходил под эгидой Медведева, вполне понятны. Они укладываются в русло формирования нового, уже более цивилизованного, прогрессивного и либерального облика России, который нужен для осуществления новой модели самосохранения системы. По сути дела, система старая, старая правящая команда, старые принципы. Они решили очистить от себя эту шелуху. Вот этим и объясняется достаточно правдиво уровень уже антисталинской дискуссии в самом обществе. Громить и отвергать, отрицать Сталина стало разрешено, коль это делает сам Дмитрий Анатолиевич Медведев. Но это сказывается и в том, что, в принципе, Россия пошла достаточно далеко в нахождении взаимопонимания с Польшей по вопросу Катыни. То есть, согласие с Польшей было достигнуто через признание Катыни трагедией и признания греха и преступления сталинизма.
Но если вы обратите внимание, российская правящая элита готова признавать преступление Сталина, прежде всего, в отношениях с соседями, Польшей с другими странами, с Западом в целом. Эту дискуссию Россия ведет на подмостках различных круглых столов, с западными политологами. Но мы не видим, чтобы эта дискуссия очень активно велась в российских медиа и относительно российского общества.
Таким образом, эта десталинизация своего рода экспортный продукт России. У нас очень мало продуктов, которые мы экспортируем. Как по мне, десталинизация такой новый экспортный продукт, который должен показать более современное лицо российской власти. Но в то же время, эта, дескать, десталинизация на экспорт не очень изменила внутри страны. Учебники истории, где Сталин до сих пор превозноситься как великий менеджер, не переписаны. Более того, попытки найти оправдание сталинским преступлениям, возвысить роль Сталина, как победителя Второй мировой войны — это все вещи, которые сохраняются в школьных учебниках, а также в исторических учебниках, которые используются в ВУЗах. Более того, российская элита не пошла на тот шаг, который сделала Украина, которая через суд при президенте Ющенко осудила не только Голодомор, но и преступления сталинизма, и придала этому осуждению юридический, правовой характер. Российская элита так и не пошла на свой суд, на свой Нюрнбергский процесс. И в целом, такое политическое осуждение сталинизма, десталинизация во имя осуществления конъюнктурных ситуативных интересов может оказаться очень временным явлением. Сталин осуждался неоднократно в российской и советской истории. Сталина осуждал Хрущев в 1956 году, Сталина осуждал Горбачев, Ельцин. Это не помешало Путину вернуться фактически к одобрению отдельных элементов сталинизма. Поэтому отсутствие юридического правового осуждения Сталина, а всего лишь так сказать политическая игра с десталинистскими лозунгами — означает лишь нынешнее состояние российской системы. Мы остаемся в прошлом. И поэтому полного разрыва со сталинским прошлым пока не произошло.
Осуждение в Украине преступления сталинского режима, как организатора Голодомора, — велика вещь. Ваша страна, вместе с балтийскими государствами — единственные независимые государства, которые сделали юридическую оценку прошлого, чего Россия до сих пор не сделала и не собирается делать.
Даже если бы Медведев пошел на юридическую десталинизацию — разрыв с прошлым, то после этого было бы необходимо сделать следующий шаг. После разрыва с советским, сталинским прошлым нужно сказать, что монополия власти опасна для России, из нее нужно выходить. Готов ли к этому Медведев или нет? Ответ на этот вопрос дает сам Медведев. До сих пор он говорил, что российская политическая система не нуждается в радикальном переформировании. Он ни разу не выступил против монополии власти. Более того, он постоянно говорит, что у него по основным вопросам нет противоречий с Путиным. Медведев постоянно говорит: «мы сядем вместе с Путиным». Тем самым он подтверждает путинскую аксиому: «мы сядем вместе и решим, кто будет». Это, по сути, дела признание сохранения в кулаке власти, одного из важнейших элементов сталинизма. Поэтому вряд ли можно ожидать от Медведева, что он это сейчас сделает. Тем более, что власть не у него. Может ли он сделать, если придет к власти? Когда человек два года говорил и ничего не сделал; если при нем усиливается репрессивные механизмы полицейского государства; когда многие вещи запрещаются не неформально, как раньше при Путине, а формально; когда Медведев сам говорит, что он инициировал закон о расширении полномочий ФСБ, — и при этом надеяться, что этот человек вдруг будет настаивать на том, чтобы суд принял юридическое осуждение сталинизма ... я в эти вещи не верю. Мы можем себя тешить надеждой. Но такие вещи просто так не происходят. Я не верю в возможность этого.
Хочет ли десталинизировать страну Путин? Основным элементом сталинской России является власть, сосредоточенная в одном кулаке. И Сталин, и сталинское прошлое до сих пор легитимизирует нынешнюю власть. А Путин не готов отказаться от концентрации власти в одних руках. Поэтому Сталин, в любой форме, еще нужен. Процесс десталинизации сверху не пойдет, если этого не будут требовать низы, как у вас потребовали в 2004 году.
То, что сделала Украина, является примером для нас. Для нас многое у вас является примером. Несмотря на то, что у вас происходит, вы сохраняете плюрализм. Это пример для нас. Несмотря ни на что, у вас мирная фрагментация политической жизни, вы находите компромисс. Это пример для нас. Но самый огромный пример — это ваша десталинизация, где вы ушли на много вперед, по сравнению с нами. А мы все еще сидим в старой гримерной, со старым гримом, со всеми портретами Сталина и лишь подкрашиваем лицо, чтобы не казаться уж слишком уродливым.
«УКРАИНСКАЯ ИСТОРИЯ В ЦЕНТР СТАВИТ НЕ ДЕРЖАВУ, А ЧЕЛОВЕКА»
Вадим КАРАСЕВ, политолог, директор Института глобальных стратегий:
— Украинская позиция в написании правдивых учебников национальной истории опирается не только на десталинизацию, но прежде всего — европеизацию исторического прошлого. Это очень важно, потому что десталинизации уже мало, в конце концов, десталинизацию уже начинает проводить и российская сторона. Как раз назначение президентом России Медведевым главой Совета по правам человека Федотова и усиление статуса самого органа свидетельствует об этом. Но это еще не европейский подход к пониманию и тем более — написанию российской истории.
Первый нюанс пятничной дискуссии состоит в том, что для модераторов этой программы на первом плане стоял не столько поиск политико-философской, исторической истины, сколько интересы шоу. Не случайно в одной из реплик ведущий Евгений Киселев говорил, что ему нужно, чтобы здесь искрило, т. е. был спор, телевизионный драйв. Но не всегда телевизионный драйв обеспечивает полноценные политические дебаты. Второй нюанс связан с тем, что формат обсуждения был не совсем определен. Что это — спор историков либо спор политиков по поводу истории? Такой микс исторического и политического привел к тому, что политики пытались подменить собой историков и выглядели неквалифицированными историками, а историки пытались войти в политическое поле, выглядев недостаточно убедительно. Поэтому в этом споре было мало того, что необходимо сегодня и для России, и для Украины в сфере формирования и реализации исторической политики. А именно — правильно расставленных политических акцентов. В этом и есть смысл публичного обсуждения исторических проблем. Это же не научная конференция или симпозиум. Это политическое ток-шоу, которое требует именно политических акцентов, внимания к политическим нюансам.
Что касается присутствующей аудитории на ток-шоу. В основном это были студенты. И, следует заметить, их реакция вселяет оптимизм. Это говорит о том, что в Украине процесс десталинизации и европеизации имеет уже достаточно длительную историю и разветвленную структуру. Это результат предыдущей демократической пятилетки, которая не могла не сказаться на историческом мировоззрении украинского общества, тем более его передовых слоев и новых поколений.
Теперь по сути спора. Нужно отметить, что подобные предложения с российской стороны появляются не случайно. Это идеологическая работа нынешней российской власти по формированию общего исторического, гуманитарного пространства России и Украины. Тем более, что в современном мире для целостности и стабильности государств, их национального и глобального успеха главную роль играет не территория, а включенность в пространство, т. е. включенность в политико-экономические и моральные географии. Разделение данного пространства особенно важно для Украины, которая, имея общие территориальные границы с Россией, до сих пор не определилась со своей включенностью в то или иное пространство: европейское либо российское. Поэтому Россия в своей целенаправленной политике пытается с помощью разного рода инициаций создать мировоззренческую и, в конечном счете, государственно-политическую ассоциированность с российским центром влияния власти. Москва действует как смысловой центр, пытающийся включить в свое поле и Украину, где отсутствие консолидированной нации приводит к тому, что идеологической политикой в европейском направлении занимаются либо отдельные ветви власти, либо энтузиасты украинского национального дела. Но это отнюдь не целенаправленная, надеюсь, политика нынешней украинской власти.
Подобные предложения написания общих учебников не являются чем-то из ряда вон выходящих. Возможно, когда-нибудь украинцы и россияне напишут общий учебник по истории, как это сделали немцы и французы. Но это возможно лишь тогда, когда Россия станет другой. Когда она выберет курс на интеграцию в Европу не только в экономике или безопасности, но и в гуманитарной сфере. Когда российский взгляд на российскую, украинскую, европейскую истории будет либеральным, демократическим. Когда в России произойдет подлинная десталинизация и европеизация понимания отношений государства и общества. Пока же российская власть и даже демократическое сообщество не вышло за рамки российской государственной исторической мифологии. Ведь согласно российской версии истории России, как и истории Украины, это история побед государства, т. е. экспансия государственности. В общем, российская история — это история державы, а также и в ее самодержавном варианте. История Российской державы — это история самодержавия (Российская империя, Советский Союз). Здесь нет место человеку, свободе, обществу. Здесь есть место только покорению государством общественных пространств и широких географий. А там, где есть покорение, есть и покорность.
В тоже время Россия не хочет понять, что украинская история протолиберальна и протодемократична. Это всегда была история освобождения: национально-освободительных битв, войн, восстаний, движений, революций. В этом смысле украинская история в центр ставит не державу, а человека, общество, которые всегда боролись против авторитарной, а затем и тоталитарной систем других государств и империй. В этом и есть фундаментальная разница историй Украины и России. Это существенное различие пока не дает возможности при самых благих пожеланиях создать общий учебник истории России и Украины.
Нынешней украинской власти нужно понять: если она хочет строить сильное государство, которое она постоянно обещает, ей это не удастся на основе истории другого государства. Сильное государство, которое является платформой для сильной власти, невозможно без исторического суверенитета страны, общего понимания истории, без права на собственную выстраданную историю, своего пантеона героев. Если в Украине будут чтить героев другой страны, то это значит, что Украина будет находиться в поле символического притяжения другой страны. Без своих праздников, которые должны отличатся от праздничных дней другой страны. Если праздновать общие поражения и победы, то тогда все должно стать общим, и власть — в первую очередь. Это должна понимать нынешняя власть, если она хочет быть властью, а не субъектом федерации какого-то общего государственного пространства. Поэтому думается, что сегодня уже не только общество, но и государственная власть, бюрократия должны созреть до понимания того, что только имея собственную историю можно претендовать на собственное место в глобальном мире. А если власть заявляет, что интеграция в Европейский Союз является стратегическим приоритетом страны, тогда и историческое мировоззрение украинской власти и государства в целом, реализованное, в том числе и в идеологической политике, должно быть европейским, где на первом месте стоит свобода, права, человек.
