Первая попытка была мною осуществлена в детстве. Коньки были двоюродного брата. Они были на размер меньше моего. К тому же они были конькобежными и выглядели подкованными туфлями, а не сапожками. То есть ногу крепко не держали.
В общем, вырулил я из дому на этих конЮчках в направлении местного катка. Подлые ноги в районе щиколоток подкашивались, мешая идти достойно и гордо. Когда я дошкандыбал до проклятого льда, там положение не улучшилось, а наоборот. Ступни выгибались то в одну строну, то в другую, образуя из коньков треугольник. Когда ступни прогибались внутрь, и щиколотки целовали друг друга, на льду располагалось его основание, а когда щиколотки расходились в стороны, льда касалась его вершина. Если бы мои ножки были из изоляционной проволоки — ступни бы давно отвалились.
Мое катание в конце концов свелось к одному единственному маневру: я разбегался по снегу, как цапля, высоко вскидывая ноги, а затем выпрыгивал на лед и зафиксировав ступни в форме одного из треугольников (см. выше), скользил, не производя никаких других движений. До следующего сугроба. Там я застывал в позе победителя Олимпийских игр и с презрением оглядывал пацанов, играющих в хоккей, а так же с легкой примесью показного равнодушия завлекающе таращился на девочек. Это продолжалось до того момента, пока немилосердно сдавленные пальцы ног не отморозились.
Как я перся с отмороженными пальцами домой — отдельная история. Леонову в открытом космосе такого и не снилось. Дома по совету родственников минут десять держал ноги под холодной водой. Она казалась мне горячей.
С той поры у меня осталось некоторое недолюбливание катка и стойкая ненависть к конькобежным конькам.
И вот, как у Дюма — двадцать лет спустя (хотя, если быть точным 23 года спустя), я отважился повторить поход на каток. На то было три причины: во-первых, в больших количествах появились в прокате (сведения из глубоко достоверных источников) хоккейные и фигурные коньки (это было важно еще в том смысле, что даром я эти годы не терял, а успел порвать связки на обеих ногах, занимаясь легкой атлетикой и перепрыгивая одним махом лестничные пролеты); во-вторых, меня неоднократно зазывали друзья, а в-третьих (и это главное!), мне черт знает от чего приспичило это сделать.
В воскресенье мы отправились к двум часам на ледовый стадион, расположенный недалеко от ВДНХ.
Клубящееся небо из карманов своего серого пальто щедро вытряхивало снег. Иногда сквозь прорехи этого серого драпа с синей подкладкой подмигивало солнце, что способствовало поднятию настроения.
Рядом со стадионом, опоясанным кольцом праздно катающихся, стоял грустный домик. Печальным его делали две очереди, которые в виде пылесосных шлангов отходили от двух его окошек. Оказалось, что в первом окошке нужно купить билет для входа на стадион и за прокат коньков. В соседнее окошко выстроились, те кто уже откатал свою вольную программу.
Однако, когда мы зашли внутрь, уткнулись в самую главную очередь — за коньками. Около пятидесяти человек образовывали нечто вроде гигантского головастика: его голова упиралась в кассу, а тоненький маленький хвостик доходил до противоположной стены. Часть нашей компании (я и зеленоглазая девушка) украсила хвост головастика, а другая (много народу, долго рассказывать) встала в первую очередь. Если бы человек пришел один, и ему нужно было бы отстоять все очередища, — на каток он попал бы к вечеру.
Да, оказывается, чтобы повторить подвиг детства, нужно было потерпеть. Казенные салатовые стенки в помещении навевали мысли о военкомате или нотариальной конторе. В такой же примерно очереди последний раз я стоял в 1992 году (эпоха тотального дефицита и спиртовой валюты) в гастрономе на проспекте Вернадского за водкой...
Слева от нас находилась «Жіноча роздягальня» и «Ж. Туалет». Тут же на скамейках публика примеряла на свои «копыта» обувку.
Почему-то все заваливающие через входную дверь норовили «прошить» очередь именно, через нашу парочку. Вероятно, срабатывала моя обманчивая полуинтеллигентная внешность. Сколько мы не продолжали двигаться в очереди, будто «собачка» на молнии, народ пытался прошмыгнуть исключительно через нас.
Я набычил шею, развернул плечи, и даже, развернувшись спиной, растопырил уши. Тут же я услышал: «Извините, пожалуйста, можно пройти?» Можно, черт возьми!
Когда до кассы осталось метра три, за нами раздался зловеще-пророческий голос туго упитанной Кассандры: «Это ерунда, что мы тут полчаса стоим, самый важный участок ждет впереди — у окошка. Вот где толкают, пинают и выталкивают! Там главное выдержать!».
Наконец, мы с девушкой дорвались до бабули-завхоза. Ее краткий портрет: верхняя половина головы — фиолетовый шерстяной берет, нижняя — плюсовые очки. Тут выясняется, что из мужских коньков есть только... конькобежные. Какая гадость! Да еще они черно-красного цвета, сочетание, предупреждающее об опасности. Пришлось согласиться и на эту роскошь. Обменивалась она только на паспорта (на последней странице которых, между прочим, в 23-м пункте значится: «...забороняється взяття паспорта у заставу»). Зеленоглазой повезло больше — ей достались фигурные средства передвижения. Правда, на два размера больше нужного. Второй раз девушке сопутствовала удача, когда выяснилось, что я взял с собой (на всякий случай) три пары шерстяных носков. Случай представился.
Итак, выползаем на ледяную дорогу. Ноги, хотя и раскачивались, как мачты на корабле, но держали мое упрямое тело. Рядом падали дети и взрослые. А я, крайне удивляясь себе, более-менее ехал правильно. Причем в голове у меня беспрерывно прокручивались кадры с конькобежных соревнований. Передо мной грохнулись две девчонки в шапочках с огромными оранжевыми помпонами. Из динамиков издевательски раздался голос Челентано: «Ай-яй-яй, яй-яй!». Нехороший дядя.
Немного перекантовавшись в сугробе (супертактика двадцатилетней давности), я выбрался на ледяную плоскость. И тут произошел приятный эпизод.
Когда я довольно складно одолел четыре метра, со стороны двух парней с унылыми рожами, держащихся за голубые стадионные перила, услышал такую речь: «Ты знаешь, я не думал, что тут подсовывают такую туфту, как эти дурацкие конькобежные гробы, вместо хоккейных... Я на них стоять не могу, не то что ездить... Этот вон умеет». Последнее было сказано обо мне!
Я мысленно сразу прибавил себе в росте метра два. Движения мои стали плавнее и торжественнее. Однако, чем дальше, тем щиколоткам становилось больнее. Выдержав метров пятьдесят, я на последнем дыхании, словно марафонец, вскочил в спасительный сугроб. Щиколотки раскалывались. Стадионный магнитофон откликнулся хитом группы «Чайф»: «Какая боль, какая боль! Аргентина—Ямайка — 5:0!».
В результате я осилил три круга. Основное достижение — ни разу не шмякнулся, хотя этому сильно способствовали хоккеисты (опять!) и асы-спринтеры, проносящиеся мимо со скоростью самолетов-истребителей...
А самый большой кайф я испытал, когда СНЯЛ КОНЬКИ! Это удовольствие сродни тому, которое я получаю, когда захлопываю книгу великого Достоевского. Ты как бы говоришь себе: «Х-у-х! Хоть эти проблемы отпали!». Ступни, кажется, даже улыбнулись старым приятелям — ботинкам. И еще долго опасливо озирались в сторону коньков-мучителей, которые были сданы в третье окошко (соответственно пришлось отстоять третью очередь).
Пятилетняя дочка знакомых, очаровательная Сашенька, недоуменно разведя руки, спросила папу: «А почему у меня нет конфеты?» — «Это нормальное состояние ребенка», — мудро отозвался родитель. Саша протестующе надула губки. Однако всем стало ясно, это сигнал: пора выпить и закусить. Ну и десерт, конечно...
Когда я поздно вечером шел домой, ступни радовались, как щенки. Однако скоро их придется огорчить: на закрытом ледовом стадионе «Красного экскаватора» хоккейных коньков, говорят, полно. Так что, ноженьки мои бедовые — готовьтесь!
