В незапамятную войну оккупанты запретили голландцам занавешивать окна, дабы группами не собирались и к сопротивлению подготовки не вели. Достоверно эту историю, похоже, знают только экскурсоводы. Но традиция прочно вошла в жизнь — и в новейших постройках наружные стены делают из цельного стекла.
Если хозяева ничего не скрывают от постороннего глаза, то и подглядыванием не назовешь созерцание чужой личной жизни. Впрочем, ощущения дома нараспашку нет. Все открыто, но при этом никогда я не видел жильцов не то чтобы в белье, а даже в домашней одежде.
В итоге, нежелание что-либо скрывать, право быть самим собой стало доминантой собственного достоинства и базой для того, чтобы уважать свободу самовыражения других.
Квартал красных фонарей, гомо-монумент, кофе-шопы с легально придурманенным курением — не фишки для туристов. И Амстердам отнюдь не Содом. Выбор каждый делает сам, а возможность быть в нем открытым дает лучшую позицию для сохранения самоуважения. Именно такая внутренняя душевная позиция «читается» как принцип отбора спектаклей для основной и fringe программ ежегодного фестиваля лучших премьер сезона, проводимого под эгидой Нидерландского института театра.
Профессионалы, студенты, аматоры в поисковых проектах; спектакли, возможно, не получившие продолжительную жизнь в репертуарных театрах и даже через большой перерыв показываемые специально в фестивальной программе, — пронизаны духом театролюбия и свободой эксперимента.
Спектакль «Караоке под гитару» происходит в кафе театра. Две семейные пары развлекают за обедом, а после обучением игре на гитаре. Игрушечный детский инструмент китайского производства — красивый, яркий, а главное, способный извлекать все три необходимых для любительского музицирования аккорда. На плакатах нарисованы позиции пальцев на грифе. К концу спектакля дружный караоке-ансамбль гитаристов распевает хиты «Битлз».
Студент актерского факультета Тиус Хьюз и режиссерского факультета Пеннин Смит Нидерландского театрального университета создали ритм-монолог «Эдвард ІІ». Куб из дикты c отверстием в одной из стенок оказывается и троном, и барабаном, и сизифовым камнем.
Беременная по роли и по жизни Саския Полдерман в спектакле «Уф, Дедди» в упражнениях для развития плода вместе с партнером по танцам радуются абсолютному взаимопониманию тел, и, похоже, грустят, что пришло оно только благодаря совместному страху перед нарождающейся жизнью третьего.
Художник и режиссер Роб Ван Вингарден в перфомансе «Моделирования моделей» рисует, фотографирует, одевает, раздевает трех юных красавиц для своих ню-картин. Зрители с соком и чипсами кружат по территории наготы, пока Искусствовед не заставит всех прислушаться к его откровениям о том, что женское тело должно вызывать не только сексуальное влечение, но также доставлять и эстетическое удовлетворение.
Молодые ребята, в спектакле «Шлем», воссоздавшие на сцене свой мир из картона — компьютеры, игральный автомат, полки, журналы и даже щетку для подметания пола, — остротой юношеских чувств доказывают, что в них течет не клюквенный сок, а горячая кровь. Мелодию подтекстов, интершумы озвучивает звукоимитатор. Вера в любовь, даже слабодышащую, придает силу робкой надежде.
К сожалению, из основной программы, включающей семь мощных работ, мне удалось увидеть только три. Главное управление культуры и искусств нашего города профинансировало дорожные расходы. Нидерландский институт театра, который счел важным донести информацию о своей театральной деятельности в Украину, смог профинансировать только частичное пребывание, и это оказалось втрое большими расходами, чем с украинской стороны. Причем никаких условий о рекламировании или восхвалении никто не ставил. Просто очень важно, чтобы о голландском театре, о волнениях, им высказанных, узнали и в Украине.
Театральные фестивали многих стран мира, словно лупой огромного увеличения, исследуют день пришедший. И в нем, с высоты всего накопленного о человеке и мире знания, звучат зычно и требовательно вопросы о смысле рождения, о воле творца, о праве быть собой, не разрушая гармонию вселенского дома и общечеловеческой семьи.
Основную программу фестиваля открывал спектакль «Миссия» по Давиду Ван Ройбруку в Муниципальном театре Амстердама. На стенах фойе прекрасные портреты знаменитых артистов кисти их знаменитых современников, чуть запылившаяся обильная лепка, хрусталь, сияющий от света энергосберегающих ламп, — настраивали на вполне традиционный высокопрофессиональный театр. Только почему-то зрительный зал уродовали четыре мощных почти уличных фонаря с уж очень дерзко-холодным светом. За скромной трибункой на авансцене перед антрактовым занавесом очень не театрально просто, скорее даже бытово рассказывал о своей миссионерской деятельности в Южной Африке пастор средних лет. Минут двадцать зрители думали, что это предисловие, что-то вроде благословления фестивалю. О том, что перед нами гениальный актер, который всеми возможными средствами выразительности добился неактерской достоверности, стало ясно к концу часового монолога. Актер что-то не выговаривал, иногда его даже не было слышно. Руки портили прическу, пальцы коряво листали дневник, но внимание, доверие и симпатия к проповеднику, который о своих религиозных задачах упоминал вскользь, так сказать, к примеру, росла с каждым его словом, вздохом, взглядом. Полтора часа рассказа — с юмором, горечью, сарказмом, и еще с тысячью оттенков — о желании донести Божье слово, во имя спасения в самоуважении и любви к ближнему, людям, гибнущим от голода, эпидемий и от чудовищной жестокости полпотовского режима. Самое главное открытие пастора было в том, что живая религия интернациональна, а самый главный вопрос формулировался до финальной ноты спектакля.
Монолог прерывается явлением бегства священника. Описываемое реализуется на сцене — и поднявшийся занавес сменяет обрушивающаяся на сцену стена дождя. Техническое исполнение остается загадкой, но моментально ставший очень влажным воздух в зале, лавина воды, стекающая со сцены в оркестровую яму, насквозь промокший миссионер — повергают зрителей в шок.
Слышны крики умирающей, захлебывающейся природы. Зал и сцену объединяет тот доспектаклевый, пронзительно холодный свет. Умершие птицы, распластанный крокодил, хобот слона... И понимаешь, что это бутафория, но удержаться от слез невозможно. Крик миссионера перекрывает все звуки: «Господи, где ты?!»
Тьма поглощает сцену и зал. Несколько минут громогласной тишины. Актер Бруно Ванден Бреке, легко избавившийся от почти незаметной хромоты, поправляющий волосы и костюм элегантными движениями, благодарно принимает не аплодисменты и восторженные крики «браво», а абсолютное взаимопонимание, насыщающее их.
Действие спектакля «Территория Иисуса» происходит как бы в центральном нефе костела. В углу, где обычно торгуют, расположился современный музыкальный ансамбль. Любовные истории исследуют понятие греха. К примеру, юноша для доказательства степени своей влюбленности и демонстрации огня желания обнажается и требует того же от своей застенчивой подруги. Когда же она идет навстречу его желаниям, он теряет интерес к партнерше: его захлестывают иные чувства — презрение к ней, к себе и к их совместной, лишенной истинных чувств, наготе. В зонгах и танцах сталкиваются, борются позиции, представления и идеалы. И не беда, что костельные скамьи оказываются танцполом, ступенями, кроватями, столами. Беда, когда поиски нового храма позволяют осквернение старого.
Первобытные существа в спектакле «Рококо современный отель» — в обрывках человеческих костюмов, с огромными волосатыми мордами — пытаются понять предназначение оставшегося от цивилизации хлама. Большей частью это смешные этюды младенческого постижения мира, когда все надо попробовать на зуб, везде засунуть палец и прочее. Привычный шланг пылесоса оказывается засасывающей в неведомое дырой, а кипятильник украшает палец до тех пор, пока зритель не начинает явственно ощущать запах гари.
Часовая забава наводит на мысль: а действительно ли имеет ценность то, что, по нашему мнению, мы должны оставить потомкам после себя. Не оставляем ли мы мусор технизации вместо свечения цивилизации. В искрах короткого замыкания исчезает сцена. Чуть затянувшаяся пауза заставляет волноваться: а не выбило ли свет в театре и что мы в этой жизни без электричества? Без этого достижения технического прогресса мы, похоже, совершенное ничто...
Первые нотки паники снимают веселые поклоны актеров — авторов спектакля — Полины Калкер и Арлена Хорнвега.
Многие годы существующий амстердамский фестиваль оказался свежим, бодрым, мускулистым. Наверняка это черты сценического искусства Нидерландов в целом. Во всяком случае, распространяемый после спектаклей видео-дайджест с 1 — 2-х минутными сюжетами о работе нескольких сотен творческих коллективов этой маленькой страны с великой культурой — не дают оснований для сомнений.
