В последнее время для наших СМИ стали рутинно- обычными слова «политическая реформа», «изменения к Конституции» «парламентско-президентская республика», «пропорциональная система выборов». Аналитики ведут широкие дискуссии относительно того, насколько реально утвердить все это нынешним составом парламента.
Но, к сожалению, за кадром часто остается другой, значительно более существенный для меня вопрос: а для чего нужна реформа системы власти? Неужели только для того, чтобы отстранить одних и расчистить место для других, которые будут править так же бездарно? Или все же для того, чтобы изменить сами правила игры, чтобы создать, наконец, условия, при которых к власти будут приходить лучшие?
Поэтому изложенные ниже размышления являются моей попыткой (попыткой человека, политически ангажированного) взглянуть на процессы, происходящие в Украине, изнутри — и в то же время несколько сбоку. Чтобы попробовать сформулировать ответ на сакраментальное Шевченковское «для чого в світі живемо». Ответ субъективный, не очень исчерпывающий, — но обусловленный опытом человека, который на протяжении минувшего десятилетия довольно хорошо изучил и коридоры власти, и законы оппозиционных митингов.
Кажется, никто уже вслух не возражает сегодня против понятия «гражданское общество». Однако эффективное функционирование гражданского общества нуждается в определенном уровне культуры, образованности, наконец, в соответствующих традициях. А традиции — это то, что усваивается на генетическом уровне и является значительно более прочным, чем даже наиболее очевидный внешний признак — язык. Отличие национального генетического кода в плане восприятия власти давно уже исследовано этнологами. Еще Владимир Антонович в своем известном труде «Три національні типи народні» (1888) отмечал: «Великоруси охочі слухати тільки авторитету и слухати абсолютно, безперечно. Вони проти авторитету не тільки не мають нічого незгідного, суперечного, а навпаки, знаходять таку підлеглість дуже потрібною, пожиточною і корисною. Русини мають інший ідеал — це правда, правдивість, громадська рівноправність. Такий ідеал вбачається в стародавнім вічі, в козацькій раді, в Запоріжжі, де члени мали повну волю і рівноправність — всі були однакові і рівні. Поляки об’явились прихильниками ідеї аристократизму: вироблена ними суспільність була аристократичною».
Следовательно, нам важно осознать: украинец (в отличие от того же россиянина) никогда не боготворил власть. Но, к сожалению, общественные трансформации, катаклизмы последних десятилетий исказили национальный стереотип, описанный В. Антоновичем в конце позапрошлого века: украинец (как и когда- то) не любит своей власти, стремится изменить ее, — но часто только во имя того, чтобы найти себе нового хозяина (которого также будет ненавидеть). Потому что этот современный украинец — напуган, он присмирел, чтобы не утратить последнего, что дает возможность если не жить, то хотя бы как-то выживать.
Следовательно, наш национальный позитив — стойкое демократическое начало, склонность к различным формам общественного самоуправления. Это приближает нас к европейским стандартам. И в то же время наш сегодняшний негатив — рабство души. Оно не дает реализоваться тому творческому потенциалу, который заложен в нас нашими генами.
Могло ли уже в независимой Украине все произойти иначе? Как известно, история не знает условного наклонения. И все же действующая украинская власть делала все для того, чтобы события развивались именно так. Воистину в украинских условиях (почти по евангельской притче) зерно демократии упало на каменистую почву, и не дало пока желаемых всходов. Поэтому задам еще один, болезненный для многих вопрос: способен ли будет обеспечить это новый президент?
Однозначно нет — если не будут изменены сами правила игры и если он не будет опираться прежде всего на прозрачную и открытую политическую команду. А для этого только воли одного человека маловато. Должны быть созданы и необходимые условия. Вот почему нам действительно необходимы конституционная реформа, сбалансирование прав и обязанностей всех ветвей власти и пропорциональные выборы в советы всех уровней. Но какой должна стать эта реформа? На какие принципы должна она опираться?
Я сознательно не буду углубляться в дебри политологических дефиниций, по которым весьма сложно определить четкую границу между «президентско-парламентской» и «парламентско-президентской» республиками. Ведь реально имеем не две, а целую гамму смешанных моделей между классической президентской республикой (США) и классической парламентской (Италия).
Современную Украину называют президентско-парламентской, а то и просто президентской республикой, поскольку реальные властные полномочия (вплоть до назначения руководителей районного уровня) принадлежат в ней непосредственно президенту. Но ведь президентская республика предполагает не только то, что президент возглавляет исполнительную власть (и избиратели четко знают, что он будет отвечать перед ними за ситуацию в государстве). Она предусматривает в то же время сильные противовесы президентской власти с целью избежания злоупотреблений (например, в США президент вынужден согласовывать принципиальные решения с Конгрессом, не имеет никаких рычагов давления на судебную власть и никогда бы не осмелился указывать, что и как писать прессе).
В Украине же и законодательная, и судебная власть поставлена под контроль президентской администрации. Поэтому нашу систему власти можно назвать разве что «гиперпрезидентской», или же откровеннее — авторитарной (с сохранением в рудиментарном состоянии определенных демократических институтов и определенных остатков свободной прессы, при полном контроле власти над наиболее массовыми электронными СМИ).
Лозунгом демократической оппозиции для меня является не понижение должности президента, а поиск оптимального баланса права и ответственности. В первую очередь — в границах каждой ветви власти. В то же время должен быть эффективный взаимный контроль и система противовесов в треугольнике: сильный президент — сильный парламент — сильное правительство, назначаемое парламентом.
Подчеркиваю — речь идет о треугольнике, все стороны которого сильные. Я еще три года назад публично отмечал: по своей природе государственная власть — едина, и потому ее прочность равна прочности самого слабого звена. Попытки унизить украинский парламент не могут не потянуть за собой негативные последствия для общества в целом. И меня радует, что эти положения нашли отображение в программном докладе В. Литвина при открытии III сессии Верховной Рады.
Поэтому, по крайней мере часть конституционных предложений Л. Кучмы, прозвучавших в телеобращении 5 марта, является для меня неприемлемой. Ведь всем понятно: введение второй палаты должно ослабить парламент, введя в него новый узел конфликта (а это неминуемо, когда палаты будут формироваться по принципиально разным моделям). В то же время оставленное в руках президента назначение «силовиков» разрушает единую систему исполнительной власти. Вместо баланса прав и обязанностей будем иметь в лучшем случае немного меньший, чем сегодня, но еще очень ощутимый перекос в сторону Банковой. Ведь полномочия (вплоть до назначения губернаторов), которые Президент планирует оставить за собой в будущей парламентско-президентской Украине, все еще существенно шире, чем имеет глава государства в «классической» президентско-парламентской Франции.
Очевидно для меня и другое: упомянутый треугольник (президент — парламент — правительство) должен опираться еще и на сильное местное самоуправление — как наиболее приближенное к людям звено власти, которое по своей сути является промежуточным между государственной властью и обществом (территориальными общинами). Причем коренным, как по мне, является не вопрос выборности или назначаемости губернаторов (лично я считаю, что целесообразнее на этом этапе было бы, если бы губернаторов назначало правительство — при одновременном увеличении предписывающих и контрольных функций сильных областных советов и их исполнительных органов). Коренным является вопрос четкого разделения полномочий между самоуправляющимися властями различных уровней (чтобы не было сегодняшней «матрешки» функций, чтобы у района просто не было рычагов давления на город, а в области — на район); и вопрос внедрения пропорциональной системы формирования местных советов всех уровней (кроме, возможно, самого низкого). Потому что, только пробудив инициативу территориальных общин, сможем сформировать качественную умную местную власть, без которой невозможно формирование качественного государственного руководства.
И наконец — об уровне украинской политической элиты, которая призвана осуществить все демократические преобразования внутри государства, сделать самобытную национальную демократическую Украину интересной для Европы и мира.
В каждом государстве политическая элита состоит из тех, кто пришел работать во имя общества, и тех, кто отстаивает только собственные интересы. Но в демократических государствах Запада преобладают первые. А у нас доминируют вторые, относительно которых покойный профессор В. Стриха употребил когда-то в «Дне» удачное определение «черная элита».
На Западе политик действительно не является самой высокооплачиваемой фигурой (директоры компаний, поп-звезды и спортсмены получают несравненно больше). Конечно, и в демократических государствах случаются коррупционные скандалы (хотя их размеры там — существенно скромнее). Но рядовой западный политик видит смысл жизни именно в служении своей общине, своему народу.
Однако вспомните: большинство новоизбранной Верховной Рады первого демократического созыва 1990 года также составляли (независимо от их политической ориентации) именно такие люди! Сравнительно для немногих тогда депутатство означало лишь средство для дальнейшего карьерного продвижения или доступ к значительным материальным благам. Более того, большую часть того депутатского корпуса составляли не-политики — ученые, инженеры, писатели, преподаватели вузов, которые, исходя из своей активной гражданской позиции, стремились изменить общество к лучшему. И неслучайно именно эти люди сумели провозгласить независимость!
Для меня поучительно (и печально!) было проследить дальнейшую трансформацию этих людей. Кто-то из них отказался от своей предыдущей профессиональной деятельности, преобразившись в чистого политика (депутата, чиновника, партфункционера различной степени или успешности). Кто-то пошел в бизнес (иногда — не отказываясь и от политики, но такой, которая стала лишь рычагом получения прибыли). Кое-кто вместо этого (и это касается часто наиболее честных, наиболее порядочных), отошел от активной общественной деятельности, сосредоточившись на своих профессиональных интересах.
В целом же уровень интеллигентности нашей политики за последние тринадцать лет фатально снизился. Нет, не по количеству кандидатов, докторов и академиков среди депутатов и высшего чиновничества — здесь мы давно переплюнули все европы с америками. А по количеству людей высокого профессионального уровня в своей сфере деятельности, готовых в то же время бескорыстно служить обществу, ставить моральные принципы априорно выше материальных выгод.
Трагедией последних лет стало то, что наше общество маргинализировало интеллигенцию. Интеллигент вынужден или расходовать все силы на поиск хлеба насущного (взваливая на себя непомерную лекционную нагрузку, оформляя все новые заявки на гранты или отправляясь работать за границу) — и ему уже не до общественной деятельности. Или же отказываться от профессиональной работы ученого или преподавателя и окунаться с головой в бизнес и профессиональную политику, которые побуждают к быстрому пересмотру правил игры и жизненных установок.
Когда-то, в первые годы независимости, была сделана попытка приобщить ведущих интеллектуалов к выработке государственных решений — через механизм Государственной Думы (не очень удачное по выполнению, но интересное по идее детище Л. Кравчука) или консультативно-совещательного совета при Президиуме парламента (в него, напомню, входили Джордж Сорос, Богдан Гаврилишин и ряд других фигур мирового уровня). Но в 1994 году все заигрывание с интеллектуалами закончились. Началась эра голого прагматизма (где урвать, куда положить «дельту»), при которой интеллигенты остались вне игры. И в этом — еще одна причина того, что мы, в конце концов, оказались там, где оказались.
Поэтому, мне кажется, новая власть, стремясь возвратить в политику ценностные ориентиры, неминуемо вынуждена позаботиться и о том, как вернуть к общественным делам интеллигенцию. Мне скажут: и сегодня никто не запрещает привлекать интеллектуалов в разные экспертные советы — но очень часто к голосам экспертов не прислушиваются те, кто принимает реальные управленческие решения (потому что у них другие запросы, другие критерии оценок). Поэтому внедрение пропорциональной избирательной системы нужно, по моему мнению, еще и затем, чтобы возвратить в представительские органы власти хотя бы какой-то процент интеллигентов (которые не имеют ни малейших шансов побороть «крутых» в мажоритарных округах). Ведь именно благодаря наличию «пропорциональной» части мы все-таки имеем в парламенте фигуры академиков Константина Сытника, Игоря Юхновского, писателей Ивана Драча и Павла Мовчана, правозащитника Л. Лукьяненко, которые хоть как- то «ошляхетнюють» наш излишне прагматичный, озабоченный бизнесовыми проблемами депутатский корпус. И очень печально, что уже нет таких людей на уровне областных и городских советов — они там были бы очень нужны.
Действительно, это общество фрагментировано и дезориентировано. Значительная часть старших живет воспоминаниями о СССР. Значительная часть младших — только мыслями об эмиграции. А практически всем трудолюбивым людям среднего, самого производительного возраста вообще вздохнуть некогда — надо выживать.
Но это — путь в никуда. Общество, которое надеется на будущее, должно не выживать, а жить. Нужно ставить перед собой высокую планку — только тогда есть шанс сделать что-то стоящее. И критическими для нас остаются вопросы нравственности и украинства. Без решения этих вопросов не исправим ситуацию у себя дома, не найдем своего места в динамичном, чем дальше, тем больше глобализованном мире.
Значит, профессия политика тоже должна стать призванием, а не грязным ремеслом. И исходить в своих действиях политик должен из того, что будут говорить о нем не тогда, когда он при власти, а тогда, когда уйдет со своей должности.
Поэтому вопросы конституционной реформы, власти, евроинтеграции являются, по сути, производными этих главных вопросов, которые будут определять будущее наших детей и внуков.
