Присоединяясь к дискуссии о науке, хочу начать с замечания. Вы дали не совсем точный заголовок к публикации ученых: «Симптомы тяжелой болезни». Тяжело больна у нас не наука, а государство. Диагноз этой болезни — наукофобия. Множество людей, имеющих довольно туманное представление о науке, например вице-премьер по гуманитарной политике г-н Н. Томенко, позволяют себе категорические утверждения и непродуманные рекомендации. Они, ничего не зная о науке доподлинно, считают ее чем-то лишним, а работу ученого — синекурой, где ничего не делают, а получают деньги.
Вместо того, чтобы научиться использовать науку, часть нашего общества занимается проблемой, как от этой науки избавиться. Как сказал мне один студент: «Зачем изучать математику, когда есть компьютеры?» Высокопоставленные чиновники идут еще дальше: «Зачем содержать науку, если за любой информацией можно обратиться к зарубежным консультантам, а любой наукоемкий товар (автомобиль, телевизор, компьютер, мобильный телефон, медицинский препарат и тому подобное) можно импортировать?» Подобные рассуждения — одно из проявлений наукофобии.
Письмо, которое я прокомментирую, то есть манифест моих коллег- ученых, отличается тем, что его авторы имеют собственный опыт научной и педагогической работы. У меня также имеется такой опыт. Почти всю жизнь работаю в академическом институте, с 1962 г. преподаю в разных университетах, руковожу дипломными работами студентов и диссертационными работами аспирантов. Имею опыт и работы за рубежом, и участия во многих международных научных конференциях.
Со многими тезисами письма девяти я согласен. Тем не менее, не могу одобрить традиционный для Украины провинциализм. Я не расстроен отсутствием украинцев среди нобелевских лауреатов. Ибо мне известно немало имен выдающихся ученых, которые не стали нобелевскими лауреатами. Известны случаи, когда российским ученым, настоящим и талантливым, не давали Нобелевскую премию из политических соображений. Итак, отсутствие нобелевских лауреатов ничего не доказывает. Это все равно, что отрицать западную науку из-за отсутствия там лауреатов Сталинской премии.
Среди утверждений письма находим очень опасные. Например, авторы утверждают: «У Украины нет и не будет в будущем достаточных материальных и интеллектуальных ресурсов для развития всего спектра фундаментальных исследований. Поэтому возникает вопрос, на основе каких принципов и критериев государство должно решать, какие направления заслуживают его поддержки». О чем идет речь. О том, что ученые не знают, что им делать. Поэтому государство (в лице кого?) должно дать указание.
Это — воинствующее непризнание творческого характера научного труда. Государство безграмотно. Ни один чиновник не знает, где проходит передний край науки, и не имеет морального права руководить учеными. На самом деле, ученые в фундаментальных науках должны иметь право и возможность работать над реализацией собственных творческих замыслов, непонятных чиновникам. Административных указаний нам не нужно. Именно так я работаю всю свою жизнь. Идея — разработка ее — публикация результатов. Таков цикл нормальной работы в фундаментальных науках.
Рядом с этим уклоном в сторону бюрократии читаем в письме правильный тезис: «...научный творческий труд был и остается делом отдельных личностей или малых коллективов. Другое дело, что для их эффективной работы они нуждаются в соответствующем административном, финансовом, материальном, информационном и координационном обеспечении. Любая академическая административная структура имеет право на существование только в той мере, в какой она это делает. В наших условиях разговоры о коллективной природе современной научной деятельности служат прикрытием для присвоения академическими руководителями творческих достижений подчиненных».
Далее снова идет ошибочное утверждение: «с одной стороны, поддерживаться должны направления, которые могут существовать и развиваться только на территории Украины. Это — украинская история, правоведение, геология, география, археология, этнография, языкознание, экономические науки, демография, социология и тому подобное... С другой стороны, поддерживаться должны те конкретные направления фундаментальных наук (математика, физика, химия, биология, психология, философия и так далее), представители которых работают на мировом уровне...»
Итак, либо провинциальная наука: украиноведение, история УПА, но ни в коем случае ни египтология, ни история цивилизации майя и т.п., либо же те направления, где мы опережаем мир, например, электросварка. Опомнитесь, господа! Украина уже государство. Наш дипломатический корпус должен быть научен истории и страноведению всех стран мира. Итак, ориенталистика нам также нужна.
А вторая часть тезиса: определить, кто из ученых выдающийся и именно таких поддерживать, — выглядит утопией. Авторы письма возлагают надежды на аттестационные комиссии. Они чувствуют, что в институтах аттестационные комиссии могут быть не совсем объективными, поэтому предлагают привлечь иностранных специалистов для оценки уровня наших ученых. Не могу разделить ни утопическую надежду на аттестацию, ни комплекс неполноценности — пусть нас оценят иностранцы.
Реальная ситуация выглядит следующим образом. Я многократно был членом аттестационных комиссий и могу поделиться опытом. Приказом директора назначена комиссия в составе пяти сотрудников. Из этих пяти может не быть ни одного знакомого с работой «подсудимого» на профессиональном уровне. В лучшем случае кто-то из членов комиссии может работать в смежном направлении и понимать коллегу только в общих чертах. Перед аттестационными комиссиями ставилась задача значительно проще, чем та, которую предлагают авторы письма девяти, а именно: соответствует ли сотрудник занимаемой должности. Обычно аттестационные комиссии голосуют формально. Если вокруг человека нет скандалов, он пройдет аттестацию.
В письме девяти предлагается, чтобы аттестационная комиссия определяла, является ли данный ученый выдающимся или же нет. Здесь возникает проблема критериев. Осмелюсь утверждать, что таких критериев не только нет, но и не может быть принципиально. Почему? Ведь предлагалось много таких критериев. Наблюдаю такой закон: любой критерий работает, пока его не сделали официальным, и моментально утрачивает объективность, если его таковым сделать. Например, если оценивать работу ученого по количеству публикаций, будет иметь место искусственное дробление статей, фиктивное соавторство и другие способы удлинения списка публикаций. Если оценивать не количество, а объем публикаций, статьи будут искусственно раздуваться. Если подсчитывать количество цитирований данного автора, произойдет то, что имеет место на Западе, где этот критерий весьма популярен. Ученые на неформальной основе будут просить своих друзей и коллег цитировать их публикации. Если оценивать по количеству монографий, то будет то, что уже есть в гуманитарных науках — возникнут монографии, написанные за деньги по заказу тайными авторами, где на обложке стоит фамилия не автора, а заказчика.
Можно возлагать некоторые надежды на гипотетический механизм оценки ученых профессиональными советами, которые предлагается создать в письме. Но и у этого способа есть свои недостатки. Даже если эти советы создать по принципу профессиональной однородности и демократии, то если считать их членами всех украинских докторов, а в отдельных случаях и кандидатов наук, работающих в данной узкой области, то и тогда остаются сомнения. Можно ли себе представить, чтобы какой-нибудь профессиональный совет или аттестационная комиссия признал выдающимся физиком служащего патентного бюро в Берне Альберта Эйнштейна? Конечно, нет. Ведь переворот в физике, каковым была теория относительности, сначала не получил всеобщего признания. Многие физики не воспринимали ее.
Я много думал о том, как оценить ученых, ведь все научное сообщество знает, кто чего стоит. Вывод мой таков. Любое административное вмешательство в процесс оценки ученых принципиально вредно. Фактически это путь к мафиизации науки, а также мощный тормоз ее развития. Когда какая-то комиссия объявит какого- то ученого выдающимся, а его направление — приоритетным, то это всегда будет результатом должностных влияний и закулисной деятельности. Выдающимися учеными у нас всегда будут директора, члены Академии и их выдвиженцы. Молодой талантливый, но совсем не сановный ученый никогда не будет провозглашен выдающимся, а его новая (и, типично, вначале очень сырая) идея никогда не станет приоритетом.
Мне довелось пережить немало кампаний сокращения штатов ученых. Кампании проводились под лозунгом: «Избавиться от балласта!» Что происходило на самом деле? Избавлялись не от балласта, а от неудобных работников. Среди этих неудобных были талантливые ученые, которым не было присуще подхалимство, которые позволяли себе критику начальства. А серость оставалась, поскольку у нее всегда была крепкая административная поддержка.
Я пришел еще к одному парадоксальному выводу. Балласт абсолютно необходим в научном коллективе. Какой бы коллектив вы ни создали, «гениев» будет приблизительно 5%. Если вы уволите 95% (балласт), то из 5% оставшихся 95% деградируют и станут балластом. Балласт выполняет, таким образом, важную социальную роль, он создает среду, в которой только и могут работать талантливые ученые. Кто-то должен их слушать, им аплодировать, развивать выдвинутые ими идеи, а также вынуждать талантливых поддерживать форму, чтобы выдержать конкурентное давление снизу.
