После того, как в 2003 году к власти в Грузии пришел Михаил Саакашвили, возникла неотложная потребность перезагрузить государственный аппарат. И если в Украине своевременность таких изменений осознает общественность, то в Тбилиси «кадровую чистку» начали с наивысших эшелонов власти. В первые месяцы после Революции роз должности в министерствах юстиции и экономики получили тогда еще совсем молодые специалисты в сфере частного предпринимательства — Тея Цулукиани и Вероника Кобалия. И хотя скептики, в том числе российский политикум, никогда серьезно не воспринимали перспективу так называемого baby face government, именно это поколение реформаторов дало возможность Грузии впервые со времен распада СССР хотя бы частично подняться с колен. Финансовая система страны под руководством Теи Цулукиани закрепила уровень роста экономики на отметке 12%, а Вероника Кобалия смогла выиграть два международных процесса против Российской Федерации в Страсбургском и Гаагском судах. Не менее успешным представителем молодой команды Саакашвили является и Эка Згуладзе — экс-министр МВД Грузии.
Эка Згуладзе провела в большой политике девять лет, а сегодня привыкает к статусу независимого эксперта. За время работы в госструктурах она осуществляла реформу всех подразделений грузинской полиции, антикоррупционную реформу, вела борьбу против криминальных группировок и теневого бизнеса, а также обеспечивала безопасность во время беспокойных президентских выборов 2013 года. Во Львов Эка Згуладзе приехала в рамках проекта «Уличный университет», чтобы пообщаться с активной молодежью и поделиться грузинским опытом общественно-политических преобразований.
Львов принял встречу еще и благодаря тому, что именно в этом городе на уровне областных правоохранительных органов сегодня продолжаются переговоры относительно запуска экспериментального проекта реформирования МВД Украины. В повестке дня множество актуальных вопросов: Украина — единственное из постсоветских государств, которое так и не приняло «Закон о полиции», дискредитированное спецподразделение «Беркут» ожидает приговора, взяточничество в структуре ГАИ — тоже не последняя проблема. Во время встречи с активистами Эка Згуладзе рассказывала о том, как вернуть репутацию правоохранительным органам, наладить коммуникацию внутри министерства и освободить страну от криминалитета.
— Когда вы начинали работу в МВД, оно находилось в ужасном состоянии. В похожих ситуациях всегда трудно понять, за что надо браться в первую очередь. Как ваша команда справилась с такой дилеммой?
— Да, действительно, когда мы пришли в министерство, на девяносто тысяч сотрудников было восемь компьютеров, а уровень доверия населения к грузинской полиции составлял четыре процента. Это не значит, что все полицейские были априори нечестными людьми или плохими специалистами, но они сами себя не уважали, а это — неприемлемое состояние для такой профессии. Особенно заниженную самооценку имели коррумпированные служащие. Поэтому перед нами стоял вопрос: как вернуть им репутацию, как сделать, чтобы уважение между обществом и правоохранительными органами было взаимным? Мы решили, что нельзя делать реформу, не веря в нее, какой бы ни была стратегия и тактика. Поэтому на раннем этапе надо было показать государству, что изменения возможны. Министерство распустило ГАИ, чтобы создать дефицит, а затем собрало с нуля новый продукт — патрульную полицию, красивую, новую, такую, которую мы продали гражданам как символ того, какое государство мы хотим построить. Конечно, молодые люди, которых мы набрали в штат за неделю, не были хорошими полицейскими, не имели соответствующего опыта, подготовки. Но мы все осознавали и делали ставку на их честность, незапятнанность, энтузиазм. Результат был неожиданный. Мы рассчитывали просто выиграть время, взять политический кредит, чтобы разработать серьезную программу. Взамен получили любовь к патрульной полиции, в нее влюбилась вся Грузия. Это были в каком-то смысле марсиане: они знали несколько языков, хорошо разбирались в компьютерах, никогда не брали деньги и постоянно всем помогали. Все это потому, что они имели долю наивности и были свободны от каких-либо полицейских амбиций. Как следствие, все МВД захотело иметь такую же репутацию, как патрульная полиция. Это был бренд, стандарт, маркетинговый проект как для граждан, так и для самих полицейских. Оказалось, все они хотят говорить на трех языках и работать за персональным компьютером.
— Как можно говорить об успешности реформ, если доныне в Грузии стабильно высокий процент ДТП, и это при том, что правительство много денег инвестировало в преодоление этой проблемы?
— Надо всегда трезво смотреть на тот материал, с которым начинаешь работать, осознавать стартовую точку. В Грузии традиционно ужасно ездят за рулем, иногда кажется, что это — часть менталитета. Это звучит странно, но у нас пошел год на то, чтобы водители научились останавливаться на красный свет, а затем еще год, чтобы они делали это на обозначенной линии. Три года надо было проводить разъяснительную работу, чтобы автомобилисты обратили внимание на ремни безопасности, но это факт, это тот уровень, с которого мы начинали. Поэтому дорожная безопасность остается приоритетным направлением изменений для нынешнего правительства и, я думаю, для следующих тоже. Вероятно, наибольшим шагом вперед в этой области с нашей стороны было решение передать контроль за дорогами камерам и радарам, почти стопроцентно. Было много критики такого подхода, но, с другой стороны, раньше едва ли не каждые сто метров на дороге стояли посты, дошло уже до того, что водители, даже не тормозя, выбрасывали из окон спичечные коробки с деньгами — от доллара до трех, в зависимости от района города. Сегодня о таких вещах и речи нет, поэтому определенный прогресс однозначно есть.
— Сталкивалось ли министерство во время реформирования системы с сопротивлением со стороны криминогенных структур, возможно, с вмешательством во внутриполитические дела иностранных спецагентств?
— Серьезной проблемой были две российские военные базы, которые у нас дислоцировались все годы независимости. Одна из них владела деньгами и категорически не признавала центральную власть. Это абсурд, но они просто построили границу внутри Грузии и начали проверять паспорта наших граждан. Руководил этой автономной республикой человек, за которым из Кремля потом прилетел частный самолет и забрал его в безопасное место. Плюс к этому были еще криминальные лидеры, которые фактически в то время представляли собой параллельную госструктуру. Они обеспечивали безопасность определенным сегментам социума, владели инфраструктурой и бизнесом. Мы пришли в правительство и поняли, что не имеем власти. Реальная власть была в руках теневого государства. Если бы напряжение доросло до уличных столкновений, наших ребят бы просто перестреляли. Я помню первую спецоперацию, когда мы должны были задержать очень опасную группу, занимавшуюся торговлей наркотиками и людьми, наши полицейские просто не пришли на нее, не появились. Но это была война духа, война смыслов, мы не могли отступить перед прицелом камер. Поэтому министр с шестью охранниками сам пошел на переговоры к полусотне вооруженных бандитов. Это был сплошной блеф, но нам все-таки удалось без крови арестовать этих людей, они думали, что это ловушка, и не сопротивлялись. Конечно, нам просто повезло, все это понимали. После этого случая мы уволили и арестовали сотни полицейских. А затем, поняв, что силой не победим, уселись писать пакет законопроектов. За основу взяли американский и итальянской законы о борьбе с мафией, новозеландский закон о борьбе против организованной преступности, закон о борьбе с терроризмом Объединенного Королевства. В соответствии с ними мы разработали собственный проект, а затем начали действовать. Сначала арестовывали людей уже только за членство в криминальных организациях и тем самым уменьшали количественный состав группировок. Потом начали конфискацию имущества. Это были невероятно дорогие дома и земельные участки, которые мы хотели продать на аукционах, но люди боялись покупать. Тогда мы сделали в бывших притонах криминалитета отделения полиции. Это было последним штрихом — люди поверили, что безопасность — это реальность.
— В Украине правоохранительные органы очень коррумпированы, при этом служащие жалуются на низкие зарплаты. Как Грузия в условиях интенсивного реформирования боролась с дефицитом финансового ресурса?
— У полицейского должна быть достойная зарплата, если он не сможет себя обеспечить, у него не будет мотивации оставаться честным, чувствовать ответственность, рисковать жизнью. Но, очевидно, не у каждого государства есть объективная возможность обеспечить за один день зарплаты полиции, поэтому нам приходилось делать это по департаментам, секторам, частям. Единственное, что мы понимали, наверное, — останавливаться нельзя, ведь реформы не должны пробуксовывать, даже если не хватает финансирования. Это очень опасная конфронтация: неудовлетворенное общество и государство-банкрот. Вспоминаю, как на первой встрече членов Кабмина министр обороны поднялся и сказал, что завтра у него для солдат нет даже хлеба. Потом поднялся министр экономики и сказал: «Все, что я могу предложить, — заложить свой дом в банк. В казначействе пусто». Тогда мы поняли, что много можно и надо делать без денег, а именно: писать законодательную базу, делать структурную и системную реформы. Деньги в нашем случае были нужны на униформы, машины и бензин. Следовательно, мы решили убедить фонд Сороса и частный сектор создать специальный фонд, который в будущем финансировал первые закупки и зарплаты. Это было взвешенное решение, ведь нельзя было начинать новую страницу в жизни министерства с зарплаты в тридцать долларов для полицейских — мы дали им триста, на тот момент этого было достаточно. Вы будете удивлены, но через несколько лет бюджет Грузии вырос в двадцать раз. И не из-за того, что поднялась государственная экономика, а из-за того, что упала теневая экономика, против которой начали бороться мотивированные полицейские. Это и является примером эффективной реформы, когда ты вкладываешь деньги, а получаешь потом намного больше.
— Характеризуя стиль управления вашей команды, часто употребляют слово креативность. Вы могли бы привести примеры, как именно можно «творчески» осмысливать важные общественно-политические решения?
— Во-первых, никогда не надо смотреть прямо на проблему, иногда стоит отойти, представить себе, во что эта проблема выливается со временем. Вот, например, мы долго не могли изменить ситуацию с похищением автомобилей, а затем задумались и поняли, что украденный автомобиль можно или разобрать на запчасти и продать, или вывести за границу. Поэтому мы начали активно вкладывать деньги в оборудование границ, установили там посты, современные системы наблюдения. На сегодня грузинская статистика — пять украденных машин в год. Это очень неплохой показатель. Похожая ситуация была с мобильными телефонами. Это хотя и нетяжкий вид преступления, но очень распространенный. Кроме того, его трудно расследовать, и стоит такое расследование, как правило, дороже, чем сам телефон. Поэтому мы потратили ресурс времени на ликвидацию нелегальных ломбардов в Грузии. Красть телефоны больше нет причин, наша новая статистика — не больше десяти мобильных в год. Много креативных решений было принято в сфере менеджмента самого министерства. Например, чтобы побороть коммуникативные проблемы среди полицейских и одновременно дать людям понимание, что они в безопасности, мы начали строить полицейские отделения с прозрачными стенами. Полицейский, которому нечего скрывать, — честный и надежный, правда же? Потом мы пошли еще дальше: около каждого большого отделения мы начали делать небольшие парки. Конечно, первые месяцы их обходили десятой дорогой, однако со временем там начали играть дети, гулять бабушки, и все это происходило вокруг полицейского отделения. Наше министерство даже выпустило компьютерную игру собственного производства, в которой людям разъясняется, в чем заключается работа реального полицейского, как проходит его рабочий день. Эта игра стала отечественным хитом, министерство даже получило диплом от компании Apple как наиболее IT-продвинутая госструктура в Европе.
— Чего, с вашей точки зрения, не хватает гражданскому обществу Украины? Как от теории перейти к практике в конструктивном диалоге с парламентариями?
— Вам очень повезло, что у вас есть ресурс компетентных и мотивированных людей. В Грузии этого действительно не хватало, потому что хоть мы и имели конституционное большинство в парламенте, но постоянно апеллировали к обществу, а оно молчало, ведь общественная активность в Грузии — традиционно признак плохого тона. Поэтому я вам по-доброму завидую. Но что меня действительно разочаровывает, так это то, что большинство из ваших лидеров, организаций и сообществ находятся в ловушке постоянного процесса, который они сами же запустили. Мне сложно представить, сколько стратегий и программ у вас пишется сейчас параллельно. Диалог должен быть конструктивным, иначе он только доводит людей до фрустрации. Конечно, без процесса не будет демократии, прозрачности, контроля, но это не может быть вечная фаза. Должно быть глобальное виденье, конкретные цели и четкие дедлайны. Гражданскому обществу Украины, с моей точки зрения, не хватает прежде всего конкретики. Кроме того, советую слушать всех, но решение принимать самостоятельно. Не существует универсального рецепта для всех случаев, мне лично поняло только то, что в неординарных ситуациях надо действовать неординарно. Когда мы осуществляли большинство реформ, США и ЕС выражали несогласие и угрожали прекратить сотрудничество и финансирование, но мы придерживались собственной точки зрения, потому что считали, что это единственный возможный выход из кризиса. У Украины должна тоже родиться собственная идея, уникальная стратегия.
