Хорошо, когда бой проходит на одном поле и у различных сил есть возможность честно столкнуться лицом к лицу, виртуозно продемонстрировав убедительность аргументов. Хуже, когда пушки отвечают с другой — чужой по существу — территории. Исповедуя этот принцип, «День» пытается вести полемику только на собственных полосах. То есть, все «про» и «контра» должны быть рождены на наших страницах. Особенно это касается дискуссий с изданиями, уровень которых, к сожалению, оставляет их за пределами профессионального журналистского мира. Вместе с тем существуют темы — важные для всех нас и каждого в частности, — которые мы не можем оставлять без своего внимания. Это фундаментальные вещи, без которых существование нас как народа, а Украины как государства, становится невозможным. И когда кто- то сознательно пытается скомпрометировать эти сакральные понятия — мы, наши читатели, вынуждены говорить, потому что ощущаем в этом потребность.
Сегодня мы печатаем отзывы на материал, размещенный в газете «Киевский телеграф». В материале «Копытца ангела» автор, следуя известным традициям, в который раз пытался унизить Шевченко. Естественно, что статья вызвала бурю справедливого возмущения среди образованных людей. В свою очередь, мы считаем своим долгом предоставить страницы «Дня» для восстановления справедливости и предлагаем вашему вниманию следующие статьи.
«Та не однаково мені»...
Найдется ли в Украине тот, кто даст «в морду»?
... КОГДА на одной из пресс-конференций кто-то из журналистов поинтересовался у главы государства, что он думает о киевской телеграфной газетке, которая поместила очередной лай из подворотни на Тараса Шевченко, что странным образом совпадало как раз с годовщиной перезахоронения Кобзаря, а также Международным шевченковским праздником «В сім’ї вольній, новій», наш Президент своим эмоциональным ответом дал под самый дых, думаю, не только мне. Потому что так, как высказался первый мужчина государства, действительно высказываются только настоящие — крутые нравом — мужчины. Президент сказал, что в нашей стране найдется кто-то, кто даст за такое «в морду», и, мол, он бы сам сделал это с удовольствием. Очевидно, речь шла о «мордах» владельцев газетки-рептильки, которые, кроме украинской депутатской неприкосновенности, имеют последовательно стойкий иммунитет ко всему, что носит признаки национального.
... А-а-ах как жаль, что я не могу поинтересоваться у Президента, докладывали ли уже ему соответствующие службы о том смельчаке, который, получив высокое покровительство, таки отважился выполнить необычную просьбу-надежду-приказ самого главы государства, не боясь после этого попасть в суд. Слово чести, я бы сама пошла защищать в суде такого человека.
... ДЛЯ меня остается неразгаданной загадкой одностороннее, поверхностное — вплоть до патологии — любопытство нашего, понемногу пишущего обо всем, брата к «обратной медали» жизни гениев: тех, кто открыл новые истоки человеческой мысли или духа, кто делал прорывы в области науки и культуры, предложив человечеству готовые материальные или философские плоды-формулы, которыми человечество (иногда благодарное, чаще — не совсем) пользуется на протяжении не лет — столетий. В перманентно повторяющемся любопытстве к повседневной жизни гениев (по большей части молодыми и амбициозными, но не очень авторитетными лицами), которое проявляется во времена общественной смуты, неопределенности и брожения, присутствует что-то болезненное, второсортное. Психологи утверждают, что такое излишнее внимание к нетворческой жизни гениев однозначно указывает на определенные личные проблемы исследователей, сколько бы не ссылались такие «смельчаки» на опыт якобы «продвинутых» в этом вопросе европ и америк. Мол, почему бы и нам не перебрать исподнее белье великих, если там, за бугром, — уже все перебрали?
Перебрали — то перебрали, но...
Но никакая Европа, Америка, Зимбабве не могут быть нам указом или примером там, где речь идет о наших национальных интересах. И если кто-то живет с убеждением, что наши великие предтечи — это не наши национальные интересы, так пусть себе живет на здоровье. Но пусть при этом не учит меня и таких, как я, воспринимать наших предтеч «через дырку в задней стенке нужника», как высказался бы Юрий Мушкетик.
Но не тогда ли обществу начинает навязываться мнение едва ли не о вредности «приближения» к сверхвысокой температуре национальных колоссов, чье творчество со временем становится актуальным и более востребованным, чем при жизни гениев?!
ОДНО уважаемое мной издание упало в моих глазах мгновенно, когда устами начинающего в науке исследователя на полном серьезе (т.е. без комментариев) забило тревогу по поводу того, что, видите ли, изучение Т. Шевченко в школе из-за избытка насилия, крови и жестокости в его произведениях может негативно (агрессивно) повлиять на детскую психику. «Кафка, Достоевский, Шевченко — это литературный экстрим. Каким ты останешься после этого чтения, когда подпустишь текст очень близко? — ответ оставляем случайности», — утверждает юными устами исследовательница. И я после этого понимаю, что украинская школа уже стоит перед выбором, что ей закладывать в учебные планы: «Владимирский централ», который сутками звучит в эфире, жизнеописание Терминатора — едва ли не проводника национальной идеи, или пока что оставить «І мертвим, і живим...».
... Я также читала в школе и «Преступление и наказание», и «Войну и мир», и еще многого такого, что «догоняло» преимущественно только мои подростковые эмоции. Но пришло время — и я прочитала эти тексты глубже. Я почувствовала такую потребность. Интеллектуальную. Душевную. Назовите как угодно. Для меня такое время пришло значительно позже.
Нет ничего странного, что после школы у какой-то части людей больше никогда не возникает желания искать смысл жизни, понимание мира или формировать свои национальные чувства при помощи книг гениев. В том числе книг Шевченко. Но, если у человека все о’кей с психикой, то у него даже на уровне элементарных школьных знаний останется представление о том таки проклятом смысле жизни не только через призму героев Донцовой или Абдулаева. Такой человек будет жить со знанием, что в истории его страны, или страны чужой, существуют литературные «экстримы», по каким-то причинам не совсем доступные или не интересные именно его интеллекту. Но эти «экстримы» существуют, и они имеют конкретные имена. Этого достаточно, чтобы человек ощутил, что душа его таки «с дерева слезла». В этом, на мой взгляд, состоит одна из задач школы в гуманитарной сфере.
С чем я вполне согласна с бунтаркой против школьного изучения творчества Шевченко — так это с вульгаризаторской, совково-идеологической его трактовкой. И не только в школе. Что вульгаризировано — это правда. Что отбито желание открыть все врата текстов этими десятилетиями вдалбливаемыми и неизменными «писатель-демократ, революционер или вчерашний диссидент» — тоже правда. Но правда и то, что практика не знает случаев, чтобы Раскольников Достоевского так разрушительно повлиял на несформированную душу школьника-старшеклассника, что последний поднял топор на обидчика своей семьи. Еще ни одна школьница не бросилась под поезд только под впечатлением «Анны Карениной», и ни один национально озабоченный гражданин не «заходився вже будить» Украину, мотивируя это исключительно советом гения.
Так что, думаю, вопрос о пощаде психики «ненагруженностью» ее «литературным экстримом» типа Шевченко и К о , отпадает сам собой.
ГЕНИЙ — на то он и гений, что его творчество многопластово и вневозрастно. Кажется, это понятно, как Божий день. И все же... как хочется хотя бы «укусить» гения, опустить его к себе, если для большего не хватает сил. И в этом мы как-то очень выгодно опережаем всех.
Уже американский профессор Джеймс Мейс с присущей мудрому человеку деликатностью и толерантностью успокаивает доморощенных «секачей» и рекомендует не топтать великих только потому, что не все они гнили по тюрьмам и стояли впереди баррикад в ближайшие к нам времена. Потому что после этого возникает закономерный вопрос: а судьи кто?
Чем отличается литературовед Х., которому очень захотелось докопаться до потаенного якобы смысла ласкательных слов в письмах полуразбитой параличом Леси Украинки к своей подруге Ольге Кобылянской, от ищеек III жандармского отделения Бенкендорфа, которые во время обысков отбирали у Шевченко альбомы, где, по их мнению, «на некоторых рисунках изображены неблагопристойные сцены»? Допускаю, что сотрудники III отделения были малокультурными и необразованными, поэтому не имели ни малейшего представления о скульптурах Древней Греции или картинах эпохи Возрождения. Но каким же пещерным невеждой представляется тот «смельчак», который сегодня чуть ли не рукоплещет от мысли, что, видите ли, во времена Интернета он оказался собирателем и открывателем страшного «компромата» на «вашего» пророка и гения Тараса Шевченко из-за тех фривольных эскизов. А последние, по мнению специалистов, могли бы конкурировать с работами выдающихся художников.
Иногда такие исследователи мне напоминают «опущенных» людей со следами бывшей славы, которые выискивают по берегам и обрывам пустые бутылки, еще пахнущие дорогими напитками.
Подумайте сами. Придумать, что Шевченко отбывал солдатчину чуть ли не за то, что рисовал «фривольные эскизы» — для этого, как говорится, надо не одну бутылку выпить или получить социальное спецзадание от спонсора, голова которого повернута от Украины, как от болезни Бехтерева.
СКАЖИТЕ мне, люди добрые, так ли важен для истории вопрос, сколько алкоголя поглотил гений, скольких женщин перетрогал или сколько внебрачных детей оставил по миру? К сожалению, а, скорее, к счастью, гений на то и гений, что все у него не так, как у среднестатистического человека. Потому что гений — это прорыв, отрицание, бунт, разрушение канонов. И не только в сфере творчества. Да, за много лет идеологической трактовки творчества как такового, нас научили так лакировать, а вернее — вредить многим великим какими-то неправдоподобными, фантомными их жизнеописаниями, что иной раз представляется, будто мы намерены были вносить их в сонм святых. Но даже часть святых — это бывшие грешники с печатью покаяния в сердце.
Конечно, когда на такие залакированные образы духовных лидеров нашей (таки исключительно нашей, украинской) нации в последние годы льются помои и даже канализационные фекалии, без надлежащего толкования и комментариев, то среднестатистический человек, не посвященный в тонкости психологии творчества и законов генетики великих, может получить своеобразный шок из-за несоответствия устоявшегося образа образу, сброшенному с пьедестала. Ведь человеческое мировоззрение — вещь консервативная. Понятно, что именно на это — на разрушение устоявшегося — рассчитаны массовые, несомненно, идеологические атаки «духовных» диверсантов на тех великанов, кому очень уже хотелось бы дать «копняк» из национальной культуры, а значит, выгнать как бесов из самого украинского духа.
Но спрашиваю еще раз: имеет ли хоть какое-то значение для истории культуры то, что Наталья Гончарова у Пушкина была 139, а может, и 345-ой по счету? И что на протяжении почти трех веков важнее: «Я помню чудное мгновенье», или те оскорбительные, унизительные для прототипа «чудного мгновенья» — Анны Керн — позднейшие ее характеристики в письме Пушкина к одному из своих друзей?!
Для меня более значимо другое: пушкинское «Дрожи, Кавказ», а рядом — шевченковское «Борітеся-поборете». Может, именно это «борітеся» не дает покоя новейшим переписчикам жизнеописания гения? Но, если вы уж так, господа, повернули свою интеллектуальную голову в сторону «продвинутой» Европы или Америки, то следует вспомнить то «борітеся-поборете», брошенное несколько лет назад в лицо всего украинского общества устами американского президента. Брошенное — и не услышанное.
... МЫСЛЕННО выстраиваю цепь чудачеств мировых гениев — и, странно: не чувствую такого рвения сбросить их с малых или больших пьедесталов их культуры, как это хочется сделать нашим новейшим вундеркиндам.
Мой земляк, немецкоязычный еврей Пауль Целан во время припадка острой шизофрении бросился в Сену — и тем самым закончил свой земной путь. Но ни евреи, ни немцы не додумались назвать это извращением или еще как-то иначе, и только плывет над миром сложная и страшная целановская «Фуга смерти», воспроизводя атмосферу нацистских гетто во время второй мировой войны. Да еще австрийцы помогали установить памятник поэту на его родине — на Буковине.
Между Румынией и Украиной доходило едва ли не до международного скандала за дом Арона Пумнула — учителя румынского гения Мигая Эминеску в Черновцах. Жизнь Эминеску была преисполнена всяких испытаний, вплоть до безумия, но как-то никому не приходит в голову, чтобы именно по этой причине поставить под сомнение величие автора бессмертного «Лучаферула».
Ну, сидел в свое время Гоген на Таити, соблазняя и развращая малолетних таитянок, ну и повредил себя в припадке то ли болезни, то ли ненависти — и что человечеству от этого? А вот роскошь его красок способна свести с ума не одного, поэтому и невероятно высока цена его картин и по сегодняшний день.
Вам пересказать драмы Гийома или Верлена? Вспомнить о Достоевском? Мопассане? Байроне? Бетховене, рожденном от туберкулезной матери и отца-сифилитика? Или рассказать о ходе конфликта автора «К Элизе» с великим своим учителем — Гайдном? И что от этого?
Не все ли мнее равно — был ли Чайковский нетрадиционной сексуальной ориентации и сам ли выпил яд, или ему укоротили жизнь в прямом смысле слова, возможно, действительно высокоморальные родственники и организаторы суда чести?
Разве для восприятия поэзии Бориса Пастернака имеет принципиальное значение количество абортов, сделанных от него Ольгой Ивинской, о чем она подробно рассказала в воспоминаниях, или, может, важнее, сколько раз она сидела в сталинских лагерях именно из-за своей интимной связи с опальным поэтом?
Инцест Марины Цветаевой с собственным сыном и ОГПушная биография ее мужа Эфрона только углубляют ее собственную драму как человека, но не составляют интереса для того, кто хочет просто читать настоящую поэзию, а не копаться в перипетиях жизни ее автора.
Но непосредственное участие знаменитого Сикейроса в организации убийства Троцкого, — согласитесь, это что-то совершенно другое, чем «французские болезни» Есенина, причина безумия Вацлава Нежинского или история болезни Нуриева.
Я не хочу знать, по каким причинам Соломия Крушельницкая не оставила для потомков своей крови и плоти, потому что это ее личная проблема, но я знаю, что перед российским самодержцем она пела на родном языке. Как и знаю то, что советская власть во время каникул в семье «заключила» Крушельницкую в свои объятия навсегда, не дав даже возможности завершить частные дела в Италии, гражданкой которой она была.
И даже, если бы Ольга Кобылянская трижды была лесбиянкой, это не имеет никакого значения для истории, поскольку ее — уже в те времена европейское — письмо дает нам возможность познавать человека в своем времени с такой убедительностью, что я меняю целые библиотеки современной психологической литературы на одну ее «Природу» или «Землю». Мне не важно, какая драма продиктовала Лесе Украинке все эти «хтосічки» в письмах к своей духовной сестре. Но сегодня, спустя сто лет, я читаю Лесины письма — и хватаюсь за голову от их прозорливости! Потому что ее определения власти и людей сегодня звучат язвительнее, чем сто лет назад.
Сентенция, что никто, даже выдающиеся политики, никогда не опережали поэтов и мыслителей, и в этом случае подтверждается с невероятной точностью.
ПОЙМИТЕ меня правильно.
Ясное дело: все эти чудачества, или знаки судьбы, или карма, или просто не- сред-не-ста-тис-ти-чес-кое поведение гениев или выдающихся людей определенным образом отражались на тех, кто в то время находился в поле их орбиты. И конечно же, у окружающих людей возникали эмоциональные реакции — неодобрение, осуждение, оскорбление, зависть, интриги. Эти зафиксированные определенным образом реакции с расстояния времени, без определенных объяснений, раскодирований могут нам показаться окончательными и несомненными. Ведь эти реакции проступали преимущественно в письмах, писаных по горячим, а значит, суперэмоциональным следам. Да. Для людей, которые в свое время окружали гениев, очевидно, имело значение все: кто к кому ходил, что сказал в порыве настроения, или как и с кем поздоровался. Но для истории все, что вне творчества гения, — это почти ничего, если речь не идет о жизнеописаниях монахинь и монахов.
И вот иногда полусерьезно-полушутя я думаю: может, для современных великих людей (но действительно великих, а не раздутых деньгами из собственного кармана или кармана спонсоров) лучше, что они, большей частью, теперь не переписываются между собой, а пользуются телефоном или электронными почтовыми ящиками, или же молча и в одиночестве, не меньшем монашеского, добросовестно делают то, что им диктует Бог?! Ведь останется только сделанное ими. И больше ничего. И на этом фоне потускнеют слухи или полуправда, сколько при жизни выпил или со сколькими переспал Великий человек.
ДЛЯ маловдумчивого трудно понять, а может, и согласиться: то, что делают избранные Богом люди, — это не сдача экзаменов в институт благородных девиц или материал для написания иконы.
И Шевченко творил не ради того, чтобы быть канонизированным по церковным канонам. Он был живым человеком со своими живыми страстями. И мучился, но не каялся из-за того, что рисовал (с точки зрения Третьего управления царской жандармерии) фривольные рисунки.
Наконец, никто ведь сегодня не заставляет благоговеть перед кем-либо или молиться на кого-то. Хотя бы и на того же таки Шевченко. Это разные вещи — иметь спущенный сверху план обсуждения необходимости конституционной реформы и иметь хотя бы царя в голове, если не национальное сознание, сформированное в человеке не обязательно по указанию Кобзаря, а хотя бы по указанию земли, гражданином которой ты являешься. Но, с другой стороны, посмотрите, как совпадают вкусы и национальные, а скорее, антинациональные чувства тех, кто на протяжении наших беспрецедентно демократических времен безнаказанно нокаутирует национального пророка (господа, таки пророка!) и тех, кто предоставляет площади под такие псевдоправдивые опусы. Очевидно, что неслучайно устами этих хозяев в Украине запустили слух о необходимости принятия закона о двойном гражданстве. И молчат представители легальной власти на такие выпады, даже после нервного окрика Президента. Потому что это не их национальные интересы — выразить свою позицию в отношении бесовских игрищ на могилах великих предшественников. Национальных, уточняю.
... «Мы живем в свободной стране», — говорит мне знакомый профессор. И я его горячо поддерживаю в этом. Потому что никто из наших и не только наших граждан, уважаемые «ниспровергатели» Кобзаря с национального пьедестала, не жег и не сносил в книжные магазины или в библиотеки книги Шевченко из-за избытка жестокой правды (а не жестокости) в них. Зато история знает, как Кнуту Гамсуну читатели возвращали его книги за сотрудничество с нацистами. Ни один суперпатриот нигде в Украине или еще где-либо не сбрасывал бюстов Шевченко из-за того, что, видите ли, Шевченко склонял свою голову к женской груди, возможно, чаще, чем те, кто действительно боготворят его. Потому что шпицрутены власти на его теле говорят, очевидно, четче, чем слухи и домыслы столетней давности завистников и бездарей. Чего греха таить: самыми большими завистниками и «вредителями» знаменитых почему-то всегда оказываются плюгавенькие землячки...
И может, впервые мне жаль, что у нас государство несоразмерно «беспредельной» демократии, и поэтому никто никого в солдатчину не отсылает и даже не дает «в морду» — даже писарям с телеграфным почерком письма; письма, отравленного жлобством и цинизмом по отношению к государству, которое в своей демократии распоясалось так, что позволяет себя ненавидеть со всех информационных рупоров. Если уж свобода слова — так уж по самое некуда, не то что для мониторингового комитета и лично Ханны Северинсен.
... Так и хочется посоветовать начитанным, со знаниями иностранных языков, с чужими паспортами в карманах уважаемым господам: оставьте этот ровер (велосипед), как сказали бы во Львове. Оставьте Шевченко в покое. Ни в защите, ни в возвеличивании он не нуждается, а вы прославитесь как маргиналы. Да и государственные мужы на этом фоне выглядят какими-то, пардон! недоношенными, если не могут даже издать звук в защиту тех, под чьими портретами клянутся и якобы строят Украину.
А кому уж так не терпится посоревноваться с Шевченко или модернизировать собственное творчество так, чтобы о нем заговорил мир, для первого раза напишите восемь строк или хотя бы абзац собственного текста, от которого бы вздрогнула хоть одна человеческая душа. Даже если это произойдет после того, как на вас найдется какой-то Панько Кулиш и подправит вас ловкой редакторской рукой. А тогда рассматривайте под микроскопами гениев. Но не драмы их жизни. Хотя... гениям уже все равно.
«Та не однаково мені», когда всему обществу пускают дым в глаза.
И не все равно еще очень и очень многим людям в Украине.
