Режиссерский дебют актеров театра Андрея Саминина и Александра Кобзаря плюс их собственная инсценировка наверняка вызвали неоднозначное отношение критиков, да и зрителей, к предстоящей премьере: скепсис, настороженность, удивление и, конечно же, интерес (чего же там намудрили с культовым Чонкиным популярные актеры?). Кроме того, Саминин и Кобзарь — не только режиссеры-дебютанты, но и первопроходцы в сценическом воплощении романа Войновича в столичном театральном пространстве.
В атмосферу спектакля «Играем Чонкина» зрителя погружают еще до его начала: музыкальные композиции военных лет (музыкальное решение — Александр Курий), актеры на авансцене, одетые в солдатскую форму, напоминающие восковые фигуры... Создатели спектакля словно протягивают зрителю руку, чтобы увести его в другую жизнь — с ее влюбленными чудаками, смешными бездельниками и абсурдными создателями нового общества. Солдаты оживают, разыгрывая смешную игровую репризу солдатской трапезы, после которой до конца первого действия зритель уже едва ли сможет отвлечься от происходящего на сцене.
После такой сценической увертюры открывается занавес и появляется огромный самолет — центральный элемент декорации (сценография — Олег Лунев), на котором, качаясь, висит неудачно приземлившийся в деревню Красное пилот (Антон Вахлиовский). Именно этот самолет будет послан охранять смешной, несуразный и, в то же время, трогательный солдат Чонкин (Виталий Салий), где с ним будут происходить поистине чудные события. Сначала, наблюдая за развитием действия спектакля, создается впечатление, что он состоит из игровых реприз, которые зритель воспринимает как отдельные этюды. Чего только стоит знакомство Чонкина и почтальонши Нюры (Леся Самаева): за столом, сидя друг напротив друга, у них рождается чувство, основанное на интересе, кокетстве, сельской стыдливости и животном инстинкте, но главное — желании любить и иметь рядом хоть одну родную душу. Забавен и сценический этюд с участием Чонкина и Плечевого (Дмитрий Лаленков), когда Иван «плавает» под авансценой, разглядывая зрителей, словно рыб под водой, мешая Плечевому ловить рыбу. Комичные сцены чередуются с сентиментально-лирическими: раздосадованная Нюра не позволяет заколоть своего кабана Борьку (ведь он ей — «как сын», нуждающийся в ее заботе), даже если Нюре придется пережить разлуку с любимым. И этот смех сквозь слезы провоцирует зрителей посмотреть на нас, сегодняшних. А затем все репризы как будто «пришиваются» к одному сценическому полотну, вырисовывая единую картину.
На протяжении первой части спектакля играет абсолютно все — предметы, интонации, слова... Хрюкает кабан, воркует голубь и даже водка льется благодаря голосовым имитациям актеров; задействованы несуществующие предметы, которые возникают с помощью разнообразных актерских фокусов. А диалог на разных языках (немецком, французском, польском, английском) — просто виртуозен. Насыщены и колоритны характеры: стыдливая и непосредственная Нюра, патологично увлекающийся собственными «исследованиями» и «изобретениями» истеричный Кузьма Гладышев (Михаил Кукуюк), несколько эпатажный и эксцентричный Плечевой (Дмитрий Лаленков), заискивающий, сомневающийся председатель Голубев (Николай Боклан) — у каждого своя действенная и эмоциональная линия. А Чонкин в спектакле Театра драмы и комедии — не такой уж и недалекий недотепа. Вернее, он кажется несуразным неудачником, но с определенным потенциалом... Кстати, некоторые мизансцены с участием Чонкина, Нюры и Голубева напоминают «застольные посиделки» из спектакля Юрия Одинокого «Мелкий бес». Возможно, гипертрофированность, болезненность общества выражена при помощи схожих приемов.
Тема абсурдности жизни общества продолжена во второй части спектакля: по сюжету начинается война, и бедному Чонкину уже доводится охранять самолет от «своих». По своей эмоциональной нагрузке, настроению и даже стилистике она несколько отлична от первой. Если первая — мозаичная, комедийная, с добродушным незамысловатым юмором, построенным на текстовых пассажах и трюках, то вторая — более целостная, с мистическим элементом и социальной сатирой. В спектакле даже прослеживается нечто «гоголевское». К примеру, диалоги Чонкина — Голубева: ну чем не Городничий с Хлестаковым?
В целом спектакль «Играем Чонкина» чем-то напоминает картину, написанную довольно крупными, яркими мазками, приглядевшись к которой, замечаешь дополнительные детали... Но главное — то, что в нее хочется всматриваться. И даже при наличии погрешностей в выстраивании логики действия, провисания некоторых сцен спектакль сделан с душой, так сказать, «вкусно». Особая энергетика постановки, кажется, не в последнюю очередь замешана на огромном творческом энтузиазме и желании «играть Чонкина». А вся наша жизнь, с ее несуразностью, странностями, неопределенностью чувств и поступков, как известно, и есть... Игра.
ЭКСКЛЮЗИВ
ЯВЛЕНИЕ АВТОРА....
ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ: БЕЗ ЦЕНЗУРЫ ПИСАТЕЛИ РАСТЕРЯЛИСЬ
Премьеру спектакля посетил создатель романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Владимир Войнович. Приезд автора — всегда волнительное событие для театра и особая ответственность для режиссеров и актеров спектакля. Но, несмотря на сложную творческую судьбу, Владимир Николаевич оказался настоящим жизнелюбом с необыкновенным чувством юмора, готовым еще до премьеры спектакля не просто принять сценическую интерпретацию своего романа-анекдота, но и поддержать режиссеров-дебютантов. Перед просмотром «Дню» удалось задать писателю несколько вопросов.
— Общались ли вы с режиссерами спектакля «Играем Чонкина» на этапе его постановки и были ли у вас к ним определенные требования, рекомендации или пожелания?
— О предстоящей постановке я ничего не знал. Мне позвонили из театра и сообщили о том, что состоится премьера спектакля по моему роману, пригласили на премьеру — и я с удовольствием это приглашение принял. Поэтому я абсолютно не подготовлен к тому, что будет происходить на сцене.
— В первой части романа прописано, что автор любит своего героя, как ребенка... каким бы он ни был. Насколько вы, создатель Чонкина, ревностно относитесь к его сценическому воплощению?
— Действительно, я люблю своего Чонкина. Кроме того, мне кажется, что он удался. Поэтому мне не очень нравится, когда я вижу существенный отход от текста или определенных характеристик героя. Но, к счастью, все версии, которые я видел, были от неплохих до очень хороших.
— То есть, если вспомнить сценическую историю романа, спектаклей, которые вы внутренне не смогли принять, попросту нет?
— Дело в том, что роман очень долго был запрещен, а сам я был изгнан из бывшего СССР. Поэтому, когда «Чонкина» стали печатать, а после и ставить — а меня всегда приглашали на премьеры, — я был настолько рад и благодарен, что воспринимал эти постановки довольно снисходительно. Кстати, некоторые режиссеры начали ставить спектакль еще тогда, когда к произведению относились довольно неоднозначно, поэтому быть строгим настолько, насколько я мог бы себе позволить в обычной ситуации, конечно же, не мог.
— О чем сегодня хотелось бы написать роман?
— Наверное, о современной жизни: о ее странностях и несуразицах. Более определенно пока сказать сложно.
— Сегодня в России сформировалось новое поколение писателей — Владимир Сорокин, Захар Прилепин, Михаил Елизаров и другие. Видите ли вы в их произведениях тенденции будущего российской прозы? Успеваете ли следить за тем, что происходит в современной украинской литературе?
— Думаю, что среди российских современных писателей есть будущие классики литературы. Что касается тенденций, пока я их не прослеживаю. На мой взгляд, писатели сегодня находятся в некоем замешательстве. Был очень длительный советский период, во время которого они привыкли к тому, что нужно преодолевать сопротивление, быть готовыми к цензуре. В связи с этими обстоятельствами вырабатывалась особая стилистика, поэтика. Сейчас же, в условиях свободы, когда не стало привычного внешнего давления, как мне кажется, писатели растерялись. Хотя, возможно, некоторые тенденции и есть, просто ощущение их у любого человека со временем притупляется — и в буквальном, и в переносном смысле.
В украинской современной литературе, к сожалению, сегодня не ориентируюсь. Хотя в свое время на украинском языке прочитал всю классику — Ивана Драча, Николая Винграновского, Лину Костенко...
— Какими, на ваш взгляд, сегодня могут быть взаимоотношения литературы и политики?
— Желательно, чтобы не было никаких взаимоотношений. Политика, конечно, может быть предметом изображения в искусстве и в литературе в частности. А вот политикам в искусство вмешиваться не стоит.
— Насколько часто бываете в Киеве? Есть ли любимые места?
— К сожалению, в Киеве не приходится часто бывать. Но каждый раз приезжаю в Украину с удовольствием. В этот раз, правда, нас погода немного подвела. Я очень люблю гулять по Крещатику, бывать в Музее Булгакова, Киево-Печерской лавре. Конечно же, посещаю и театры.
