Добрый день, Лариса Алексеевна и уважаемая редакция! Отсылаю вам материал, тема которого — Норильское восстание. Мой дедушка был его участником. Мы с отцом решили написать вам.
P.S: Спасибо Вам и всей команде «Дня» за сильную, как скала, газету. Она учит развиваться и думать.
В мае исполняется 60 лет со дня восстания политических узников Норильского концлагеря. Именно от такого резкого удара по тоталитарной системе Советского Союза начался развал человеконенавистнической системы, которая безжалостно уничтожала все, что имело право на жизнь. После Норильска сразу начались восстания в Воркуте. Через год в Кенгире, где под гусеницами танков Т-34 погибли 500 украинских женщин.
«Поражен был рассказами отца о заключенных, которые умирали от холода, голодной смерти, травм или побоев. Уже окоченевшим мученикам цепляли на большой палец ноги бирку с номером, стаскивали с нар и везли на вахту. Там им пробивали головы острым молотком с длинной ручкой и прокалывали грудь большой пикой-щупом, чтобы случайно не притворился кто мертвым. После такой процедуры тела несчастных узников везли, чтобы выбросить (слово «похоронить» в этом случае не подходит) под гору Отто Шмидта», — это слова Любомира Вирстюка, отец которого был участником восстания.
Моих родственников меч лагерей и этапов не обошел. Несколько лет назад в газете «День» была напечатана статья о человеке из центральных областей Украины, который получил десятилетний срок заключения за саркастическую шутку над вождем. Нашу семью поразила схожесть его жизненной судьбы с судьбой дедушки — Михаила Ивановича Вирстюка. Родились они в один год — 1924, по профессии — сапожники, воевали против гитлеровцев в Красной Армии, имели ранения и получили в «подарок» — лагеря.
Мой дедушка родом из села Старые Богородчаны Станиславской области (ныне — Ивано-Франковской). В 1938-ом по окончании семилетней школы он пошел в ремесленное училище. В 1942 году в Станиславе бежал со сборного пункта для отправки в Германию, скрывался. В 1944 году полевым военкоматом без прохождения медкомиссии был мобилизован в Красную Армию в составе 214-го и 527-го стрелковых полков. Принимал участие в боях на Сандомирском плацдарме. Имел два ранения. Был пулеметчиком и первым номером пулемета «Максим» (когда от перегрева заклинил пулемет, едва не был убит своим же офицером). О военных буднях моего деда можно очень долго рассказывать, а особенно об «опеке» особистов, «смершевцев» и о «заградотрядах», недоверии, которое существовало ко всем, кто находился на оккупированных территориях, о циничной лжи «Родины». После демобилизации и до ареста трудился в обувной артели, где, по-видимому, требовалась высшая квалификация, поэтому «господа» из НКВД решили срочно направить моего дедушку на учебу в «университет» в Норильск. Арестован 02.04.1948 за распространение листовок антисоветского содержания. А уже 28.05.1948 Станиславским областным судом был осужден по ст.54-10 ч.1 УК УССР и приговорен к 10 годам лишения свободы. Реабилитирован 14.02.1992 г. на основании ст. 1 Закона Украинской ССР «О реабилитации жертв политических репрессий в Украине» от 17.04.1991 г. посмертно. Наказание отбывал в зоне вечной мерзлоты за Полярным кругом на полуострове Таймыр в Норильске. В удостоверении, которое дали деду при освобождении, есть записи о работе:
1. Горстрой — рабочий пути.
2. Шахта №12-24 — крепильщик.
3. Горстрой — разнорабочий.
4. Рудшахтстрой — плотник.
ТОСКА ПО ОТЦУ
Прошло уже много лет после смерти отца, но его рассказы запомнились полностью, потому что произвели эффект холодного душа. О советском концлагере он мне впервые рассказал в середине 70-х годов, когда я еще был беззаботным пионером. Много рассказывал. А я не осмеливался перебивать рассказ вопросами. Вскоре я уже знал об основных невольнических правилах-законах, которые позволяют выжить и при этом сохранить свое достоинство и уважение, о номерах 10-сантиметровой высоты, которые были нашиты на груди, шапках, плечах, колене, о «Горлаге», пайке, БУРе, бытовиках, блатных, сексотах, доходягах, о постоянном предупреждении: «Шаг вправо, шаг влево — считается побегом, конвой стреляет без предупреждения!», о пересылках, о вагонах-телятниках, о трюмах барж, куда напихивали по 800 заключенных и по реке Енисей тянули до Дудинки, о 50-55-градусных морозах, о цинге, опухлых от голода ногах, о том, как долбили мерзлоту на глубину 13 м, чтобы добраться до скалы.
Люди в трагических, экстремальных, ужасных условиях оставались людьми, у которых на первом месте — честь, достоинство, совесть. Это, без пафоса, были аристократы духа. Политические всегда отличались от криминальщиков-блатных, даже и тем, что не делали никогда татуировок, не ругались матом, обращались друг к другу на «вы», уважали достоинство другого.
Много отец рассказывал о восстании узников Норильска, о выдвинутых требованиях, об организации жизни восставших, воздушных змеях с надписями, которых запускали арестанты, чтобы могли о них узнать те, кто на свободе. С болью он вспоминал жестокое и кровавое подавление Норильского восстания: в наступление пошла бронетехника, пулеметы и автоматчики, у которых оружие было крепко привязано к груди (чтобы в столкновении не отобрали).
Есть история лагерного времени, которая изменила ход его жизни. Отчаяние на острове Дудинка завладело им настолько, что пришла грешная мысль совершить самоубийство. Тогда считал, что найдет способ выхода из положения. Но судьба не позволила ему сделать это — старенький священник, узнав о замысле отца, пристыдил его и успокоил, поделившись с ним своей пайкой хлеба, дескать, он уже не выйдет отсюда никогда, а ему, еще молодому, нужно выжить и рассказать обо всем.
Вот такая получилась, по-видимому, типичная история для трагического поколения, рожденного в 20-е годы ХХ века.
